Книга Чисел

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Книга Числа»)
Перейти к: навигация, поиск
Книга Чисел (בְּמִדְבַּר)

Валаамова ослица. Картина Рембрандта.
Раздел: Пятикнижие
Язык оригинала: еврейский
Легендарный автор: Моисей
Местность: Синайский полуостров
Жанр: историческое повествование и заповеди
Предыдущая (православие): Книга Левит
Следующая: Второзаконие
Викитека: Книга Чисел

Текст на Викитеке

 Книга Чисел на Викискладе

Книга Чи́сел (ивр.בְּמִדְבַּר‏‎, bᵊmiðbar, совр. произн. Бе-мидба́р — «В пустыне»; лат. Numeri; др.-греч. Ἀριθμοί; тж. «Четвёртая книга Моисея») — четвёртая книга Пятикнижия (Торы), Ветхого Завета и всей Библии. В Мишне и Талмуде[1] называется «Хумаш а-пкудим» (букв. «Пятина исчисленных»). Название книги объясняется тем, что в ней приводится целый ряд подробных данных по исчислению народа, отдельных его колен, священнослужителей, первенцев и т. п. Повествование охватывает события от приготовлений к уходу из Синая до прибытия «на равнины Моава, при Иордане, против Иерихона». Основное содержание этой книги — жизнь народа в пустыне, пред лицом Создателя и «наедине» с Ним.





Содержание книги

Исчисление колен

В первых четырёх главах этой книги речь идет о приготовлениях к военному походу, и приводится число боеспособных мужчин, которое[2] составляет 603 550[3]. В этих же главах описан порядок, который соблюдался как на стоянках, так и в пути: в центре находилась Скиния, которую несли левиты, а по четырём её сторонам располагались по три колена. Эта часть книги Числа устанавливает законы о назореях и завершается священническим благословением[4], а также перечисляет коллективные и индивидуальные пожертвования начальников колен для священнослужения в Скинии. Каждый из начальников приносил дары в назначенный день в том порядке, в каком колена перечислены в Чис. 2. Были изготовлены две серебряные духовые трубы, и установлены правила для их использования в бою и в праздники[5].

Исход и скитания по пустыне

В 20-й день второго месяца на второй год Исхода израильтяне покинули гору Синай и двинулись в путь[6].

  • Главы 10:11-22:1 повествуют об их продвижении.
    • Однако приготовления к приходу в Землю обетованную оказались напрасны, народ проявил моральную слабость, что выражалось в актах непослушания, о которых рассказано в главах 11-25.
      • Первый из случаев ропота Израиля против Бога и Его посланника Моисея связан с однообразием посылаемой Богом каждое утро пищи (манна небесная) (11:1-2). В ответ на жалобы Моисея Бог посвятил 70 мужей в старейшины, возложил на них часть бремени Моисея (11:16-25) и послал израильтянам несметное множество перепелов.
      • Далее следует рассказ о том, что Аарон и Мириам (Мирьям) упрекали Моисея «за жену эфиопку» (12:1-3), которую он «взял за себя», и Бог наказал Мирьям проказой, впоследствии исцелив её (глава 12).
      • Ропот израильтян достиг кульминации в их отказе идти в Землю обетованную (главы 13, 14). По велению Бога Моисей послал в Ханаан 12 разведчиков — по одному от каждого колена. Вернувшись через 40 дней к Моисею, они подтвердили, что в Земле Израиля «подлинно течет молоко и мед» (13:28), однако, испуганные силой живущего там народа, «распускали худую молву о земле, которую осматривали, между сынами Израилевыми» (13:33). В результате израильтяне стали «роптать на Моисея» и «сказали друг другу: поставим себе начальника и возвратимся в Египет» (14:2, 4). Двое из разведчиков — Иисус Навин (Иехошуа бин Нун) и Халев (Калев) — призвали народ уповать на Божье обетование, однако израильтяне вознамерились побить их камнями (14:6-10). В наказание за слабость веры Бог осудил всех (кто был в возрасте 20-ти и более лет во время исхода из Египта), за исключением Иисуса Навина и Халева, на странствия и смерть в пустыне, а за самовольную попытку израильтян войти в Ханаан они были наказаны поражением в битве с амалекитянами и ханаанеями (14:11-45).
    • Глава 15 содержит ряд культовых предписаний, завершающихся рассказом об установлении смертной казни за нарушение субботы и предписанием носить цицит (15:39-40) как постоянное напоминание о Завете.
      • В рассказе о «восстании» левита Корея (Кораха) против Моисея и Аарона (главы 16, 17) отражается недовольство части потомков колена Реувена, а также левитов отведённым им подчинённым положением по сравнению с коэнами, которым была дана прерогатива отправления культа в Скинии. Бог наказал ропщущих и восстановил авторитет Аарона.
    • За этим следуют установления об обязанностях и правах левитов как прислужников священников (глава 18) и предписания о ритуальном очищении пеплом красной коровы (глава 19).

