Климент VIII

Климент VIII Clemens PP. VIII<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
231-й папа римский
30 января 1592 — 3 марта 1605
Интронизация:	9 февраля 1592
Церковь:	Римско-католическая церковь
Предшественник:	Иннокентий IX
Преемник:	Лев XI
Имя при рождении:	Ипполито Альдобрандини
Оригинал имени при рождении:	Ippolito Aldobrandini
Рождение:	24 февраля 1536(1536-02-24) Фано, герцогство Урбино
Смерть:	3 марта 1605(1605-03-03) (69 лет) Рим
Принятие священного сана:	1580
Епископская хиротония:	2 февраля 1592
Кардинал с:	18 декабря 1585
Климент VIII на Викискладе

Климент VIII (лат. Clemens PP. VIII; в миру Ипполито Альдобрандини, итал. Ippolito Aldobrandini; 24 февраля 1536, Фано, Герцогство Урбино — 3 марта 1605, Рим) — папа римский с 30 января 1592 по 3 марта 1605 года.

Ранние годы

Ипполито Альдобрандини родился 24 февраля 1536 года в Фано, около Флоренции. По примеру отца он получил юридическое образование, став аудиторомо (экспертом) Святого Престола. Он был рукоположен в сан священника лишь в возрасте 45 лет и за последующие 12 лет поднялся до папского престола. Он был эффективным, а иногда и безжалостным, администратором.

Кардинал

В 1585 году Ипполито был назначен кардиналом и выполнял функции папского легата в Польше, где поддерживал кандидатуру Габсбургов после смерти Стефана Батория — эрцгерцога Максимилиана Австрийского — и даже добился его освобождения из-под ареста.

После смерти папы Иннокентия IX (1591) последовал конклав. Избрание нового папы далось с трудом: оказавшиеся в меньшинстве итальянские кардиналы препятствовали избранию фаворитов короля Испании Филиппа II. В итоге они добились своего, и 30 января 1592 года Ипполито Альдобрандини был избран папой, взяв неполитизированное имя Климент VIII. Новый папа показал себя мудрым государственным деятелем, основной целью которого стало освобождение папства от испанской зависимости.

Церковные дела

Теологические споры

В доктринальной области папа безуспешно пытался разрешить спор между теологами-иезуитами и доминиканцами, дискутировавшими о границах влияния милости божьей на волю человека грешного и спасённого. После длительных прений и столкновения разных точек зрения папа, познания которого в теологии были весьма ограниченными, решил не оглашать окончательного решения. Вопрос остался открытым.

Юбилейный 1600 год

В 1600 году Климент VIII с огромной помпой открыл Юбилейный год, на который прибыло почти 3 миллиона паломников. Тогдашние хронисты отметили пышность празднеств.

Канонизация и беатификация

Климент VIII канонизировал святого Гиацинта (17 апреля 1594), Юлиан из Куэнки (18 октября 1594) и Раймонда Пеньяфортского (1601).

Внешняя политика

Отношения с Францией и Испанией

Связи с Испанией несколько ослабли, и апостольская столица снова сблизилась с Францией. Шаги, предпринятые папой, позволили расширить территорию папского государства.

Самым замечательным событием правления Климента VIII было его примирение с церковью Генриха IV Французского (1589—1610), после долгих переговоров, проведенных кардиналом Арно д’Оссатом. Генрих принял католицизм 25 июля 1593 года. После паузы, сделанной, чтобы оценить искренность Генриха IV, Климент VIII, невзирая на испанские протесты, осенью 1595 года торжественно благословил Генриха IV, положив тем самым конец тридцатилетней религиозной войне во Франции.

Дружба с Генрихом IV помогла папству два года спустя, когда Альфонсо II, герцог Феррары, умер бездетным (27 октября 1597), и папа решил присоединить земли семьи Эсте к Папской области. Хотя Испания и император Рудольф II признали наследником Альфонсо его кузена Чезаре д’Эсте, они были вынуждены признать присоединение Феррары к Папской области, опасаясь конфликта с Генрихом IV.

В 1598 году Клемент VIII также обеспечил заключение мирного договора между Испанией и Францией, что положило конец их долгому соперничеству.

Война с Османской империей

В 1595 году Клемент VIII инициировал альянс христианских держав для войны с Османской империей. Начавшаяся Тринадцатилетняя война в Венгрии («Долгая война») продолжалась всю оставшуюся жизнь Климента. При содействии папы союзный договор подписали в Праге император Рудольф II и воевода Трансильвании Жигмонд Батори. Правители Молдавии и Валахии Арон Тиран и Михай Храбрый присоединились к альянсу позже. Сам Климент VIII оказал ценную помощь императору солдатами и деньгами.

