Кмита-Собенский, Пётр

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Кмита-Собенский, Петр»)
Перейти к: навигация, поиск
Пётр Кмита-Собенский
Piotr Kmita Sobieński<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Герб Щренява</td></tr>

Маршалок великий коронный
1529 — 1553
Предшественник: Станислав Ходецкий
Преемник: Ян Мелецкий
Маршалок надворный коронный
1518 — 1522
Предшественник: Станислав Яроцкий
Преемник: Ян Течинский
Воевода краковский
1536 — 1553
Предшественник: Ян Тарновский
Преемник: Николай Гербурт Одновский
 
Вероисповедание: католик
Рождение: 1477(1477)
Собень
Смерть: 1553(1553)
Краков
Род: Кмиты
Отец: Станислав Кмита
Мать: Катерина Тарновская
Супруга: Барбара Кмита из Гербуртов

Пётр Кмита́-Собе́нский герба Шренява (польск. Piotr Kmita Sobieński; (1477 — 31 октября 1553) — польский шляхтич из рода Кмитов, граф, великий маршалок коронный[1] c 1529, надворный маршалок коронный[2](1518—1522), воевода[3] и староста краковский, староста спишский[4], староста пшемысльский[5], староста коленский, каштелян сандомирский, один из самых богатых и влиятельных людей Польши своего времени.

Собственник владений в Леско, которые наследовал вместе со Ступосанами и другими местностями в Бещадах. Имел в наследстве 28 сёл, в том числе Вишница и Собень, а также множество королевских имений, таких как Липницы Мурованые.

Был младшим сыном Станислава Кмиты и Катерины Тарновской, внуком Яна Кмиты, мужем Барбары Кмиты (унаследовавшей от него Леско и Загуж) и шурином Яна Герберта. Образованный и горячий сторонник Эразма Роттердамского.





Римские титулы

Petrus Cmitha comitus a Vyssnycze, palatinus et capitaneus Cracoviensi, regni Poloniae supremus marsalcus ac Scepusiensi, Premisliensi, Sandecensem et Colensi capitaneus (1540).

Биография

Пётр Кмита провёл свою молодость при дворе императора Максимилиана I, где отличился своей храбростью в армии и приобрёл гуманистические взгляды. Участвовал в Битве под Вишневцом в 1512 году под Вишневцом и с русскими в 1514 году в сражении под Оршей. В 1518 году стал надворным маршалком коронным. В 1520 году принял участие в войне с Тевтонским орденом. В этом же году получил от короля Сигизмунда I право взимать налог в Устянах для поддержания дорог. В 1522 году был польским послом на сейме Рейха в Нюрнберге. Кмита был одним из наиболее надежных сторонников королевы Боны Сфорца, поддерживал её планы по созданию национальной партии в Венгрии против Габсбургов, боролся вместе со шляхтой за привилегии, а в конце — с Сигизмундом Августом. Отправился в Венгрию для поддержки Яноша Запольяи. Вступил в триумвират при Боне, вместе с Петром Гамратом и Анджеем Кжицким. В 1523 году получил от императора Карла V титул графа Вишницкого. В 1524 году одержал победу над турецкой армией под Теребовлей. Благодаря королеве Боне в 1532 году стал кастеляном Сандомирским, а в 1533 году — старостой Краковским. В 1535 году получил воеводство Сандомирское, которое в 1536 году сменил на Краковское. Во внутренней политике, хотя и был сторонником королевы Боны Сфорца, стал выразителем интересов среднего дворянства. Вёл спор с Сигизмундом Августом, сопротивляясь женитьбе короля на Барбаре Радзивилл. На сейме в 1550 году принципиально переменил позицию и перешёл на сторону короля, а 24 августа торжественно принимал Сигизмунда с Барбарой в своём вишницком замке.

Занимался меценатской деятельностью. Его двор в Вишнице был одним из центров польского ренессанса, объединяя выдающихся учёных, писателей и поэтов. Его секретарём был Станислав Ореховский, а придворным — Мартин Бельский. Кмита финансировал выпуск стихов Клеменса Яницкого. Выдающийся мыслитель эпохи Эразм Роттердамский посвящал ему свои произведения. Кмита был ярым противником Реформации, жертвуя на постройку новых католических храмов.

Кмита умер бездетным в замке в Кракове 31 октября 1553 года, а похороны состоялись на месяц позже. Он был похоронен в несуществующей ныне часовне св. Антония в Вавельском соборе, в родовом мавзолее.

Предки

Кмита-Собенский, Пётр — предки
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Пётр Кмита
 
 
 
 
 
 
 
Николай Кмита
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Анна
 
 
 
 
 
 
 
Ян Кмита
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Николай из Михалова
 
 
 
 
 
 
 
Малгожата из Михалова
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Екатерина Мезиковна
 
 
 
 
 
 
 
Станислав Кмита
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Марта
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Пётр Кмита-Собенский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Ян Тарновский
 
 
 
 
 
 
 
Ян Амор Младший Тарновский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Елизавета из Штернберга
 
 
 
 
 
 
 
Ян Амор Тарновский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Ян из Рознова
 
 
 
 
 
 
 
Барбара из Рознова
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Малгожата Шафранек
 
 
 
 
 
 
 
Екатерина Тарновская
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Иван из Клеця
 
 
 
 
 
 
 
Прокоп из Горая
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Зигмунда из Горая
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
</center>

Напишите отзыв о статье "Кмита-Собенский, Пётр"

Примечания

  1. [www.akromer.republika.pl/herby_marszalw.html Гербы маршалков великих коронных] (польск.)
  2. [www.akromer.republika.pl/herby_marszalndw.html Гербы маршалков надворных коронных] (польск.)
  3. Воеводы Краковские (польск.)
  4. Спишские старосты (слов.)
  5. [www.eprzemysl.pl/index.php?option=com_content&task=view&id=503&Itemid=120 История Пшемысля] (польск.)

Литература

  • Paweł Janowski, Kmita Piotr, 1477—1553, polityk i mecenas humanistów, w: Encyklopedia Katolicka, Lublin 2002, t. IX, kol. 197.
  • Halina Kowalska. Kmita (Sobieński, Sobiński) Piotr, [w:] Polski Słownik Biograficzny, t. 13, Wrocław-Warszawa-Kraków 1967, s. 97-100.

Отрывок, характеризующий Кмита-Собенский, Пётр

– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских