Клерамбо, Луи Николя

Луи Николя Клерамбо (фр. Louis-Nicolas Clérambault; 19 декабря 1676, Париж — 26 октября 1749, там же) — французский композитор, придворный музыкант Людовика XIV.

Родился в семье музыкантов, рано начал играть на скрипке и клавесине, а мастерству органной игры учился у Андре Резона. На протяжении всей жизни занимал пост органиста в различных парижских храмах, а также был музыкальным руководителем пансиона для девушек Сен-Сир, для хора которого написаны многие его кантаты — светские, на греко-римские мифологические сюжеты.

Помимо кантат, которых Клерамбо написал более 30 (собраны в 5 сборников, изданных в 1710—1726 гг.; наибольшим успехом у современников пользовалась кантата «Орфей»), ему принадлежит множество церковных песнопений, сонаты для скрипки и basso continuo, сборники пьес для клавесина и органа.

Вместе с композитором и флейтистом Жак-Кристофом Нодо состоял в масонской ложе Coustos-Villeroy, был принят в ложу по рекомендации Нодо.

Ссылки

• Клерамбо: ноты произведений на International Music Score Library Project

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Клерамбо, Луи Николя

– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.