Климент X

Его Святейшество папа римский Климент X Clemens PP. X<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
239-й папа римский
29 апреля 1670 года — 22 июля 1676 года
Избрание:	29 апреля 1670 года
Интронизация:	11 мая 1670 года
Церковь:	Римско-католическая церковь
Предшественник:	Климент IX
Преемник:	Иннокентий XI
Имя при рождении:	Эмилио Бонавентура Альтьери
Оригинал имени при рождении:	Emilio Bonaventura Altieri
Рождение:	13 июля 1590(1590-07-13) Рим, Папская область
Смерть:	22 июля 1676(1676-07-22) (86 лет) Рим, Папская область
Принятие священного сана:	6 апреля 1624 года
Епископская хиротония:	30 ноября 1627 года
Кардинал с:	29 ноября 1669 года

Климе́нт X (лат. Clemens PP. X; в миру Эмилио Бонавентура Альтьери, итал. Emilio Bonaventura Altieri; 13 июля 1590 — 22 июля 1676) — папа римский с 29 апреля 1670 по 22 июля 1676.

Ранние годы

Эмилио Алтьери родился 13 июля 1590 года в Риме, в семье Лоренцо Алтьери и венецианки Виктории Дельфини. Семья Алтьери принадлежала к древней римской знати и пользовались уважением в течение нескольких столетий. Иногда Алтьери заключали альянсы с родами Колонна и Орсини. Во время предыдущих понтификатов Алтьери занимали важные церковные должности.

После окончания учебы Альтьери был отправлен нунцием в Польшу, а по возвращении в Рим назначен епископом Камерино. Папа Урбан VIII (1623-1644) поручил ему проведение работ, направленных на защиту территории Равенны от разлива реки По. Папа Иннокентий X (1644-1655) послал его в качестве нунция в Неаполь, где он оставался в течение восьми лет. Ему приписывают восстановление мира после восстания Мазаньелло. Папа Александр VII (1655-1667) вновь доверил ему миссию в Польшу.

Папа Климент IX (1667-1669) назначил его ответственным за финансы Церкви, а в 1667 году - секретарем Конгрегации епископов. Незадолго до своей смерти Климент IX сделал его кардиналом. К тому времени Алтьери было уже около семидесяти девяти лет, и Климент IX, делая его членом Священной Коллегии, сказал ему: "Вы будете нашим преемником".

Избрание

После похорон Климента IX шестьдесят два кардинала 20 декабря 1669 года начали конклав. Сорок два голоса были необходимы для избрания папы, и бурная дискуссия продолжалась в течение четырех месяцев. Кардинал Джованни Конти получил двадцать два голоса, кардинал Роспильози, племянник покойного папы, - тридцать, или, как говорят некоторые, тридцать три, а кардинал Черри - двадцать три голоса.

Наконец, кардиналы договорились прибегнуть к старому способу избрания папы при отсутствии согласия - предложили тиару самому пожилому кардиналу, почти восьмидесятилетнему Эмилио Алтьери. За него высказались пятьдесят девять кардиналов, а против - лишь два. Однако сам Алтьери возразил: "Я слишком стар, чтобы нести такую ношу". Указывая на кардинала Бранкаччьо, Алтьери сказал, что он - тот, кого следует избрать. Но в конце концов, со слезами на глазах, он принял папскую тиару и был коронован 11 мая под именем Климента X, в честь своего благодетеля, папы Климента IX.

Папство

Восьмидесятилетний папа усыновил своего племянника Палуццо, дав ему фамилию Алтьери и назначив кардиналом-непотом. Палуццо-Алтьери не замедлил обогатить собственную семью.

Как и все понтифики, Климент X отправил послания христианским правителям с призывом любить друг друга и доказывать свою любовь к Всевышнему с помощью доверия, щедрости и благоразумия. Особенно папа пытался наладить отношения между Испанией и Францией.

Канонизация

12 апреля 1671 года Климент X канонизировал пять святых - Каетана Тиенского, Франсиско Борджа, Филиппа Бенития, Людовика Бертрана и Розу Лимскую.

Климент X подтвердил льготы, предоставленные папой Григорием XIII (1572-1585) Немецкому колледжу в Риме. 13 января 1672 года Климент X урегулировал формальности, которые необходимо было соблюдать при перемещении мощей святых со священных кладбищ. Никто не должен был перемещать такие реликвии без разрешения кардинала-викария. Они не должны были подвергаться почитанию верующих, если ранее этого не одобрил тот же кардинал.

