Климент VII

Климент VII Clemens PP. VII<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
219-й папа римский
19 ноября 1523 — 25 сентября 1534
Интронизация:	26 ноября 1523
Церковь:	Римско-католическая церковь
Предшественник:	Адриан VI
Преемник:	Павел III
Имя при рождении:	Джулио Медичи
Оригинал имени при рождении:	Giulio de Medici
Рождение:	26 мая 1478(1478-05-26) Флоренция, Флорентийская республика
Смерть:	25 сентября 1534(1534-09-25) (56 лет) Рим
Принятие священного сана:	19 декабря 1517
Епископская хиротония:	21 декабря 1517
Кардинал с:	23 сентября 1513
Климент VII на Викискладе

Климент VII (лат. Clemens PP. VII; в миру Джулио Медичи, итал. Giulio de Medici; 26 мая 1478 — 25 сентября 1534) — Папа Римский с 19 ноября 1523 по 25 сентября 1534 года.

Папа Медичи

Джулио де Медичи родился 26 мая 1478 года во Флоренции, месяц спустя после убийства своего отца Джулиано Медичи (брата Лоренцо Великолепного) в ходе «Заговора Пацци». Его матерью была Фьоретта Горини, которая вскоре умерла и оставила Джулио сиротой. Несмотря на то, что его родители не находились в браке, была найдена лазейка в законе, и после символического обручения его родителей Джулио был признан законным сыном. Таким образом, он был племянником Лоренцо Великолепного, который позаботился о его образовании.

Джулио в юности вступил в орден госпитальеров и был назначен приором ордена в Капуе, а после избрания его двоюродного брата Джованни Медичи на папский престол под именем Льва X (1513—1521) он стал влиятельной фигурой в Риме. Джулио стал министром папы и доверенным лицом. Лев X в мае 1513 года назначил его архиепископом Флоренции, а в сентябре того же года возвёл в достоинство кардинала. Заказал Рафаэлю строительство для себя виллы под Римом. Фактически Джулио был главным режиссёром папской политики на протяжении всего понтификата Льва X. Он также был титулярным епископом Вустера в графстве Вустершир в Англии.

Избрание

После смерти Льва X в 1521 году кардинал Медичи считался главным кандидатом в его преемники. Хотя не смог добиться тиары для себя или своего союзника Алессандро Фарнезе (оба были сторонниками императора Карла V), он сыграл ведущую роль в неожиданном избрании Адриана VI (1522-23). После смерти Адриана VI 14 сентября 1523 года Медичи, наконец, после двухмесячных споров, удалось добиться своего избрания папой под именем Климента VII (19 ноября 1523). Его понтификат, продолжавшийся 11 лет, был чередой непрерывных поражений и неудач.

Папство

После избрания Климент VII послал архиепископа Капуи, Николая фон Шёнберга, к королям Франции, Испании и Англии, чтобы закончить Итальянские войны. Но его попытка не удалась.

Континентальная политика

Завоевание Франциском I Милана в 1524 году во время его итальянского похода 1524—1525 годов побудило папу выйти из союза с немцами и испанцами и вступить в союз с другими итальянскими князьями, в том числе Венецианской республикой, и Францией в январе 1525 года. Этот договор оформил окончательное присоединение к Папской области Пармы и Пьяченцы, закрепило господство Медичи во Флоренции и возможность свободного прохода французских войск в Неаполь. Этот успех папской политики вскоре сменился разочарованием. Через месяц Франциск I был разгромлен и пленен в битве при Павии, и Климент VII вернулся к своим прежним договоренностям с императором Карлом V, подписав союз с вице-королём Неаполя.

Однако когда Франциск I был освобожден после заключения Мадридского договора (1526), папа вновь сменил вектор политики: он вошёл в Коньякскую лигу с Францией, Венецией и Франческо Сфорца Миланским. Климент VII сделал выпад против Карла V, который в ответ назвал его «волком» вместо «пастуха» и пригрозил переходом в лютеранство.

