Климент V

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Климент V (папа римский)»)
Перейти к: навигация, поиск
Климент V
лат. Clemens PP. V<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
195-й папа римский
5 июня 1305 — 20 апреля 1314
Церковь: Римско-католическая церковь
Предшественник: Бенедикт XI
Преемник: Иоанн XXII
 
Имя при рождении: Раймон Бертран де Го
Оригинал имени
при рождении:
фр. Raymond Bertrand de Got
Рождение: 1264(1264)
Вилландро, Гасконь, Франция
Смерть: 20 апреля 1314(1314-04-20)
Вилландро, Гасконь, Франция

Климент V (лат. Clemens PP. V, в миру — Раймон Бертран де Го, фр. Raymond Bertrand de Got; 1264 — 20 апреля 1314) — папа римский с 5 июня 1305 по 20 апреля 1314.





Ранние годы

Бертран родился в Вилландро, во Франции (Гасконь) и происходил из знатной семьи. Его старший брат был архиепископом Лиона. Являлся каноником в Бордо, генеральным викарием архиепископа Лиона, капелланом Бонифация VIII, епископом Комминже и с 1299 года — архиепископом Бордо. Известен своим непотизмом: в кардинальской коллегии, насчитывавшей 25 членов, было 11 родственников или свойственников папы (например: Пьер Ла-Шапе́ль[1][2]).

Избрание

После смерти Бенедикта XI в 1304 году наступил период междуцарствия — споры между французскими и итальянскими кардиналами, которых были почти поровну в конклаве, не позволяли избрать нового папу. В итоге преемником Бенедикта в июне 1305 года был избран Бертран под именем Климента V. Он был рукоположён 14 ноября. Бертран не был итальянцем и не был кардиналом, что могло стать определяющим при голосовании — его воспринимали как нейтрального кандидата. Однако хронист Джованни Виллани сообщал, что Климент был избран при содействии французского короля Филиппа IV, которому он за это обязался уступить на пять лет церковные доходы в пределах Франции и обещал полную покорность.

В Бордо Бертран был официально уведомлен о его избрании и призван в Рим, но он выбрал Лион для своей коронации 14 ноября 1305 года, которая была отмечена роскошью и присутствием Филиппа IV. Среди его первых действий было рукоположение девяти французских кардиналов[2].

Процесс тамплиеров

Климент стал первым папой, короновавшимся тройной короной — тиарой.

В начале 1306 года Климент V фактически отменил буллу Бонифация VIII Unam Sanctam, утверждавшую папский примат над светскими правителями и угрожавшую политическим планам Филиппа. Климент, похоже, на посту понтификата был лишь инструментом французской монархии, что знаменовало собой радикальное изменение в папской политике[2]. В пятницу 13 октября 1307 года сотни рыцарей-тамплиеров были арестованы во Франции по приказу короля Филиппа IV. Последовавший за этим процесс над тамплиерами по обвинению в ереси, содомии и безнравственности, бросил тень не только на короля, но и на Климента[3]. В 1312 году дал согласие на разгром тамплиеров (булла Faciens misericordiam).

Между тем, адвокаты Филиппа IV попытались возобновить обвинения Гийома де Ногаре против покойного Бонифация VIII. Клименту V пришлось уступить давлению короля и принять участие в этом процессе, начатом 2 февраля 1309 года в Авиньоне. Климент V выражал свою личную убежденность в невиновности Бонифация VIII. Наконец, в феврале 1311 года Филипп IV написал Клименту V письмо, уведомив, что прекращает процесс. Со своей стороны, Климент V освободил всех участников похищения Бонифация в Ананьи[3].

Отношения с Римом

В марте 1309 году весь папский двор переехал из Пуатье (где он оставался в течение 4 лет) в окрестности города Авиньон, который не был тогда частью Франции, а считался имперским леном, находившимся под властью Сицилии. Этот шаг оправдывался соображениями безопасности, так как в Риме ситуация была нестабильной — римская знать и её вооружённые отряды боролись за влияние, а Латеранская базилика была уничтожена в результате пожара. Решение папы положило начало «авиньонскому пленению церкви», длившемуся до 1377 года и приведшему к полному падению её самостоятельности и престижа.

Понтификат Климента V пришёлся на катастрофическое время для Италии. Папская область была поделена между сторонниками трёх кардиналов, а Рим был неуправляем из-за войны между родами Орсини и Колонна. В 1310 году император Священной Римской империи Генрих VII вошёл в Италию и был коронован легатом Климента V в Риме в 1312 году.

В Ферраре, которая была занята папскими войсками в ущерб семье Эсте, новые власти столкнулись с Венецией и её поселенцами. Когда отлучение и интердикт не помогли, Климент V проповедовал крестовый поход против венецианцев, заявив, что венецианцы, захваченные за рубежом, могут быть проданы в рабство, как нехристиане[4].

При Клименте V особенно широко процветала симония. Он также запретил движение дульсинианцев в Ломбардии, которое он считал ересью.

Отношения с монголами

Климент поддерживал связи с Монгольской империей на предмет создания франко-монгольского альянса против мусульман. В апреле 1305 года монгольский ильхан Олджейту принял посольство во главе с Бускарелло Гизольфи от Климента, Филиппа IV и Эдуарда I. В 1307 году посольство монголов во главе с Томмазо Уги ди Сиена достигло дворов европейских монархов. Тем не менее, военные действия так и не были согласованы, и надежды на союз заглохли в течение нескольких лет.

4 апреля 1312 года папа объявил Крестовый поход. Его гонцы были отправлены к Олджейту, к Эдуарду II и Филиппу IV[5].

Смерть

Климент умер в 1314 году после инцидента на охоте[5]. По одной из версий, пока его тело находилось в церкви перед погребением, ночью во время грозы молния ударила в церковь и вызвала пожар. Он был настолько сильным, что, когда его потушили, тело папы Климента V было почти уничтожено. Он был похоронен, согласно своему завещанию, в церкви в Юзесте, неподалёку от его родного Вилландро.

В литературе

  • В «Божественной Комедии» этого папу обличают Каччагвида (Р., XVII, 82-83), апостол Петр (Р., XXVII, 58-59) и Беатриче (Р., XXX, 142—148). Данте помещает его в восьмой круг ада как святокупца.
  • Морис Дрюон в цикле Проклятые короли придал мистический смысл проклятию Жака де Моле, якобы предрекшему Клименту смерть не дольше чем через 40 дней после его казни. Папа действительно умер спустя 33 дня.
  • М. Барбер «Процесс Тамплиеров».

Напишите отзыв о статье "Климент V"

Литература

Ссылки

  • [neotampliers.org/publ/11-1-0-45 Булла Климента V от 31 декабря 1312 г. (на англ.яз.)]
  • [home.mts-nn.ru/~umv/vatican/clemens_v.html Климент V, Папа Римский]

Примечания

  1. Chamberlain, pp. 122, 123, 131
  2. 1 2 3 Menache, pp. 1, 2, 16, 23, 178, 255
  3. 1 2 Howarth, pp. 11-14, 261, 323
  4. Davidson, p. 40.
  5. 1 2 Jean Richard, «Histoire des Croisades», p.485

Отрывок, характеризующий Климент V

– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.


Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.