Книга Муллинера
Поделись знанием:
К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.
После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
Книга Муллинера (англ. Mulliner Book) — это английский сборник пьес для клавесина, опубликованный, вероятно, в 1560 году и составленный органистом Томасом Муллинером. Он был так называемым modulator organorum (органным музыкантом, органистом) в Оксфордской Христовой Церкви в 1563 году. Этот небольшой сборник является результатом нескольких лет учёбы в Лондоне с Джоном Хейвудом, известным не только как поэт и драматург, но и как исполнитель на клавишных инструментах. Впоследствии Муллинер, кажется, был капельмейстером в школе святого Павла, но это утверждение еще не проверено.
О происхождении этой рукописи ничего неизвестно до её появления в библиотеке Джона Стаффорда Смита в 1776 году. После этого, она прошла через руки Эдварда Фрэнсиса Рембо и Уильяма Хеймана Каммингса. Последний пожертвовал её Британскому музею в 1877 году.
Содержание
Описание
Сборник состоит из чрезвычайных разнообразных пьес в количестве 121. Значительную часть книги Муллинера составляет вокальная литургическая католическая музыка, обработанная для органа. Встречаются, также гимны, танцы, обработки популярных песен, программные пьесы. Вероятнее всего, Муллинер составил сборник из произведений, которые ему нравились и которые он хотел использовать в своей работе. Не исключено, что сборник имел педагогическую направленность. Многие произведения связаны с композиторами, служившими в разное время в Соборе Святого Павла и Оксфордской Христовой Церкви, из чего можно сделать вывод, что сборник, так или иначе, связан с работой Муллинера в этих соборах. Среди 19 композиторов, упоминаемых в рукописи, в наибольшей степени представлен Джон Редфорд[en] — органист и капеллан Собора Святого Павла (примерно до 1530 года) — 35 произведений. Далее идёт, Томас Таллис — 18 произведений (это основной источник, где представлены его произведения для клавесина). Затем идут Уильям (Джон) Блайтмен[fr] — 15 произведений, Джон Шепард[en] — 8, Ричард Элвуд — 5, Кристофер Тай, Ричард Эдвард, Роберт Джонсон — 3, Томас Муллинер, Николас Карлтон, Ричард Фарэнт, Уильям Манди, Ньюман, Уильям Шелби — 2, Джон Тавернер, Роберт Парсон, Джон Хит, Джон Стаффорд Смит, Роберт Уайт — 1. О таком музыканте, как Ричард Элвуд (Alwood или Alwoode в других источниках), авторе по крайней мере 5 произведений из манускрипта, совершенно ничего неизвестно, кроме того, что он был священником. В 18 произведениях композитор не указан, однако авторство установлено по другим источникам. В 19 пьесах композитор неизвестен.
Кроме того, Муллинер скопировал музыку, предназначенную для изучения контрапункта и гармонии, в том числе шесть произведений, озаглавленных Point (Точка), мелодия которых в разных регистрах разбита на крошечные кусочки, и они представляют собой имитацию перехода от одного голоса к другому. Возможно, эти пьесы были предназначены для интонации, так как они позволяют установить тон верхнего голоса; или, может быть, они были использованы в качестве инструкции для ученика в композиции и контрапункте в виде небольшого примера.
Рукопись хранится в Британской Библиотеке под номером 30513.
Содержание
Таблица организована по трём направлениям: композитор, название в оригинале, номер в рукописи.
