Книга пророка Ионы

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Книга пророка Ионы (ивр.יוֹנָה‏‎) — девятнадцатая часть Танаха, пятая часть «малых пророков» Библии. Отличается от других пророческих книг тем, что в ней содержатся не пророчества как таковые, а личная история самого пророка. Собственно пророчеству в книге уделено лишь несколько слов (Ион. 3:4).





Содержание книги

Как повествует Писание, пророк Иона получил от Бога повеление идти в ассирийскую Ниневию с проповедью покаяния и предсказанием скорой гибели города, если его жители не раскаются в своих грехах и злодеяниях. Но пророк, вместо того чтобы повиноваться велению Божию, сел на корабль и отправился в дальнее плавание в Фарсис. Однако Гос­подь, же­лая вра­зу­мить ра­ба Сво­е­го, воз­двиг силь­ный ве­тер, и на мо­ре под­ня­лась ве­ли­кая бу­ря. Корабельщики в ужасе перед неминуемой гибелью бросили жребий, чтобы узнать, за чьи грехи они навлекли на себя гнев Божий. Жребий пал на Иону, который сознался в своем грехе неповиновения Богу и попросил мореплавателей бросить его в море. Как только они сделали это, волнение сразу улеглось.

Меж­ду тем про­ро­ка Иону по по­ве­ле­нию Бо­жию про­гло­тил кит (в первоисточнике, большая морская рыба), и про­был Иона в его чре­ве три дня и три но­чи. По­вер­жен­ный в мо­ре и по­гло­щён­ный ки­том, Иона не мог не чув­ство­вать смер­тель­ной скор­би; но он не по­те­рял при­сут­ствия ду­ха, осо­бен­но ко­гда уви­дал се­бя невре­ди­мым: в нём яви­лась на­деж­да, что Гос­подь даст ему сно­ва уви­дать свет Бо­жий и спа­сёт его из глу­би­ны мор­ской. Ис­пол­нен­ный этой на­деж­ды, он стал мо­лить­ся Гос­по­ду Бо­гу, ка­ясь пред Гос­по­дом во гре­хе сво­ём:

К Господу воззвал я в скорби моей, и Он услышал меня; из чрева преисподней я возопил, и Ты услышал голос мой.
Ты вверг меня в глубину, в сердце моря, и потоки окружили меня, все воды Твои и волны Твои проходили надо мною.
И я сказал: отринут я от очей Твоих, однако я опять увижу святый храм Твой.
Объяли меня воды до души моей, бездна заключила меня; морскою травою обвита была голова моя.
До основания гор я нисшел, земля своими запорами навек заградила меня; но Ты, Господи Боже мой, изведешь душу мою из ада.
Когда изнемогла во мне душа моя, я вспомнил о Господе, и молитва моя дошла до Тебя, до храма святаго Твоего.
Чтущие суетных и ложных богов оставили Милосердаго своего, а я гласом хвалы принесу Тебе жертву; что обещал, исполню: у Господа спасение!

Услышав эти молитвы, Господь повелел киту, и тот изверг Иону на сушу.

Уви­дав днев­ной свет, небо, зем­лю и мо­ре, Иона го­ря­чо воз­бла­го­да­рил Бо­га, из­ба­вив­ше­го его от смер­ти. После своего избавления пророк Иона вновь получил Божие повеление идти в Ниневию, куда он и отправился. Здесь он стал хо­дить по го­ро­ду и проповедовать, что город будет разрушен через 40 дней. Эта проповедь поразила ужасом сердца ниневийского народа и даже царя; они раскаялись в своей нечестивости, оделись в рубище и объявили 40-дневный пост, и, увидев их раскаяние, Господь по­ми­ло­вал их и не на­вёл на них бед­ствия, о ко­то­рых пред­воз­ве­щал уста­ми про­ро­ка Сво­е­го. Иона же огорчился тем, что Божественный суд не совершился над городом, и скорбел о том пред Господом:

«Господи! не это ли говорил я, когда ещё был в стране моей? Потому я и побежал в Фарсис; ибо знал, что Ты Бог бла­гой и ми­ло­серд­ный, дол­го­тер­пе­ли­вый и мно­го­мило­сти­вый. И ныне, Гос­по­ди, возь­ми ду­шу мою от ме­ня; ибо луч­ше мне уме­реть, неже­ли жить.» (Иона. 4:2)

Тем временем, ожидая всё-таки исполнения своего пророчества, он, выйдя из города по про­ше­ствии со­ро­ка­днев­ной про­по­ве­ди, расположился неподалеку. Для вразумления пророка, по повелению Божию, в одну ночь выросло из земли вьющееся растение, защищавшее его от лучей палящего солнца и дававшее ему прохладу. Иона был очень рад укрыться под тенью этого растения; но на другой день вместе с зарёй червь подточил корень растения, оно засохло, и солнце снова начало палить зноем своим голову Ионы. Сильно опечаленный этим, пророк просил себе смерти. Тогда Господь сказал ему: «Ты сожалеешь о растении, над которым ты не трудился, и которого не растил, которое в одну ночь выросло, и в одну же ночь пропало. Мне ли не пожалеть Ниневии, города великого, в котором более 120 000 человек, не умеющих отличить правой руки от левой, и множество скота?».

