Книга медиумов

Книга медиумов
Le Livre des Médiums
Автор:	Аллан Кардек
Жанр:	спиритуализм, мистика, практическое руководство
Язык оригинала:	французский
Оригинал издан:	1861
Издатель:	Ренессанс
Выпуск:	1993
Носитель:	книга
Предыдущая:	Книга Духов (1857)
Следующая:	Евангелие в трактовке духов (1864)
[rassvet2000.narod.ru/knmed/ Электронная версия]

«Книга медиумов» (англ. The Book on Mediums, фр. Le Livre des Médiums) — книга Аллана Кардека, опубликованная в 1861 году как своего рода продолжение «Книги Духов». В этих двух своих произведениях Кардек сформулировал основы разработанной им же философии спиритизма, которая претендовала на то, чтобы заменить собой спиритуализм, но в конечном итоге стала рассматриваться как ветвь последнего.

В России первый перевод двух основных книг Кардека («Духов» и «Медиумов») вышел под названием «Спиритуалистическая философия. Книга о Духах» (Изд-во О’Рурк, Петербург, 1889). Затем «Книга медиумов» печаталась в изложении О. Стано в журнале «Ребус» (1902—1903 годы). В современной России «Книга медиумов» была переиздана в 1993 году издательством «Ренессанс» (Москва) под общей редакцией и с комментариями Йога Раманататы.

История создания

Аллан Кардек (настоящее имя — Ипполит-Леон-Денизар Ривайль) заинтересовался загадочными явлениями, связанными со спиритуализмом в 1850 году: тогда в качестве медиумов он использовал двух дочерей своего близкого друга. Через них он получил сообщения о том, что «духи, гораздо более развитые, чем те, с которыми он обычно общался через юных медиумов, снизойдут на него и готовы общаться с ним для того, чтобы помочь ему в выполнении предназначенной ему важной духовной миссии».

С этого момента Кардек общался с духами уже по самым глобальным вопросам, касающимся тайн человеческого бытия, записывая ответы, получаемые с помощью стуков или планшетки. Эти ответы легли в основу всей его «спиритической системы». По прошествии двух лет непрерывного общения с «духами» Кардек осознал, что получил основу для «… совершенно новой теории существования человечества, его судьбы и предназначения».

Следуя рекомендациям «духов», он собрал полученные сведения и опубликовал их — под (опять-таки, предложенном «духами») заголовком «Le Livre des Esprits» — в 1856 году. Книга имела большой успех (она переиздавалась двадцать раз) и повлекла за собой продолжение: «Книгу медиумов», за которой последовали: «Евангелие в трактовке духов» (1864), «Рай и ад» (1865), «Генезис» (1867).

Автор предполагал, что его книга, основанная на беседах (в форме: «вопрос-ответ») с «духами», станет руководством для начинающих медиумов и настольной книгой для медиумов практикующих; сводом доктрин и теорий касавшихся возможного взаимодействия двух миров: материального и духовного. Вместе с тем, это, скорее, теоретический трактат, нежели сборник практических рекомендаций: здесь нет описаний ритуальной стороны процессов, к которым автор относился скептически, считая что им и без того придается слишком большое значение.

Аллан Кардек, противник культа физического медиумизма, соответственно, обрел себе оппонентов в основном в лице сторонников (или исследователей) последнего. Одним из таковых был, в частности, русский исследователь А. Н. Аксаков, который свою основную претензию к произведениям французского автора сформулировал так: «Надо бы ещё учиться, а Кардек уже начал учить». Кроме того, многие положения кардековского спиритизма (теория «перевоплощения», идея об «ущербности» физических медиумов и др.) вступили в конфликт с основными положениями спиритуализма.

Содержание

«Книга Медиумов» состоит из вступления и двух частей, каждая из которых разделена на главы, которые, в свою очередь, разделены на параграфы. Первая часть («Предварительные сведения») представляет собой общее введение в курс спиритуализма (по-Кардеку, «спиритизма»): она предназначена для тех, кто не читал «Книгу Духов», и в какой-то степени пересказывает её.

Автор отстаивает здесь основные принципы этой религиозно-философской доктрины — как на эмпирической, так и на философской почве. В частности, он утверждает, что вера в существование бессмертного человеческого духа есть прямое следствие веры в Бога.

Остается теперь вопрос, может ли дух сообщаться с человеком, то есть может ли он обмениваться с ним мыслями. Почему же нет? Что такое человек, как не дух, заключённый в теле? Почему же свободный дух не может сообщаться с пленённым духом, как свободный человек не может сообщаться с человеком, закованным в цепи? А. Кардек. Книга медиумов

Кардек утверждает, что не существует такого понятия, как «сверхъестественное», и что многие вещи, недоступные для человеческого восприятия, являются совершенно естественными. Он опровергает основные заблуждения, касающиеся спиритуализма («спиритизм вовсе не признает всех явлений, считающихся чудесными или сверхъестественными») и приводит свод рекомендаций по «переубеждению противников спиритизма», разделяя последних на неверующих по «нежеланию», «по малодушию», «по религиозной строгости» и т. д.