| Автор | Название | № |
|---|---|---|
| Thomas Mulliner | The hier that the Ceder tree | 1 (Appendice) |
| Queene of scottes gallyard to the sitherne | ||
| Richard Allwood | Claro paschali gaudio | 18 |
| Richard Allwood | Claro paschali gaudio | 21 |
| Richard Allwood | In Nomine | |
| Richard Allwood | [sans titre] | 42 |
| Richard Allwood | Voluntary (Voluntarye) | |
| anonyme | As I deserve | 118 |
| anonyme | The Bitter sweet | 114 |
| anonyme | Galliard | |
| anonyme (Richard Allwood ?) | I smile to see how you devise (I smyle to see howe yow devyse) | |
| anonyme (F.T. ou J.T.?) | La brunette (La bounette) | 13 |
| anonyme (F.T. ou J.T.?) | La chemise (La shy myze) | 15 |
| anonyme (F.T. ou J.T.?) | La demoiselle (La doune cella) | 14 |
| anonyme | Like as the chained wight | |
| anonyme | The Maiden’s Song | |
| anonyme | My friends | 70 |
| anonyme | Of wise heads | |
| anonyme | O Lord turn not away | |
| anonyme | O ye happy dames | |
| anonyme | Rejoice in the Lord always | |
| anonyme | Since thou art false to me | |
| anonyme | [sans titre] | 12 |
| Robert Parsons | Enforced by love and fear | 16 |
| anonyme (Richard Alwood ?) | When Cressid went from Troy (When Cressyde went from Troye) | |
| anonyme | Whose faithful service (Whose faythefull service) | |
| anonyme (Richard Alwood ?) | The Wretched wandering Prince of Troye | |
| John Blitheman | Christe qui lux es et dies | |
| John Blitheman (attr.) | Christe redemptor omnium | |
| John Blitheman | Eterne rerum conditor (I) | |
| John Blitheman | Eterne rerum conditor (II) | |
| John Blitheman | Eterne rerum conditor (III) | |
| John Blitheman | Eterne rerum conditor (IV) | |
| John Blitheman | Excellent Meane | |
| John Blitheman | Felix Namque | |
| John Blitheman | Gloria tibi Trinitas (I) | 91 |
| John Blitheman | Gloria tibi Trinitas (II) | 92 |
| John Blitheman | Gloria tibi Trinitas (III) | 93 |
| John Blitheman | Gloria tibi Trinitas (IV) | 94 |
| John Blitheman | Gloria tibi Trinitas (V) | 95 |
| John Blitheman | Gloria tibi Trinitas (VI) | 96 |
| John Blitheman | Te Deum | |
| John Blitheman | [sans titre] | 27 |
| Nicholas Carlton | Audi benigne conditor | |
| Nicholas Carleton | Gloria tibi Trinitas | |
| Richard Edwards | In going to my naked bed (In goinge to my naked bedde) | 79v |
| Richard Edwards | O the silly man (O the syllye man) | |
| Richard Edwards (attr.) | When griping griefs | |
| Richard Farrant | Felix Namque | |
| Richard Farrant | Voluntary | |
| John Heath | Christe, qui lux es et dies | |
| Robert Johnson | Benedicam Domino | 84 |
| Robert Johnson | Defiled is my name | 80 |
| Robert Johnson | In nomine | 45 |
| William Mundy (vers 1528 – avant 1591)[1] | Tres partes in una | |
| William Mundy | Exturge Christe | |
| Newman[2] | Fancy (Fansye) | 10 |
| Newman | Pavan | |
| John Redford (novembre 1547) | Aurora lucis withe a meane | |
| John Redford | Christe qui lux es et dies | 31 |
| John Redford | Christe qui lux es et dies | 40 |
| John Redford | Eterne rerum conditor | |
| John Redford | Eterne rex altissime | |
| John Redford (attr.) | Ex more docti mistico | |
| John Redford | Exultet celum laudibus | 30 |
| John Redford (attr.) | Exultet celum laudibus | 6 |
| John Redford | Glorificamus te dei genitrix | |
| John Redford | Iam lucis orto sidere | 86 |
| John Redford | Iste confessor withe a meane | 48 |
| John Redford | Iste confessor withe a meane | 63 |
| John Redford | Lucem tuam | 37 |
| John Redford | Lucem tuam | 39 |
| John Redford | Meane | |
| John Redford (attr.) | Miserere mihi Domine | 7 |
| John Redford (attr.) | Miserere mihi Domine | 8 |
| John Redford | Miserere mihi Domine | 53 |
| John Redford | O lux beata Trinitas | 28 |
| John Redford | O lux beata Trinitas | 29 |
| John Redford (attr.) | Point | 64 |
| John Redford (attr.) | Point | 65 |
| John Redford (attr.) | Point | 68 |
| John Redford (attr.) | Point | 69 |
| John Redford | Salvator mundi Domine | 36 |
| John Redford | Salvator mundi Domine | 72 |
| John Redford | Salvum fac | |
| John Redford (attr.) | Sermonde blando angelus (Sermone blando) | |