Завершение скитаний

  • Далее повествуется о периоде, завершающем 40-летнее скитание Израиля по пустыне.
    • Центральная тема следующей главы (глава 20) — смерть вождей израильтян: глава начинается сообщением о смерти Мириам и завершается рассказом о смерти Аарона и наследовании священничества его сыном Елезаром (Эл‘азаром).
    • На своем пути в Землю обетованную израильтяне направились в Заиорданье, однако царь Эдома отклонил их просьбу разрешить проход через его территорию (20:14-21). Нанеся поражение ханаанскому царю Араду (21:1-3), израильтяне двинулись вдоль Красного моря, чтобы обойти Эдом с юга.
    • Трудности пути через пустыню вновь вызвали малодушие у израильтян, за что Бог наказал их нашествием ядовитых змей (21:5-6).
    • В результате победы над царем Сихоном израильтяне впервые приобрели собственную территорию: «И поразил его Израиль мечом, и взял во владение землю его…» (21:24).
    • Кратким рассказом о победе над царём Башана, Огом, позволившей израильтянам завершить овладение территориями к северу от заиорданских царств, заканчивается повествование о продвижении израильтян из Синая в Заиорданье.

Израильтяне в Моаве

  • Последняя часть книги Числа (главы 22-36) повествует о пребывании израильтян на равнинах Моава.
    • История о волхве Валааме (Биль’аме), которого Балак, царь Моава, послал проклясть Израиль, а он вместо этого благословил его (главы 22-24), показывает неуязвимость народа Израиля.
    • Вслед за этим, однако, повествуется об очередном отступничестве народа, впавшего под влиянием моавитян в идолопоклонство и «блудодействовавшего с дочерями Моава» (25:1-3). После того, как Финеес (Пинхас) публично умертвил зачинщиков, Бог повелел Моисею казнить «начальников народа» и поразить «двадцать четыре тысячи из израильского стана» (25:9), заповедав Израилю вечную вражду к мидианитам, «ибо они враждебно поступили с вами в коварстве своем» (25:18).

Этим эпизодом завершается в книге Числа длинный перечень отступничеств Израиля.

    • Исчисление израильтян в главе 26 аналогично главе 1, однако дает несколько меньший итог, который отражает потери вследствие Божьего наказания. Рассказ об исчислении служит введением к установлению законов об уделе дочерей (27:1-11).
    • Глава завершается рассказом об избрании Иисуса Навина преемником Моисея (27:12-23).
    • Повествование прерывается предписаниями о праздничных жертвоприношениях (28-30) и об ответственности за обеты, данные женщинами (глава 30).
    • Глава 31 повествует о войне израильтян с мидианитами и дает пример, как следует делить захваченную на войне добычу.
    • В главе 32 повествуется о согласии Моисея разрешить коленам Рувима (Реувена) и Гада и половине колена Менашше поселиться в Гильаде с условием, что они вместе с остальными коленами примут участие в войне за овладение Ханааном.
    • Глава 33 начинается списком становищ израильтян на их пути от Египта до Моава; большая часть приводимых здесь географических названий не поддается идентификации, а многие из них не встречаются более в Библии.
    • За списком следует повеление Бога израильтянам завоевать Ханаан и разделить его территорию между коленами.
    • В главе 34 даётся перечисление всех границ земли, предназначенной для поселения израильтян, и имена тех, кто должен будет делить землю по жребию.
    • Глава 35 содержит постановление о городах левитов, которые, в отличие от остальных колен, не получат собственного надела, и о городах-убежищах для тех, кто совершил непреднамеренное убийство.
    • В последней главе 36 даются дополнительные постановления о наследовании удела дочерьми.