При этом Кардек предостерегает и от спиритической экзальтации, говоря о вреде крайностей, которые рождают «…доверие слишком слепое и часто легкомысленное ко всем вещам невидимого мира». Кардек выражает убеждение в том, что мир духов «не подчинен нашим капризам» и формулирует важную для себя мысль о том, что «истинный спиритизм никогда не может быть зрелищем, никогда не станет на подмостки». Чтобы избежать конфузов или конфликтов Кардек рекомендует «начать с теории» и не увлекаться столоверчением, потому что «Тот, кто начинает занятия свои с вертящихся столов, больше бывает расположен к шуткам, потому что ему трудно представить себе, чтобы из этих опытов могло выйти Учение, которое должно преобразовать человечество». Последнее положение восстановило против Кардека многих последователей спиритуализма в Англии и США, но впоследствии многие из них (Эндрю Джексон Дэвис, Артур Конан Дойль и др.) не раз призывали единомышленников перестать фокусировать всё внимание на сенсационной стороне спиритуализма и углубиться в его философскую и религиозную суть.

Во второй части («О спиритических явлениях») Кардек описывает и классифицирует различные виды явлений, которые возможны на спиритических сеансах: шумы и стуки, модификация материи, передвижение предметов, трансфигурация, появление призрачных образов и двойников, психография и т. д. В главах XIV—XX он классифицирует медиумизм (разделяя его на физический, сенсорный, речевой, трансовый, целительский и т. д.), затем рассуждает (цитируя «духов») о возможных опасностях чрезмерного увлечения медиумизмом, о нравственном влиянии медиума и т. д. В главе XXII («О медиумизме у животных») автор констатирует существование мнения о реальности явления, вынесенного в заголовок, однако устами «духа», представлявшегося как «Эраст» (и утверждавшего, что он — ученик Св. Павла) отвергает такую возможность.

Глава XXIII посвящена проблеме одержимости (у которой автор находит три подвида: «одержимость», «порабощение» и «омрачение») и приводит некоторые мотивы «низших» духов, которые якобы признавались ему, что действительно несут за это ответственность:

…Один из них, поработивший молодого человека весьма ограниченного ума, на вопрос о причине такого выбора отвечал нам: «Я чувствую сильную потребность мучить кого-нибудь. Умный человек оттолкнул бы меня. Вот я и привязался к идиоту, который не противопоставляет мне никаких добродетелей» А. Кардек. Книга медиумов

Отдельные главы книги посвящены мистификациям, а также деятельности медиумов-шарлатанов. В числе советов, которые дает Кардек начинающим, -

• Не верьте духу, пока не получите доказательств, как прямых, так и косвенных, от других духов;
• Судите духа не по имени, которое он берет на себя, но по моральному и интеллектуальному уровню его сообщений;
• В своем увлечении общением с духами не забывайте главных целей своей жизни — жить праведной жизнью и помогать ближним своим;
• Не живите в соответствии с советами духов: их сообщения следует изучать и проверять, но не испытывать на себе и не принимать как истину без доказательств.

В заключительных главах Кардек представляет своды законов и устав «Спиритического общества», основанного им в Париже, которое, как он надеялся, могло бы стать прообразом аналогичных сообществ в других странах мира. Здесь же прилагается сборник высказываний «духов» и тексты «спиритических молитв».

Спорные понятия

Во многом «Книга медиумов» повторяет, развивает и обобщает уже известные спиритуалистские представления о медиумизме и возможностях общения представителей двух миров. Но здесь имеются и некоторые новые или спорные понятия. Одно из них — «периспирит» (англ. perispirit): полуматериальная «оболочка», которая якобы служит звеном между «чистым духом» и живой материей. По Кардеку, периспирит обновляется с каждой новой инкарнацией.

Кроме того, Кардеку принадлежит у многих вызвавшая неприятие идея о существовании некой формы рабства в духовном мире. Он утверждает, в частности, что «слабые» духи могут быть порабощены более сильными духами, особенно если они были врагами при жизни в материальном мире. Это представление не соответствует традиционному спиритуалистскому взгляду на бесконфликтный «иной мир», где дух уже на раннем этапе существования избавляется от порочных привычек.

Кардек описывает иной мир как «зеркальный» по отношению к нашему миру: это не касается низших духов (для которых он мало отличается от преисподней в традиционном христианском понимании этого слова) и высших духов (для которых оторван от материи: идеален). Традиционный спиритуализм с одной стороны — отвергает представление о возможности «ада» как противоречащее самой сути иного мира), с другой — не берет на себя смелость судить о жизни высших «духовных сфер», ссылаясь на самих «духов», которые не раз утверждали, что о тех сферах духовности, что располагаются над их уровнем бытия, они не имеют и не могут иметь представления.

Теория перевоплощений, которая лежит в основе кардековского спиритизма (и время от времени упоминается в «Книге медиумов») не была признана ни англоамериканскими последователями спиритуализма, ни многими французскими оппонентами Кардека. Её высмеивали Д. Д. Хьюм (который говорил, что «сыт по горло общением с этими перерожденцами», имея в виду исторических «духов-самозванцев»), А. Н. Аксаков и многие другие.

См. также

• Спиритуализм
• Спиритизм

Ссылки

• [rassvet2000.narod.ru/genese/kardec.htm Аллан Кардек и его творчество]
• [rassvet2000.narod.ru/knmed/cover_med.htm Книга медиумов]
• [www.allankardec.com/Allan_Kardec/Le_livre_des_esprits/lesp_us.pdf The Spirits' Book] by Allan Kardec (PDF)

Отрывок, характеризующий Книга медиумов

Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.