Кнебель, Мария Осиповна

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Кнебель Мария Осиповна»)
Перейти к: навигация, поиск
Мария Осиповна Кнебель
Профессия:

актриса, театральный режиссёр, театральный педагог

Годы активности:

19241980

Театр:

МХАТ имени Горького,
Театр драмы имени Ермоловой,
Центральный детский театр

Награды:

Мари́я О́сиповна (Ио́сифовна) Кне́бель (6 (18) мая 1898, Москва — 1 июня 1985, там же) — советский режиссёр, педагог, доктор искусствоведения, народная артистка РСФСР (1958).





Биография

Мария Кнебель родилась в Москве, с 1918 училась в студии М. А. Чехова, в 1921 году поступила в школу при 2-й студии МХАТа (педагог Н. В. Демидов), где исполняла преимущественно острохарактерные роли. По окончании школы, в 1924 году была принята в труппу Художественного театра, где служила до 1950 года»[1].

Режиссёрскую деятельность Мария Кнебель начала в 1935 году в студии имени М. Н. Ермоловой (в дальнейшем — в Московском театре им. М. Н. Ермоловой), поставив совместно с М. А. Терешковичем пьесу Э. Скриба «Искусство интриги». Во второй половине 1930-х годов осуществила в театре ряд самостоятельных постановок[1].

В 1940-х годах в качестве режиссёра принимала участие в постановке спектаклей МХАТа «Кремлёвские куранты» Н. Ф. Погодина (1942) и «Русские люди» К. М. Симонова (1943). Вместе с А. Д. Поповым Кнебель поставила спектакль «Трудные годы» А. Н. Толстого с Н. П. Хмелёвым в роли Ивана Грозного. В 1957 году самостоятельно поставила спектакль «Безымянная звезда» по пьесе М. Себастьяна.

После смерти Н. П. Хмелёва в результате возникшего конфликта вынуждена была уйти из театра имени М.Н. Ермоловой.

С 1950 — режиссёр, а в 19551960 главный режиссёр Центрального детского театра.

Марии Кнебель была особенно близка драматургия Чехова. Она ставила спектакли: «Иванов» (1955, Московский театр им. Пушкина) и «Вишнёвый сад» (1965, Центральный театр Советской Армии; «Театр Аббатства», Дублин).

В 1969 поставила «Таланты и поклонники» Островского (Московский театр им. Маяковского).

С 1932 года Мария Осиповна Кнебель вела педагогическую работу; с 1940 года преподавала в Театральном училище имени Щепкина, с 1948 года — на режиссёрском факультете ГИТИСа1960 — профессор). Благодаря её усилиям в СССР начали публиковаться труды Михаила Чехова.

Похоронена на Введенском кладбище в Москве.

Творчество

Роли во МХАТе

Театральные постановки

Известные ученики

  • Б.М.Аксёнов театральный режиссёр, актёр ;
  • С.Н.Арцибашев театральный режиссёр, актёр;
  • А.М.Бейлис театральный режиссёр;
  • М.В.Бычков театральный режиссёр, создатель Воронежского Камерного театра, создатель и директор [www.platonovfest.com Международного Платоновского фестиваля искусств];
  • А.Ю.Васильев театральный режиссёр, педагог, писатель;
  • А.А.Васильев театральный режиссёр, педагог, создатель «Школы драматического искусства»;
  • Е.И.Еланская театральный режиссёр, создатель театра«Сфера» ;
  • Г.Мацкявичюс театральный режиссёр, создатель «Театра пластической драмы»;
  • Б. А. Морозов — советский и российский театральный режиссёр, театральный педагог, актёр.
  • Л.Е.Хейфиц театральный режиссёр, профессор Российской академии театрального искусства;
  • А.Я.Шапиро театральный режиссёр;

Признание и награды

Сочинения

  • Кнебель М. [artclub.renet.ru/library/kne.html Слово в творчестве актёра]. М.: Искусство, 1954; 3-е, иправл. изд.: М.: ВТО, 1970. — 160 с.; То же: М: ГИТИС, 2009. — ISBN 5-91328-048-2; ISBN 978-5-91328-048-0
  • Кнебель М. [biblioteka.teatr-obraz.ru/files/file/o_destv_analize.doc О действенном анализе пьесы и роли]. М., 1961
  • Кнебель М.О. Об этой книге и её авторе [: Предисловие] // Демидов Н.В. Искусство жить на сцене. М.:Искусство, 1965.
  • Кнебель М. Школа режиссуры Немировича-Данченко. М.: Искусство, 1966. — 167 с.
  • Кнебель М. [teatr-lib.ru/Library/Knebel/life Вся жизнь [: Воспоминания актрисы]]. М.: ВТО, 1967. — 588 с.
  • Кнебель М. О том, что кажется особенно важным [: Статьи, очерки, портреты]. М.: Искусство, 1971. — 520 с.
  • Кнебель М. Поэзия педагогики. М.: ВТО, 1984. — 528 с.
  • Кнебель М. Поэзия педагогики. О действенном анализе пьесы и роли. М.: ГИТИС, 2005. — 576 с. — ISBN 5-7196-0265-8

Напишите отзыв о статье "Кнебель, Мария Осиповна"

Примечания

  1. 1 2 В. Д. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Teatr/_134.php Кнебель, Мария Осиповна] // Театральная энциклопедия (под ред. С. С. Мокульского). — М.: Советская энциклопедия, 1961—1965. — Т. 2.

Ссылки

  • [www.rgali.ru/object/11018476?lc=ru Фонд М. О. Кнебель] в РГАЛИ
  • [www.krugosvet.ru/articles/105/1010539/1010539a1.htm Биография на сайте энциклопедии «Кругосвет»]
  • [delfineja.narod.ru/teatr/knebel.html Мария Осиповна Кнебель. О действенном анализе пьесы и роли]

Отрывок, характеризующий Кнебель, Мария Осиповна

Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.