Происхождение книги

Рассказы книги Числа о переписях соотносятся с аналогичными эпиграфическими находками из Мари (XVIII—XVII века до н. э.), в которых, как и в книге Числа, переписи населения связаны с воинской повинностью и распределением земли, причем термины марийских документов (сабам, пакаду) соответствуют библейским терминам (цава и пакад). Повествовательный материал книги следует также сравнивать с политическим положением в XIII веке до н. э., когда многочисленные государства региона были вассалами мидианитов, контролировавших политику этих государств. Этот факт объясняет, почему приближение воинственных израильтян обеспокоило не только моавитян, но и мидианитских «старейшин»[7]. По всей видимости, пятеро знатных мидианитов, убитых на территории аморейского царя Сихона[8], были мидианитскими эмиссарами в Хешбоне. Мидианитские представители сопровождали моавитских послов, обратившихся к Валааму за помощью в действиях против израильтян[9]. Возможно, что именно мидианиты были инициаторами деморализации израильтян[10], поскольку Бог наказал Моисею враждовать с мидианитами, а не с моавитянами[11], и этот наказ был выполнен (глава 31). В I тыс. до н. э. мидианиты практически исчезли из поля зрения израильтян.

Разделение книги на недельные главы

  1. Бемидбар (1:1-4:20)
  2. Насо (4:21-7:89)
  3. Бехаалотха (8:1-12:16)
  4. Шлах (13:1-15:41)
  5. Корах (16:1-18:32)
  6. Хукат (19:1-22:1)
  7. Балак (22:2-25:9)
  8. Пинхас (25:10-30:1)
  9. Матот (30:2-32:42)
  10. Масей (33:1-36:13)

Напишите отзыв о статье "Книга Чисел"

Примечания

  1. Мишна, Иома 7:1; Иерусалимский Талмуд, Иома 3:1 и в других местах
  2. Как и в Исх. 38:26
  3. Чис. 2:32
  4. 6:22-27
  5. Чис. 10:1—10
  6. Чис. 10:11—12
  7. Чис. 22:2—4
  8. Нав. 13:21
  9. Чис. 22:7
  10. Чис. 25:6—9, 14-16
  11. Чис. 25:17—18

Ссылки

В Викитеке есть тексты по теме
Книга Чисел


Отрывок, характеризующий Книга Чисел

Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
– Прикажете воротить?
– Воротить, воротить! – вдруг решительно сказал граф Орлов, глядя на часы, – поздно будет, совсем светло.
И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Греков вернулся, граф Орлов Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, и тщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостью неприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.
Шепотом прокомандовал он: «Садись!» Распределились, перекрестились…
– С богом!
«Урааааа!» – зашумело по лесу, и, одна сотня за другой, как из мешка высыпаясь, полетели весело казаки с своими дротиками наперевес, через ручей к лагерю.
Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаков француза – и все, что было в лагере, неодетое, спросонков бросило пушки, ружья, лошадей и побежало куда попало.
Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая внимания на то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и все, что тут было. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когда они добрались до добычи и пленных. Команды никто не слушал. Взято было тут же тысяча пятьсот человек пленных, тридцать восемь орудий, знамена и, что важнее всего для казаков, лошади, седла, одеяла и различные предметы. Со всем этим надо было обойтись, прибрать к рукам пленных, пушки, поделить добычу, покричать, даже подраться между собой: всем этим занялись казаки.
Французы, не преследуемые более, стали понемногу опоминаться, собрались командами и принялись стрелять. Орлов Денисов ожидал все колонны и не наступал дальше.
Между тем по диспозиции: «die erste Colonne marschiert» [первая колонна идет (нем.) ] и т. д., пехотные войска опоздавших колонн, которыми командовал Бенигсен и управлял Толь, выступили как следует и, как всегда бывает, пришли куда то, но только не туда, куда им было назначено. Как и всегда бывает, люди, вышедшие весело, стали останавливаться; послышалось неудовольствие, сознание путаницы, двинулись куда то назад. Проскакавшие адъютанты и генералы кричали, сердились, ссорились, говорили, что совсем не туда и опоздали, кого то бранили и т. д., и наконец, все махнули рукой и пошли только с тем, чтобы идти куда нибудь. «Куда нибудь да придем!» И действительно, пришли, но не туда, а некоторые туда, но опоздали так, что пришли без всякой пользы, только для того, чтобы в них стреляли. Толь, который в этом сражении играл роль Вейротера в Аустерлицком, старательно скакал из места в место и везде находил все навыворот. Так он наскакал на корпус Багговута в лесу, когда уже было совсем светло, а корпус этот давно уже должен был быть там, с Орловым Денисовым. Взволнованный, огорченный неудачей и полагая, что кто нибудь виноват в этом, Толь подскакал к корпусному командиру и строго стал упрекать его, говоря, что за это расстрелять следует. Багговут, старый, боевой, спокойный генерал, тоже измученный всеми остановками, путаницами, противоречиями, к удивлению всех, совершенно противно своему характеру, пришел в бешенство и наговорил неприятных вещей Толю.
– Я уроков принимать ни от кого не хочу, а умирать с своими солдатами умею не хуже другого, – сказал он и с одной дивизией пошел вперед.
Выйдя на поле под французские выстрелы, взволнованный и храбрый Багговут, не соображая того, полезно или бесполезно его вступление в дело теперь, и с одной дивизией, пошел прямо и повел свои войска под выстрелы. Опасность, ядра, пули были то самое, что нужно ему было в его гневном настроении. Одна из первых пуль убила его, следующие пули убили многих солдат. И дивизия его постояла несколько времени без пользы под огнем.


