Клингенберг, Николай Михайлович

Николай Михайлович Клингенберг<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Ковенский губернатор
3 мая 1890 — 11 июля 1896
Предшественник:	Евгений Александрович Куровский
Преемник:	Сергей Петрович Суходольский
Вятский губернатор
11 июля 1896 — 19 октября 1901
Предшественник:	Фёдор Фёдорович Трепов
Преемник:	Павел Фёдорович Хомутов
Владимирский губернатор
19 октября 1901 — 1 июля 1902
Предшественник:	Николай Максимович Цеймерн
Преемник:	Иван Михайлович Леонтьев
Могилёвский губернатор
1 июля 1902 — 8 декабря 1905
Предшественник:	Михаил Константинович Семякин
Преемник:	Дмитрий Фёдорович Гагман
Сенатор
14 декабря 1905 — 2 мая 1917
Рождение:	3 февраля 1853(1853-02-03) Санкт-Петербург
Смерть:	2 мая 1917(1917-05-02) (64 года)
Род:	Клингенберги
Образование:	Санкт-Петербургский университет
Награды:	2-й ст. 1-й ст. 1-й ст.

Никола́й Миха́йлович Клингенбе́рг (3 февраля 1853, Санкт-Петербург — 2 мая 1917) — русский государственный деятель, Вятский, Владимирский и Могилёвский губернатор, сенатор.

Биография

Православный. Из потомственных дворян Санкт-Петербургской губернии. Сын тайного советника Михаила Карловича Клингенберга, внук военного педагога генерала-от-инфантерии Карла Федоровича Клингенберга. Брат Михаил — генерал-майор, герой русско-японской войны.

Окончил 2-ю Санкт-Петербургскую гимназию (1871) и юридический факультет Санкт-Петербургского университета со степенью кандидата прав (1876). По окончании университета начал службу по Министерству юстиции кандидатом на судебные должности при Ярославском окружном суде. В том же году был назначен помощником секретаря по гражданскому отделению суда, в 1876 — и.д. судебного следователя по Горецкому уезду Могилевской губернии, а в 1877 — и.д. временного судебного следователя по той же губернии, с поручением производства следствий по важнейшим делам. Затем состоял товарищем Могилевского (1878—1879) и Виленского (1879—1883) губернского прокурора. В 1883 году, по приглашению Виленского генерал-губернатора, занял должность Виленского полицмейстера. При посещении города императором Александром III с августейшим семейством, был пожалован, вне правил, орденом Святого Станислава 2-й степени «за отличный порядок в городе во время пребывания Их Императорских величеств».

В 1887—1890 годах состоял Ковенским вице-губернатором. В 1890 году был назначен исправляющим должность Ковенского губернатора, а в следующем году утвержден в должности с производством действительные статские советники. В 1891 году, по предложению Особого комитета по оказанию помощи пострадавшим от неурожая, закупал хлеб в Ковенской губернии и, за отличное исполнение поручения, удостоился признательности председателя Комитета цесаревича Николая. Такая же закупка хлеба была произведена по поручению Московского комитета, за что получена благодарность от имени его председателя Великой княгини Елизаветы Фёдоровны.

Впоследствии Клингенберг занимал посты Вятского (1896—1901) и Владимирского губернатора (1901—1902). В 1902 был перемещен в Могилевскую губернию, для введения в ней земского устройства по закону 2 апреля 1903 года. В 1904 году был произведен в тайные советники. В Могилеве на Клингенберга было совершено два покушения:

МОГИЛЕВ, 18, VIII. Сегодня днем при проезде на главной улице города губернатора Клингенберга под его экипаж была брошена бомба. Раздался выстрел, но взрыва не последовало. Губернатор оставил экипаж и сам указал убегавшего преступника, разысканного затем полицией и арестованного.

А 29 октября того же года в приемной губернаторского дома просительница, оказавшаяся членом революционной организации, дважды выстрелила в Клингенберга из браунинга, нанеся ему тяжкую рану, требовавшую продолжительного лечения и лишившую его возможности продолжать административную службу.

14 декабря 1905 года именным Высочайшим указом Клингенберг был назначен сенатором, присутствующим в департаменте герольдии, а с 1909 года присутствовал во 2-м департаменте. Также участвовал в Особом присутствии Правительствующего Сената для суждения дел о государственных преступлениях. Состоял почетным мировым судьей по Ковенскому округу и Могилевскому уезду, а также почетным членом многих общественных организаций в Ковенской, Вятской, Владимирской и Могилевской губерниях.

Умер 2 мая 1917 года. Похоронен на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры.

Семья

Был женат дважды. Первая жена — Евдокия Петровна Базилевская.

Вторая жена — Екатерина Ивановна Лабинцева. Дети от второго брака:

• Елизавета (1884—?)
• Глеб (1888—1909), хорунжий лейб-гвардии Казачьего полка.

Награды

• Орден Святого Станислава 3-й ст.;
• Орден Святого Станислава 2-й ст.;
• Орден Святого Станислава 1-й ст. (1897);
• Орден Святой Анны 1-й ст. (1901);
• Орден Святого Владимира 2-й ст. (1909);
• Орден Белого Орла (1913).

• медаль «В память царствования императора Александра III»;
• медаль «В память коронации Императора Николая II»;
• медаль «За труды по первой всеобщей переписи населения» (1897);
• медаль «В память 300-летия царствования дома Романовых» (1913).

Источники

• Правительствующий Сенат. — Санкт-Петербург, 1912. — С. 45.
• Список гражданским чинам первых трех классов. Исправлен по 1 сентября 1914 года. — Пг., 1914. — С. 258.
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003832486#?page=720 Памятная книжка Могилевской губернии за 1910 год].
• Мурзанов Н. А. Словарь русских сенаторов. 1711—1917. Материалы для биографий. — СПб., 2011. — С. 205.

Отрывок, характеризующий Клингенберг, Николай Михайлович

– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.