Клюн, Иван Васильевич

Иван Васильевич Клюн
Иван Васильевич Клюн (Клюнков). Автопортрет.
Имя при рождении:	Иван Васильевич Клюнков
Место рождения:	д. Большие горки, Владимирская губерния, Российская империя
Место смерти:	Москва, СССР
Учёба:	Художественная школа (Пенза), рисовальная школа при ОПХ в Варшаве, студия Ф.Рерберга ( Москва), студия И.Машкова (Москва), студия В.Фишера (Москва).
Стиль:	авангард ( супрематизм, кубофутуризм )
Влияние:	Казимир Малевич, Михаил Врубель.

Иван Васильевич Клюн (настоящая фамилия — Клюнков; 20 августа (1 сентября) 1873, д. Большие горки, Владимирская губерния — 13 декабря 1943, Москва) — русский художник и теоретик искусства, мастер русского авангарда первой половины XX века.

Биография

Родился в семье плотника в деревне Большие Горки во Владимирской губернии. В 1881 году вместе со всей семьёй переселился в Киев. В 1890 году переехал в Польское княжество, находившееся в составе России.

Первоначальное художественное образование получил в Варшаве и Киеве (одновременно служил в должности бухгалтера) в 1890-е годы.

В 1898 году переехал в Москву. В начале 1900-х посещал московские частные студии: Ф. И. Рерберга, В. Фишера, И. И. Машкова.

Важнейшим моментом его биографии была встреча в 1907 году с К. С. Малевичем, который оказал колоссальное влияние на дальнейшее развитие художника, ввел его в художественные круги русского авангарда. Это, однако, не помешало Клюну стать членом общества «Московский салон» в 1910 году (в 1916 году он вышел из общества), в задачи которого входила в основном организация выставок.

В 1900-е, подобно Малевичу, работает в традициях символизма и модерна (несомненно влияние М. А. Врубеля, В. Э. Борисова-Мусатова, Н. Д. Милиоти). В 1913 году сближается (через Малевича) с петербургским авангардом в лице членов «Союза молодежи» и участвует в их последней выставке (1913/1914). Как и Малевич, увлекается в это время кубофутуризмом, живописным и скульптурным (последним, вероятно, под влиянием В. Е. Татлина), выставляется на всех авангардных выставках.

В 1915 году участвует в создании буклета А. Е. Крученых «Тайные пороки академиков» (М., 1916): ему принадлежат литография и статья «Примитив в 20 столетии». Направленная против символизма и декадентства, эта книга стала последней данью Клюна футуризму. В 1915 уже как последователь малевичевского супрематизма он участвует в «Последней футуристической выставке картин 0,10», публикует в её каталоге манифест. С этого периода начинается период беспредметного творчества. В 1916 году участвует в группе «Супремус», возглавляемой Малевичем, и в неизданном журнале того же названия. Вместе с другими художниками-супрематистами сотрудничает с кустарными артелями в деревнях Вербовка и Скопцы. Этот период его творчества является одним из самых ярких в его жизни.

1918—1921 — профессор ГСХМ-Вхутемаса, с 1920 — член Инхука (Институт художественной культуры), а с 1921 — член-корреспондент ГАХНа.

До середины 1920-х продолжается период беспредметного творчества — Клюн создает цветовые конструкции из геометрических форм. Во второй половине 1920-х начинается увлечение французским искусством — он копирует из журналов произведения П. Пикассо, Ж. Брака, Х. Гриса. Но особенно его привлекает А. Озанфан: вплоть до середины 1930-х он создает натюрморты в духе пуризма.

Член ОСТа (с 1925), «4-х искусств» (1925—1927) и ОРСа (с 1927).

В начале 30-х годов, как и большинство советских художников, вынужден был перейти к традиционно-фигуративной живописи, которая не принесла ему успеха.

С конца 1930-х годов Клюн неожиданно начал писать натюрморты и пейзажи реалистического характера, щедро раздаривая их знакомым.

Манифест супрематизма, изданный по случаю открытия выставки «0,10»

До нас скульптура была средством воспроизведения предметов. Скульптурного искусства не было, а было искусство скульптуры. Только нами вполне осознан принцип: Искусство как самоцель. Микель Анджело изваял из мрамора прекрасного Давида. Но чисто в скульптурном смысле это произведение ничтожно. В нем есть красота юноши, но совсем нет красоты скульптуры. Наша скульптура есть чистое искусство, свободное от всяких суррогатов, в ней нет содержания, а есть только форма.

Библиография

• Шишанов В.А. Витебский музей современного искусства история создания и коллекции. 1918—1941. — Минск: Медисонт, 2007. — 144 с.
• Азизян И. А. К.Малевич и И. Клюн: от футуризма к супрематизму и беспредметному творчеству // «0.10». Научно-аналитический информационный бюллетень Фонда К.С.Малевича. 2001. №2.
• Неизвестный русский авангард. Автор-составитель А. Д. Сарабьянов. М., 1992.

Ссылки

• [www.artonline.ru/encyclopedia/270 Клюн Иван Васильевич. Биография и творчество художника на Artonline.ru]

Отрывок, характеризующий Клюн, Иван Васильевич

Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.