Между тем с фронта другая колонна должна была напасть на французов, но при этой колонне был Кутузов. Он знал хорошо, что ничего, кроме путаницы, не выйдет из этого против его воли начатого сражения, и, насколько то было в его власти, удерживал войска. Он не двигался.
Кутузов молча ехал на своей серенькой лошадке, лениво отвечая на предложения атаковать.
– У вас все на языке атаковать, а не видите, что мы не умеем делать сложных маневров, – сказал он Милорадовичу, просившемуся вперед.
– Не умели утром взять живьем Мюрата и прийти вовремя на место: теперь нечего делать! – отвечал он другому.
Когда Кутузову доложили, что в тылу французов, где, по донесениям казаков, прежде никого не было, теперь было два батальона поляков, он покосился назад на Ермолова (он с ним не говорил еще со вчерашнего дня).
– Вот просят наступления, предлагают разные проекты, а чуть приступишь к делу, ничего не готово, и предупрежденный неприятель берет свои меры.
Ермолов прищурил глаза и слегка улыбнулся, услыхав эти слова. Он понял, что для него гроза прошла и что Кутузов ограничится этим намеком.
– Это он на мой счет забавляется, – тихо сказал Ермолов, толкнув коленкой Раевского, стоявшего подле него.
Вскоре после этого Ермолов выдвинулся вперед к Кутузову и почтительно доложил:
– Время не упущено, ваша светлость, неприятель не ушел. Если прикажете наступать? А то гвардия и дыма не увидит.
Кутузов ничего не сказал, но когда ему донесли, что войска Мюрата отступают, он приказал наступленье; но через каждые сто шагов останавливался на три четверти часа.
Все сраженье состояло только в том, что сделали казаки Орлова Денисова; остальные войска лишь напрасно потеряли несколько сот людей.
Вследствие этого сражения Кутузов получил алмазный знак, Бенигсен тоже алмазы и сто тысяч рублей, другие, по чинам соответственно, получили тоже много приятного, и после этого сражения сделаны еще новые перемещения в штабе.
«Вот как у нас всегда делается, все навыворот!» – говорили после Тарутинского сражения русские офицеры и генералы, – точно так же, как и говорят теперь, давая чувствовать, что кто то там глупый делает так, навыворот, а мы бы не так сделали. Но люди, говорящие так, или не знают дела, про которое говорят, или умышленно обманывают себя. Всякое сражение – Тарутинское, Бородинское, Аустерлицкое – всякое совершается не так, как предполагали его распорядители. Это есть существенное условие.
Бесчисленное количество свободных сил (ибо нигде человек не бывает свободнее, как во время сражения, где дело идет о жизни и смерти) влияет на направление сражения, и это направление никогда не может быть известно вперед и никогда не совпадает с направлением какой нибудь одной силы.
Ежели многие, одновременно и разнообразно направленные силы действуют на какое нибудь тело, то направление движения этого тела не может совпадать ни с одной из сил; а будет всегда среднее, кратчайшее направление, то, что в механике выражается диагональю параллелограмма сил.
Ежели в описаниях историков, в особенности французских, мы находим, что у них войны и сражения исполняются по вперед определенному плану, то единственный вывод, который мы можем сделать из этого, состоит в том, что описания эти не верны.
Тарутинское сражение, очевидно, не достигло той цели, которую имел в виду Толь: по порядку ввести по диспозиции в дело войска, и той, которую мог иметь граф Орлов; взять в плен Мюрата, или цели истребления мгновенно всего корпуса, которую могли иметь Бенигсен и другие лица, или цели офицера, желавшего попасть в дело и отличиться, или казака, который хотел приобрести больше добычи, чем он приобрел, и т. д. Но, если целью было то, что действительно совершилось, и то, что для всех русских людей тогда было общим желанием (изгнание французов из России и истребление их армии), то будет совершенно ясно, что Тарутинское сражение, именно вследствие его несообразностей, было то самое, что было нужно в тот период кампании. Трудно и невозможно придумать какой нибудь исход этого сражения, более целесообразный, чем тот, который оно имело. При самом малом напряжении, при величайшей путанице и при самой ничтожной потере были приобретены самые большие результаты во всю кампанию, был сделан переход от отступления к наступлению, была обличена слабость французов и был дан тот толчок, которого только и ожидало наполеоновское войско для начатия бегства.