| John Redford | Te lucis ante terminum | |
| John Redford | Te per orbem terrarum | |
| John Redford | Tibi omnes | |
| John Redford (attr.) | Tu ad liberandum | |
| John Redford (attr.) | [sans titre] | 58 |
| John Redford | Veni redemptor gentium | |
| John Redford | Verbum supernum prodiens | |
| William Shelbye ou Shelby (? – 1570) | Felix Namque | |
| William Shelbye | Miserere mihi Domine | |
| John Shepherd | I give you a new commandment | 44 |
| John Shepherd (attr.) | The Man is blest | 82 |
| John Shepherd (attr.) | O happy dames | 111 |
| John Shepherd | Point | |
| John Shepherd | Quia fecit mihi magna | 24 |
| John Shepherd | Versus (I) | |
| John Shepherd | Versus (II) | |
| John Shepherd | Versus (III) | |
| John Stafford Smith | [sans titre] | 2 (Appendice) |
| Thomas Tallis | Clarifica me pater I | 99 |
| Thomas Tallis | Clarifica me pater II | 101 |
| Thomas Tallis | Clarifica me pater III | 104 |
| Thomas Tallis | Ecce tempus idoneum (i) | 100 |
| Thomas Tallis (attr.) | Ecce tempus idoneum (ii) | 105 |
| Thomas Tallis | Ex more docti mistico | 98 |
| Thomas Tallis | Fond youth is a bubble[3] | 25 |
| Thomas Tallis | Iam lucis orto sidere | 86 |
| Thomas Tallis | Iste confessor | 106 |
| Thomas Tallis | Like as the doleful dove | 115 |
| Thomas Tallis | Natus est nobis | 9 |
| Thomas Tallis | O ye tender babes[4] | 83 |
| Thomas Tallis | Per hæc nos[5] | 119 |
| Thomas Tallis | A Point | 103 |
| Thomas Tallis | Remember not, O Lord (anthem) | 43 |
| Thomas Tallis | Veni redemptor gentium | 97 |
| Thomas Tallis | Veni redemptor gentium | 102 |
| Thomas Tallis (attr.) | When shall my sorrowful sighing slack | 85 |
| John Taverner | In nomine | 35 |
| Christopher Tye | I lift my heart | |
| Christopher Tye | Praise ye the Lord, ye children | 68-69 |
| Christopher Tye (attr.) | When that the fifty day | 112 |
| Robert White | In nomine | 87 |
Смотрите также
Выпуски
- Издание Джон Колдуэлл, Stainer & Bell, Musica Britannica I, Лондон 2011, XLVI+266 страниц, (ISBN 978-0-85249-915-3).
- Старой редакции Денис Стивенс (1922-2004), Stainer & Bell, Musica Britannica I, Лондон, 1951, rev. 1954, 2-е изд 1973 (ISBN 0 85249 401 7).
Библиография
- (англ.) Денис Stevens, The Mulliner's book, A Commentary, Лондон, Stainer & Bell, 1952, 84 стр.
- Ван ден Borren, Ch., Истоки музыкальной клавиатуры, в Англии, Левен, 1912 Г/Р 1979
- (англ.) Ли, Люси, The Mulliner book: исследования, диссертации, Вашингтон, 1954.
- (англ.) Флинн, Джейн, A reconsideration of the Mulliner бу (British Library Add. Ms 30513): music education in sixteenth-century England, Duke University, 1993.
- (англ.) Брукс, В., British Keyboard Music to c. 1660: Sources and Thematic Index, Oxford, 1996.
- (англ.) Гиффорд, Джеральд, « The Mulliner Book Revisited: Some Musical Перспективы and Performance Considerations », в : "The Consort, 58, Лето 2002, стр. 13-27.
Дискография
- Early English Organ Music, Vol. 1 & 2, Джозеф Пейн, орган (Наксос 8.850 718 & 8.550 719)
- Фрескобальди : When they had Pedals, Vol. 1 - The Плейель, Пол Вульф, клавесин (Lyrichord LEMS8033) Несколько деталей, вставленных в концерт Frescobaldi.
Внешние ссылки
- [icking-music-archive.org/ByComposer/Mulliner.php Разделы Mulliner Book] , в Частности, Таллис и несколько анонимных.
- [members.ozemail.com.au/~davcooke/mulliner.htm Некоторые midi-файлы.]
Статьи по теме
- Музыка клавесина
- My Ladye Nevells Booke
- Parthenia или : « The Maydenhead of the First Musicke that ever was Printed for the Virginalls »
- Элизабет роджерс Virginal Book
- Дублин Девственной Рукопись
- Fitzwilliam Virginal Book
- Анна Cromwell's Virginal Book
Notes et références
- ↑ Ou Munday.
- ↑ Ce compositeur n'a pas été identifié, mais il pourrait s'agir d'[homepage.mac.com/pogmoor/GuitarLoot/page32/page23/page23.html un luthiste].
- ↑ Qu'on traduit par La belle jeunesse est une bulle.
- ↑ Seule source connue.
- ↑ Arrangement d'un ouvrage à trois voix de Tallis, Salve intemerata.
Напишите отзыв о статье "Книга Муллинера"
Отрывок, характеризующий Книга Муллинера
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.
После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
