Клотье, Уильям

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Уильям Клотье
Гражданство США
Дата рождения 27 сентября 1881(1881-09-27)
Дата смерти 4 сентября 1962(1962-09-04) (80 лет)
Место рождения Шерон-Хилл, Пенсильвания, США
Место смерти Филадельфия, США
Рост 188[1] см
Вес 78 кг
Рабочая рука правая
Одиночный разряд
Турниры серии Большого шлема
Уимблдон 3-й круг (1905)
США победа (1906)
Завершил выступления

Уильям Джексон Клотье (англ. William Jackson Clothier, род. 27 сентября 1881, Шерон-Хилл, Пенсильвания — ум. 4 сентября 1962, Филадельфия) — бывший американский теннисист, победитель Национального чемпионата США 1906 года в мужском одиночном разряде, первый президент Международного зала теннисной славы.





Биография

Родился Уильям Клотье в 1881 году в небольшом городке Шерон-Хилл, в Пенсильвании.

В 1902 году, будучи студентом Гарвардского университета, выиграл межвузовский чемпионат по теннису в одиночном и в парном (вместе с Эдвардом Леонардом) разрядах.[2]

Одиннадцать раз (между 1901 и 1914) входил в десятку сильнейших теннисистов США, и был номером 1 в 1906 году. В том же, 1906, году он завоевал титул на Чемпионате США в мужском одиночном разряде и, как потом сам вспоминал, он «никогда в своей жизни не играл лучше». Уверенности игре Клотье добавила сложнейшая победа в четвертьфинале над Фредом Александером, когда он в пятом сете смог отыграться со счета 2-5 и 0-40. После успешного завершения этой встречи без особых проблем выиграл оставшиеся матчи и в финале уверенно со счетом 6:3, 6:0, 6:4 победил Билса Райта.

Клотье ещё дважды выходил в финал Чемпионата США: в 1904 он уступил Холкому Уорду, а в 1909 было поражение в пяти сетах от Уильяма Ларнеда.[3]

В 1905 году первый и единственный раз выступал на Уимблдоне. И хотя он уже в третьем круге проиграл в пяти партиях Энтони Уилдингу, но тот матч был отмечен комментаторами и теннисными историками. Американец не смог использовать преимущество 2-0 по сетам и 40-15 в третьей партии, и в итоге ушел с корта побежденным, после трех с половиной часов напряженной борьбы. По словам известного историка тенниса Уоллеса Mайерса оба игрока в том поединке продемонстрировали элегантный красивый теннис, силу, юношескую энергию и волю к победе (Майерс: «Оба они представляли собой такие великолепные образцы молодости и энергии, так жестко атаковали, и были такими доблестными бойцами…»).[4]

Клотье принимал участие в двух розыграшах Кубка Дэвиса. В 1905 году, в матчах полуфинала, когда американцы на кортах Королевского Клуба играли против сборной Франции, он одержал две достаточно убедительных победы: сначала со счётом 6-3 6-4 6-4 одолел Макса Декюжи, и потом в пятом, уже ничего не решавшем матче, в четырёх сетах победил Мориса Жермо. В финале же (в челлендж-раунде), где сборной США противостояла команда Великобритании, Клотье провел только один матч, против Сидни Смита, и он потерпел поражение в трёх сетах.[5] В 1909 году он сыграл в двух матчах финала и не играл в челлендж-раунде. В общей сложности Клотье провёл за сборную США в Кубке Дэвиса пять матчей, и четыре из них он выиграл.[1]

Дважды, в 1935 и в 1936 годах, выигрывал Чемпионат США в категории «отец и сын» в паре с Уильямом Клотье-младшим.[3]

В 1956 году был удостоен места в Международном зале теннисной славы.

Умер в Филадельфии, в 1962 году, в возрасте 80 лет.

Игровой стиль

Высокий мощный Клотье предпочитал играть в атакующем стиле и после выполнения подачи сразу же шёл к сетке. По словам Реджинальда Дохерти, он копировал стиль другого американца, Малькольма Уитмена, хотя при этом был не столь хорош, и его драй-воллей значительно превосходил его игру с задней линии.[6]

Выступления на турнирах Большого шлема

Чемпионат США

  • Мужской одиночный разряд — победа (1906), финал (1904, 1909)
  • Смешанный парный разряд — финал (1912)

Напишите отзыв о статье "Клотье, Уильям"

Примечания

  1. 1 2 Ohnsorg, 2011, p. 291.
  2. в 1970 году имя Уильяма Клотье было включено в списки Гарвардского [www.harvardvarsityclub.org/index.php?/hall_of_fame/sport/category/tennis/ зала славы]. Harvard Varsity Club
  3. 1 2 Ohnsorg, 2011, p. 290.
  4. Myers, 1916, p. 291.
  5. Tingay, 1977, p. 247.
  6. Doherty, 1903, p. 129.

Литература

  • Roger W. Ohnsorg. [books.google.co.il/books?id=ppWA-zNJ0y8C Robert Lindley Murray: The Reluctant U.S. Tennis Champion]. — Trafford Publishing, 2011. — 412 с. — ISBN 1426945140.
  • Reginald Doherty; Lawrence Doherty. [www.archive.org/details/rfhldohertyonlaw00dohe R. F. and H. L. Doherty on lawn tennis]. — New York: The Baker & Taylor company, 1903.
  • Arthur Wallis Myers. [www.archive.org/details/cu31924029810664 Captain Anthony Wilding]. — London, New York: Hodder and Stoughton, 1916. — 306 с.
  • Arthur Wallis Myers. [www.archive.org/details/completelawntenn00myer The complete lawn tennis player]. — Philadelphia: G.W. Jacobs & co, 1908. — 466 с.

Ссылки

  • [www.tennisarchives.com/coureurfiche.php?coureurid=2965 Уильям Клотье на Tennis Archives]

Отрывок, характеризующий Клотье, Уильям


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.