В 1676 году Лоренцо Бернини scculpted один из его последних статуй, бюст Климента X.

Внешняя политика

11 ноября 1673 года гетман Ян Собеский разбил турок под Хотином. Папская дипломатия была склонна поддержать Собесского в борьбе с Турцией, но при условии, что будут сохранены интересы Габсбургов. Победа Контрреформации в Польше должна была содействовать укреплению роли этой страны как «форпоста христианства на Востоке». Данную роль ей отвело папство ценой государственных и национальных интересов поляков.

В 1673 году в Рим прибыли послы от великого князя Московского Алексея Михайловича. Он запросил у папы титул царя, который, однако, он уже возложил на себя. Папа помнил, что русский царь оказал сильную финансовую помощь Яну Собескому в борьбе против турецких захватчиков. Но Павел Гаврилович Менезий, шотландец, который был послом, так и не смог получить подтверждение царского титула Алексея Михайловича, хотя и был принят с большим радушием. Русский царь не исповедовал католическую веру, поэтому папа не решился разрешить ему носить царский титул, чтобы не ссориться с королём Польши.

Климент X, видя результаты миссионерства в Канаде, решил учредить там епископство Квебек, зависимое напрямую от Святого Престола. Первым епископом стал Франсуа де Монморанси-Лаваль.

Местное управление

Между тем в Риме была причина опасаться неприятностей. Кардинал Палуцци-Алтьери, который был во главе правительства, решив увеличить доходы, установил новый налог в три процента на ввоз любых товаров в город, в том числе товаров для кардиналов и послов. Хотя правительство выразило недовольство, что послы превысили свои привилегии, дипломатический корпус проявил недовольство. Кардиналы также сначала жаловались, хотя и с умеренностью.

Палуцци утверждал, что Климент X в его собственном государстве может сделать все, что пожелает. Тогда послы Империи, Франции, Испании и Венеции послали своих секретарей требовать аудиенции у Папы Римского. Обер-камергер ответил, что папа в этот день занят, и так четыре дня подряд. Климент X, узнав, что произошло, заявил, что он не давал такой приказ. Тогда послы отправились на аудиенцию к Палуцци, но тот не только отказался их принять, но и закрыл двери и увеличил охрану в Папском дворце.

Конфликт продолжался в течение более чем одного года, и Климент X, который не любил скандалов, в конце концов передал этот вопрос на решение совету. Через некоторое время после этого кардинал Палуцци заявил, что на самом деле он никогда не относил послов к тем, на кого распространяется его указ.

Королева Швеции Кристина, принявшая католицизм и переехавшая в Рим в декабре 1655 года, вынудила Климента X запретить обычай прогонять евреев по улицам во время карнавала. В 1686 году она издала декларацию, по которой римские евреи были взяты под её защиту.

Юбилейный год

В год 1675-й Климент X организовал празднование очередного Юбилейного года. Несмотря на свой возраст, он посетил церкви, сожалея, что подагра помешала ему совершить все паломничества, что он задумал. Он двенадцать раз являлся в больницу Троицы, чтобы омывать ноги паломникам, а после церемонии раздавал им подарки.

Другие достижения

Климент трудился, чтобы сохранить мир в Европе, хотя этому угрожали амбиции Людовика XIV (1643-1715), заявлявшему претензии на контроль над церковными доходами. Он также украсил мост Сант-Анджело десятью статуями ангелов из каррарского мрамора, которые можно увидеть там до сих пор.

Климент X инициировал строительство двух фонтанов, украшающих площадь Святого Петра.

Смерть

22 июля 1676 года мучения от подагры стали настолько сильными, что Климент умер. Ему было восемьдесят шесть лет, таким образом он является самым пожилым папой XVII в. Климент X управлял церковью шесть лет, два месяца и двадцать четыре дня. Его гробница находится в базилике Святого Петра.

Литература

• Климент, римские папы и антипапы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Herbermann, Charles, ed. (1913). "Pope Clement X". Catholic Encyclopedia. Robert Appleton Company.