Наполеон вступает в Москву после блестящей победы de la Moskowa; сомнения в победе не может быть, так как поле сражения остается за французами. Русские отступают и отдают столицу. Москва, наполненная провиантом, оружием, снарядами и несметными богатствами, – в руках Наполеона. Русское войско, вдвое слабейшее французского, в продолжение месяца не делает ни одной попытки нападения. Положение Наполеона самое блестящее. Для того, чтобы двойными силами навалиться на остатки русской армии и истребить ее, для того, чтобы выговорить выгодный мир или, в случае отказа, сделать угрожающее движение на Петербург, для того, чтобы даже, в случае неудачи, вернуться в Смоленск или в Вильну, или остаться в Москве, – для того, одним словом, чтобы удержать то блестящее положение, в котором находилось в то время французское войско, казалось бы, не нужно особенной гениальности. Для этого нужно было сделать самое простое и легкое: не допустить войска до грабежа, заготовить зимние одежды, которых достало бы в Москве на всю армию, и правильно собрать находившийся в Москве более чем на полгода (по показанию французских историков) провиант всему войску. Наполеон, этот гениальнейший из гениев и имевший власть управлять армиею, как утверждают историки, ничего не сделал этого.
Он не только не сделал ничего этого, но, напротив, употребил свою власть на то, чтобы из всех представлявшихся ему путей деятельности выбрать то, что было глупее и пагубнее всего. Из всего, что мог сделать Наполеон: зимовать в Москве, идти на Петербург, идти на Нижний Новгород, идти назад, севернее или южнее, тем путем, которым пошел потом Кутузов, – ну что бы ни придумать, глупее и пагубнее того, что сделал Наполеон, то есть оставаться до октября в Москве, предоставляя войскам грабить город, потом, колеблясь, оставить или не оставить гарнизон, выйти из Москвы, подойти к Кутузову, не начать сражения, пойти вправо, дойти до Малого Ярославца, опять не испытав случайности пробиться, пойти не по той дороге, по которой пошел Кутузов, а пойти назад на Можайск и по разоренной Смоленской дороге, – глупее этого, пагубнее для войска ничего нельзя было придумать, как то и показали последствия. Пускай самые искусные стратегики придумают, представив себе, что цель Наполеона состояла в том, чтобы погубить свою армию, придумают другой ряд действий, который бы с такой же несомненностью и независимостью от всего того, что бы ни предприняли русские войска, погубил бы так совершенно всю французскую армию, как то, что сделал Наполеон.