Разграбление Рима

Не обладая никакими дипломатическими способностями, он ввязался в переговоры с Францией, Венецией и Миланом против возрастающего могущества Габсбургов. Армия Карла V оказалась сильнее. Германские войска прорвались в Рим и подвергли город такому разорению, какого он не испытывал со времен нашествия варваров. Разрушение столицы христианства, известное в истории как «Разграбление Рима», закрыло эру папства эпохи Возрождения. Климент VII пересидел осаду за толстыми стенами Замка св. Ангела. По прошествии семи месяцев он признал испано-германское господство на Апеннинском полуострове, а в 1530 признал за Карлом V право на императорскую корону. Чтобы не лишиться полностью поддержки французов, Климент уговорил свою внучатую племянницу Екатерину Медичи вступить в брак с сыном Франциска I Генрихом II. Между тем, во Флоренции республиканские враги Медичи воспользовались хаосом, чтобы изгнать семью папы из города.

Впоследствии папа проводил политику подчинения императору, стремясь, с одной стороны, побудить его преследовать лютеран в Германии, а с другой — избежать новых бедствий для Рима.

Английская Реформация

В последние годы понтификата Климента VII произошёл раскол между английской и римской церквями. К концу 1520-х годов, король Генрих VIII требовал признать недействительным его брак с Екатериной Арагонской. Сыновья супругов умерли в младенчестве, что угрожало будущему династии Тюдоров, хотя Генрих имел дочь, Марию Тюдор. Генрих утверждал, что отсутствие наследника мужского пола связано с «омрачением его брака в глазах Бога». Екатерина была вдовой его брата, но брак был бездетным, таким образом, брак не противоречил тогдашним законам, который запрещает такие союзы, только если в результате брака рождались дети. Кроме того, было дано специальное разрешение от папы Юлия II, чтобы позволить свадьбу. Генрих утверждал, что его брак никогда не был в силе, и в 1527 году попросил папу Климента аннулировать брак, но папа отказался. По католическому учению, законно заключённый брак нерушим до смерти. Окружение короля решило не обращать внимания на папу, но в октябре 1530 года на встрече духовенства и юристов пришли к выводу, что английский парламент не может уполномочить архиепископа Кентерберийского действовать против запрета папы.

Генрих провёл церемонию бракосочетания с любовницей, Анной Болейн, в конце 1532 или в начале 1533 года. Брак был облегчён смертью архиепископа Кентерберийского Уильяма Ворхэма, друга папы, после чего Генрих убедил Климента назначить Томаса Кранмера, друга семьи Болейн, его преемником. Папа даровал папские буллы, необходимые для возведения Кранмера, но также потребовал, чтобы Кранмер принял присягу на верность папе до своего освящения. Законы, принятые при Генрихе, гласили, что епископы могут быть освящены без папского утверждения. В итоге Томас Кранмер был освящён, заявив, что он принял присягу папе. Кранмер был готов аннулировать брак короля с Екатериной. Папа ответил на это анафемой Генриху и Кранмеру.

Отделение английской церкви от папства имело, однако, более глубокие истоки как в традициях христианства на Британских островах, так и в чрезмерном автократизме папства.

В том же году «Закон первых плодов и десятин» передал налоги на церковные доходы в английскую казну. В конечном счёте Генрих провёл через английский Парламент Акт о супрематии (1534), который установил независимость церкви Англии.

Внешность

Во время своего полугодового тюремного заключения в 1527 году Климент VII отрастил бороду в знак траура по разграблению Рима. Это было нарушением канонического закона, требовавшего от священников быть гладко выбритыми. Однако прецедент существовал и до того: папа Юлий II в течение девяти месяцев носил бороду в 1511—1512 годах в знак траура по поводу потери папского города Болонья.

В отличие от Юлия II, Климент VII сохранил бороду до своей смерти в 1534 году, и его примеру последовали его преемник, Павел III, и ещё двадцать четыре понтифика, вплоть до Иннокентия XII, который умер в 1700 году.

Смерть

К концу своей жизни Клемент VII вновь склонился к союзу с французами, который не состоялся из-за его смерти 25 сентября 1534 года (предположительно от отравления бледной поганкой). Он был похоронен в Санта-Мария-сопра-Минерва. Резко уменьшившееся после перенесённого поражения население Рима не оплакивало его.

В кино

• В биографической кинокартине «Челлини: Преступная жизнь» 1990 г. роль папы Клемента VII исполнил Макс фон Сюдов.
• В турецком сериале «Великолепный век» роль папы Клемента VII исполнил Альп Ойкен.

В изобразительном искусстве

Самое известное изображение Климента VII — портрет кисти Себастьяно дель Пьомбо, выставленный в Музее Каподимонте в Неаполе (см. здесь иллюстрацию вверху).

Литература

• Климент, римские папы и антипапы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Климент VII

– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.