Клячкин, Евгений Исаакович

Евгений Клячкин
Основная информация
Полное имя	Евгений Исаакович Клячкин
Дата рождения	23 марта 1934(1934-03-23)
Место рождения	Ленинград, СССР
Дата смерти	30 июля 1994(1994-07-30) (60 лет)
Место смерти	Израиль
Годы активности	1961—1994
Страна	СССР СССР Израиль Израиль
Профессии	инженер-проектировщик, певец, поэт, композитор, бард
Инструменты	Гитара
Жанры	Авторская песня

Евге́ний Исаа́кович Кля́чкин (1934—1994) — советский и израильский поэт, бард, эстрадный артист.

Биография

Евгений Клячкин родился 23 марта 1934 года в Ленинграде. Его отец работал помощником мастера на ткацкой фабрике, мать — в аптеке. В апреле 1942 года во время ленинградской блокады мать умерла, отец был на фронте, и мальчика эвакуировали из блокадного города в Ярославскую область, где он воспитывался в детском доме. В сентябре 1945 года отец забрал мальчика в Ленинград.

В 1952 году Е. Клячкин поступил в Ленинградский инженерно-строительный институт и в 1957 году с отличием закончил его, получив специальность «Городское строительство и хозяйство». Работал инженером-проектировщиком в строительных организациях Ленинграда (ГСПИ-1, Ленпроект, Ленинградское отделение Художественного фонда и др.).

Летом 1957 года участвовал во Всемирном фестивале молодёжи и студентов в Москве. В октябре 1961 года он написал свою первую песню, «Туман», на стихи К. Кузьминского. С этого момента начинается путь Е. Клячкина как барда. Подобно большинству своих сверстников-бардов, Е. Клячкин играл на семиструнной гитаре. Поначалу он сочинял песни на стихи других поэтов — И. Бродского, К. Кузьминского, А. Вознесенского, Г. Горбовского и др., затем у него стало появляться всё больше песен на собственные стихи. Многие в СССР именно через песни Е. Клячкина познакомились с поэзией Иосифа Бродского, для которого в 1960-х гг. были закрыты все официальные возможности для публикации. Песни Е. Клячкина «Пилигримы», «Рождественский романс», «Ни страны, ни погоста…», романсы Мышкина, Арлекина, Коломбины, Чёрта и других персонажей поэмы Бродского «Шествие» до сих пор остаются признанными вершинами авторской песни.

В 1963—1964 годах Клячкин посещал семинар по работе с самодеятельными композиторами при Ленинградском отделении Союза композиторов СССР. В середине 1980-х он ушёл на профессиональную сцену. Выступал как артист Ленконцерта и Росконцерта.

В апреле 1990 года Евгений Клячкин с семьёй репатриировался в Израиль, где проживал в городе Ариэле. Работал по специальности, полученной ещё в СССР, выступал с концертами, был на гастролях в США. На своё шестидесятилетие в марте 1994 года он приехал в Россию, дал несколько концертов в Москве, Санкт-Петербурге и Туле.

Евгений Клячкин погиб во время купания в Средиземном море 30 июля 1994 года — у него остановилось сердце.

Песенное наследие Е. Клячкина включает более 300 произведений, около 70 из них написаны на стихи других авторов.

Издания

• Клячкин Е. И. «Не гляди назад». — СПб: «Бояныч», 1994. — Составители А. Левитан, М. Левитан. Художник Ю. Далецкая. Редактор Ф. Дымов. Нотная графика В. Пальчиков. Комп. графика А. Ландер. Муз. редактор В. Фиалко. Рук. проекта Л. Левин. Тех. редактор Н. Аккуратова. — 224 с. — ISBN 5-7199-0016-0.
• Клячкин Е. И. «Оглянусь на всё, чем жил». Песни, стихи, проза. — СПб: «Бояныч», 1999. — Составители А. Левитан, М. Левитан. Художник Л. Вихорева. Редактор Ф. Дымов. — 152 с. — ISBN 5-7199-0106-X.
• Клячкин Е. И. «Живы, покуда любимы!» Песни. Воспоминания о Е. Клячкине. Серия «Мир культуры, истории и философии». — Составители А. Левитан, М. Левитан. Нотная расшифровка Э. Блехштейн. Рук. проекта Л. Левин. Продюсер В. Кузнецов. — СПб: «Лань», 2000. — 656 с. — ISBN 5-8114-0220-1.
• Клячкин Е. И. Осенний романс. — М: Локид, 2003. (Соло ХХ века). — 479 с. — 5500 экз. — ISBN 5-320-00426-5.

Дискография

Записи песен Клячкина выпущены на трёх виниловых пластинках на фирме «Мелодия»:

• «Осенний мотив» (1987)
• Песни Е.Клячкина. СССР Мелодия. МОЗГ.1987 г. 33 об. Конверт: Стандартный . 175 мм. . Г 92-07429-32. Небесно-голубой. Песни Е.Клячкина. Возвращение, Псков (выходила отдельной двухсторонней пластинкой № 5 в комплекте "III фестиваль самодеятельной песни") /Песни Е.Клячкина. Двое, Песня без названия, Осенняя песня (выходила отдельной двухсторонней пластинкой № 5 в комплекте "III фестиваль самодеятельной песни").
• «Пилигримы» (1990) — песни на стихи Иосифа Бродского
• «В сторону Руси» (1995)
• «Моим ровесникам» (1995)
• «Концы и начала» (1996)
• «Лучшие песни» (2000)
• «Евгений Клячкин. Российские барды» (2001)

В 1995 г. фирма «Московские окна» выпустила аудиокассеты «Мокрый вальс» и «Мелодия в ритме лодки», в 1996 г. МП «Авторская песня» выпустила кассету «Моим ровесникам», в 1999 вышла аудиокассета «Ни о чём не жалеть» (М.: «Музыкальное издательство М. О.»).

Интересные факты

• В 1987 году был председателем жюри конкурса авторской песни в Твери, на котором «Приз зрительский симпатий» получил Михаил Воробьёв, впоследствии ставший известным как Михаил Круг. Именно Клячкин сказал фразу, давшую Воробьёву толчок к серьёзному занятию творчеством: «Миша, тебе надо работать…»
• Михаил Круг посвятил свой второй альбом, «Зелёный прокурор», памяти Евгения Клячкина. Одной из центральных вещей альбома является песня «День как день». Спустя некоторое время, когда это песня уже была написана, Круг совершенно случайно узнал, что именно так заканчивается последнее прижизненное стихотворение Клячкина.

Ссылки

• [www.bards.ru/person.php?id=176 Евгений Клячкин на bards.ru]

• [kliachkin.bard.ru Неофициальный сайт]
• [lib.ru/KSP/klachkin.txt Клячкин, Евгений Исаакович] в библиотеке Максима Мошкова
• [www.youtube.com/watch?v=vLG0hjGIvyM Евгений Клячкин. Прощание (видео)]
• [www.youtube.com/watch?v=-dqaEhUW71M Е. Клячкин и А. Городницкий в телепередаче «Парафраз», 1994 (видео)]

Отрывок, характеризующий Клячкин, Евгений Исаакович

Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.