Отрывок, характеризующий Климент X

– J'espere, que vous ne direz plus qu'on s'ennuie chez moi, [Надеюсь, вы не скажете другой раз, что у меня скучают,] – и взглянула на Элен.
Элен улыбнулась с таким видом, который говорил, что она не допускала возможности, чтобы кто либо мог видеть ее и не быть восхищенным. Тетушка прокашлялась, проглотила слюни и по французски сказала, что она очень рада видеть Элен; потом обратилась к Пьеру с тем же приветствием и с той же миной. В середине скучливого и спотыкающегося разговора Элен оглянулась на Пьера и улыбнулась ему той улыбкой, ясной, красивой, которой она улыбалась всем. Пьер так привык к этой улыбке, так мало она выражала для него, что он не обратил на нее никакого внимания. Тетушка говорила в это время о коллекции табакерок, которая была у покойного отца Пьера, графа Безухого, и показала свою табакерку. Княжна Элен попросила посмотреть портрет мужа тетушки, который был сделан на этой табакерке.
– Это, верно, делано Винесом, – сказал Пьер, называя известного миниатюриста, нагибаясь к столу, чтоб взять в руки табакерку, и прислушиваясь к разговору за другим столом.
Он привстал, желая обойти, но тетушка подала табакерку прямо через Элен, позади ее. Элен нагнулась вперед, чтобы дать место, и, улыбаясь, оглянулась. Она была, как и всегда на вечерах, в весьма открытом по тогдашней моде спереди и сзади платье. Ее бюст, казавшийся всегда мраморным Пьеру, находился в таком близком расстоянии от его глаз, что он своими близорукими глазами невольно различал живую прелесть ее плеч и шеи, и так близко от его губ, что ему стоило немного нагнуться, чтобы прикоснуться до нее. Он слышал тепло ее тела, запах духов и скрып ее корсета при движении. Он видел не ее мраморную красоту, составлявшую одно целое с ее платьем, он видел и чувствовал всю прелесть ее тела, которое было закрыто только одеждой. И, раз увидав это, он не мог видеть иначе, как мы не можем возвратиться к раз объясненному обману.
«Так вы до сих пор не замечали, как я прекрасна? – как будто сказала Элен. – Вы не замечали, что я женщина? Да, я женщина, которая может принадлежать всякому и вам тоже», сказал ее взгляд. И в ту же минуту Пьер почувствовал, что Элен не только могла, но должна была быть его женою, что это не может быть иначе.
Он знал это в эту минуту так же верно, как бы он знал это, стоя под венцом с нею. Как это будет? и когда? он не знал; не знал даже, хорошо ли это будет (ему даже чувствовалось, что это нехорошо почему то), но он знал, что это будет.
Пьер опустил глаза, опять поднял их и снова хотел увидеть ее такою дальнею, чужою для себя красавицею, какою он видал ее каждый день прежде; но он не мог уже этого сделать. Не мог, как не может человек, прежде смотревший в тумане на былинку бурьяна и видевший в ней дерево, увидав былинку, снова увидеть в ней дерево. Она была страшно близка ему. Она имела уже власть над ним. И между ним и ею не было уже никаких преград, кроме преград его собственной воли.
– Bon, je vous laisse dans votre petit coin. Je vois, que vous y etes tres bien, [Хорошо, я вас оставлю в вашем уголке. Я вижу, вам там хорошо,] – сказал голос Анны Павловны.
И Пьер, со страхом вспоминая, не сделал ли он чего нибудь предосудительного, краснея, оглянулся вокруг себя. Ему казалось, что все знают, так же как и он, про то, что с ним случилось.
Через несколько времени, когда он подошел к большому кружку, Анна Павловна сказала ему:
– On dit que vous embellissez votre maison de Petersbourg. [Говорят, вы отделываете свой петербургский дом.]
(Это была правда: архитектор сказал, что это нужно ему, и Пьер, сам не зная, зачем, отделывал свой огромный дом в Петербурге.)
– C'est bien, mais ne demenagez pas de chez le prince Ваsile. Il est bon d'avoir un ami comme le prince, – сказала она, улыбаясь князю Василию. – J'en sais quelque chose. N'est ce pas? [Это хорошо, но не переезжайте от князя Василия. Хорошо иметь такого друга. Я кое что об этом знаю. Не правда ли?] А вы еще так молоды. Вам нужны советы. Вы не сердитесь на меня, что я пользуюсь правами старух. – Она замолчала, как молчат всегда женщины, чего то ожидая после того, как скажут про свои года. – Если вы женитесь, то другое дело. – И она соединила их в один взгляд. Пьер не смотрел на Элен, и она на него. Но она была всё так же страшно близка ему. Он промычал что то и покраснел.
Вернувшись домой, Пьер долго не мог заснуть, думая о том, что с ним случилось. Что же случилось с ним? Ничего. Он только понял, что женщина, которую он знал ребенком, про которую он рассеянно говорил: «да, хороша», когда ему говорили, что Элен красавица, он понял, что эта женщина может принадлежать ему.
«Но она глупа, я сам говорил, что она глупа, – думал он. – Что то гадкое есть в том чувстве, которое она возбудила во мне, что то запрещенное. Мне говорили, что ее брат Анатоль был влюблен в нее, и она влюблена в него, что была целая история, и что от этого услали Анатоля. Брат ее – Ипполит… Отец ее – князь Василий… Это нехорошо», думал он; и в то же время как он рассуждал так (еще рассуждения эти оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что другой ряд рассуждений всплывал из за первых, что он в одно и то же время думал о ее ничтожестве и мечтал о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем другою, и как всё то, что он об ней думал и слышал, может быть неправдою. И он опять видел ее не какою то дочерью князя Василья, а видел всё ее тело, только прикрытое серым платьем. «Но нет, отчего же прежде не приходила мне в голову эта мысль?» И опять он говорил себе, что это невозможно; что что то гадкое, противоестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке. Он вспоминал ее прежние слова, взгляды, и слова и взгляды тех, кто их видал вместе. Он вспомнил слова и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил тысячи таких намеков со стороны князя Василья и других, и на него нашел ужас, не связал ли он уж себя чем нибудь в исполнении такого дела, которое, очевидно, нехорошо и которое он не должен делать. Но в то же время, как он сам себе выражал это решение, с другой стороны души всплывал ее образ со всею своею женственной красотою.