Брестская уния

В 1596 году была заключена Брестская уния, которая привела к появлению на востоке Речи Посполитой католиков восточного обряда. Брестская уния лишь отчасти оправдала надежды, которые возлагал на неё папа, поскольку не привела к обращению в католичество всей Руси.

Внутренние дела

Правоприменение

Он сурово осуждал практику непотизма, но, став папой, назначил кардиналами четырёх своих родственников. Одним из них был Пьетро Альдобрандини, который получил пурпур в 22 года и замещал папу во всех важнейших делах. Папа и его непот осуществляли соуправление как в политических, так и в религиозных делах.

Климент VIII проявил энергию в подавлении бандитизма в папских провинций Умбрия и Марке и наказании преступлений римской знати. В 1592 году несколько благородных преступников были казнены. Наиболее известны из них Тройо Савелли, отпрыск мощного римского рода, и молодая Беатриче Ченчи, убившая своего отца-сенатора. Последний случай привел к многочисленным просьбам о помиловании, но папа их отверг и присвоил себе конфискованное имущество Ченчи.

В религиозной области господствовала инквизиция, гася любое проявление прогрессивной мысли и развитие свободной, не подчиненной теологии науки. В 1599 году папа отправил на костер пивовара Меноккио за утверждение, что Бог не вечен и сам был создан из первозданного хаоса. В 1600 году был сожжен на костре выдающийся итальянский философ Джордано Бруно (род. в 1548).

Антиеврейская политика

Климент VIII ужесточил меры против евреев, проживавших на папских землях. В 1592 году папская булла «Cum saepe accidere» запретила еврейской общине Конта-Венессена, папского анклава, продавать товары. В 1593 году булла «Caeca et Obdurata» подтвердила решение папы Пия V 1569 года, которое запретило евреям проживать в Папской области за пределами городов Рим, Анкона и Авиньон. Целью было выселить евреев, которые вернулись в районы Папской области после их изгнания в 1569 году, и изгнать еврейские общины из городов, таких как Болонья. Булла также утверждала, что евреи в Папской области занимались ростовщичеством и злоупотребляли гостеприимством пап-предшественников Климента VIII. Булла «Cum Hebræorum malitia», опубликованная несколько дней спустя, запретила чтение Талмуда.

Смерть

К 60 годам Климент VIII был сражен подагрой и был вынужден провести большую часть оставшейся жизни, прикованным к постели. Он умер в марте 1605 года, оставив о себе репутацию благоразумного, щедрого, но жесткого управленца. Климент был похоронен в базилике Святого Петра. Впоследствии папа Павел V (1605—1621) построил для него гробницу в часовне Санта-Мария-Маджоре, куда в 1646 году были перенесены его останки.

Кофе

Среди прочего Климент VIII оценил вкус кофе, привезенного из Османской империи, и вопреки советам окружения объявить напиток «нечистым» благословил его, чем в определенной мере способствовал распространению кофе в Европе. Попробовав напиток, он якобы сказал: «Этот дьявольский напиток такой вкусный… мы должны обмануть дьявола и благословить его». Впрочем, исторических доказательств этому нет.

В популярной культуре

Климент VIII появляется в драме Перси Биши Шелли «Ченчи», где предстает в роли жестокого и продажного тирана.

Он также один из персонажей в рок-опере Avantasia. Его роль исполнил Оливер Хартман из группы At Vance. В опере папа Климент — отрицательный персонаж, легковерный и суеверный фанатик, которым манипулирует демоническая сила под видом ангела.

См. также

• Альдобрандини — итальянская династия.

Литература

• Климент, римские папы и антипапы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [allvatican.ru/publ/rimskie_papy/kliment_viii/iz_bully_papy_klimenta_viii_o_prinjatii_unii_pravoslavnymi_episkopami_zapadnoj_rusi/48-1-0-108 Из буллы папы Климента VIII о принятии унии православными епископами Западной Руси]
• [allvatican.ru/publ/rimskie_papy/kliment_viii/kliment_viii_ippolito_aldobrandini/48-1-0-103 Климент VIII (Ипполито Альдобрандини) на allvatican.ru]

Отрывок, характеризующий Климент VIII

M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.