В ноябре месяце 1805 года князь Василий должен был ехать на ревизию в четыре губернии. Он устроил для себя это назначение с тем, чтобы побывать заодно в своих расстроенных имениях, и захватив с собой (в месте расположения его полка) сына Анатоля, с ним вместе заехать к князю Николаю Андреевичу Болконскому с тем, чтоб женить сына на дочери этого богатого старика. Но прежде отъезда и этих новых дел, князю Василью нужно было решить дела с Пьером, который, правда, последнее время проводил целые дни дома, т. е. у князя Василья, у которого он жил, был смешон, взволнован и глуп (как должен быть влюбленный) в присутствии Элен, но всё еще не делал предложения.
«Tout ca est bel et bon, mais il faut que ca finisse», [Всё это хорошо, но надо это кончить,] – сказал себе раз утром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!), не совсем хорошо поступает в этом деле. «Молодость… легкомыслие… ну, да Бог с ним, – подумал князь Василий, с удовольствием чувствуя свою доброту: – mais il faut, que ca finisse. После завтра Лёлины именины, я позову кое кого, и ежели он не поймет, что он должен сделать, то уже это будет мое дело. Да, мое дело. Я – отец!»
Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило дня, чтобы у князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех. Князь Василий в те редкие минуты, когда бывал дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую, морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя остаюсь» и т. п. Но несмотря на то, что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не чувствовал себя в силах обмануть его ожидания. Он каждый день говорил себе всё одно и одно: «Надо же, наконец, понять ее и дать себе отчет: кто она? Ошибался ли я прежде или теперь ошибаюсь? Нет, она не глупа; нет, она прекрасная девушка! – говорил он сам себе иногда. – Никогда ни в чем она не ошибается, никогда она ничего не сказала глупого. Она мало говорит, но то, что она скажет, всегда просто и ясно. Так она не глупа. Никогда она не смущалась и не смущается. Так она не дурная женщина!» Часто ему случалось с нею начинать рассуждать, думать вслух, и всякий раз она отвечала ему на это либо коротким, но кстати сказанным замечанием, показывавшим, что ее это не интересует, либо молчаливой улыбкой и взглядом, которые ощутительнее всего показывали Пьеру ее превосходство. Она была права, признавая все рассуждения вздором в сравнении с этой улыбкой.