Ко­гда же по про­ше­ствии со­ро­ка дней по­ги­бель Ни­не­вии не со­вер­ши­лась, а, на­про­тив, вос­си­я­ло солн­це, ни­не­ви­тяне усмот­ре­ли в этом знак ми­ло­сти Бо­жи­ей и про­ще­ния, вы­шли из го­ро­да к про­ро­ку Ионе и да­ли ему да­ры для хра­ма Иеру­са­лим­ско­го в бла­го­дар­ность за спа­се­ние. Со­про­вож­да­е­мый бла­го­дар­но­стью ни­не­ви­тян, ко­то­рых он во­вре­мя вра­зу­мил воз­ве­ще­ни­ем гне­ва Бо­жия, Иона уда­лил­ся с ми­ром из Ни­не­вии в свою родную зем­лю.

Историчность книги

Вопрос о том, что собой представляет Книга пророка Ионы, в экзегетической литературе решается по-разному. Самое древнее мнение, опирающееся на прямое свидетельство библейского текста, считает Книгу пророка Ионы историческим повествованием о действительных событиях и лицах. Согласно другому мнению, которое широко представлено в критической литературе, Книга пророка Ионы не является подлинной историей, потому что многое в ней представляется необычайным, непонятным и невероятным. Защитники второго мнения считают Книгу пророка Ионы в той или иной мере вымышленным произведением — одни видят в ней рассказ о видении, явившемся пророку, другие считают её апологом, аллегорией или притчей, рассказанной с нравоучительной целью, третьи принимают её за легенду, в которой простой и естественный факт был украшен чудесными и невероятными подробностями. Все эти попытки вытекают из мысли о невозможности представить рассказанное в Книге как действительно произошедшее событие[1].

Самое древнее свидетельство в пользу исторического характера Книги пророка Ионы можно найти в книгах Товита и 3-й Маккавейской. В них засвидетельствовано историческое понимание двух главных фактов повествования, наиболее встречающих возражение: пребывания пророка во чреве кита (3Макк. 6:6) и его проповеди в Ниневии (Тов. 14:8). Иосиф Флавий, передавая в «Иудейских Древностях» (IX кн. II гл.) содержание Книги, считает его подлинной историей — иначе еврейские законоучители не стали бы включать её в ветхозаветный канон священных книг; произведение вымышленное или искажающее действительность не могло пользоваться таким великим уважением. Вслед за иудаизмом и древнехристианская церковь понимала и толковала Книгу пророка Ионы в историческом смысле. Она в данном случае следовала непререкаемому авторитету Самого Иисуса, который засвидетельствовал покаяние ниневитян. Он сказал: «Ниневитяне восстанут на суд с родом сим и осудят его, ибо они покаялись от проповеди Иониной, и вот, здесь больше Ионы» (Лк. 11:32). Ставить ниневитян примером отзывчивости на слово Божие Своим современникам Спаситель мог только тогда, когда и Он Сам, и Его слушатели принимали повествование Книги пророка Ионы за подлинную историю[1][2].

Служение и жизнь Ионы как прообраз будущих страданий Спасителя

Трёх­днев­ное пре­бы­ва­ние про­ро­ка Ио­ны во чре­ве ки­то­вом послужило прообразом трёх­днев­ного пре­бы­ва­ния Хри­ста Спа­си­те­ля в зем­ле. Сам Иисус Христос в Новом Завете так сви­де­тель­ствовал об этом: «как Иона был во чре­ве ки­та три дня и три но­чи, так и Сын Че­ло­ве­че­ский бу­дет в серд­це зем­ли три дня и три но­чи» (Мф.12:39-40). Спа­си­тель срав­ни­ва­л Се­бя с Ионой: «Ни­не­ви­тяне вос­ста­нут на суд с ро­дом сим и осу­дят его, ибо они по­ка­я­лись от про­по­ве­ди Иони­ной; и вот, здесь боль­ше Ио­ны» (Мф.12:41). Таким образом, Иона в сво­ём слу­же­нии и жиз­ни про­об­ра­зо­вал смерть, вос­кре­се­ние и про­по­ведь Иису­са Хри­ста[3].

В связи с этим Отцы Церкви приводили следующие сопоставления: «Бе­гу­щий про­рок взо­шёл на ко­рабль — Хри­стос взо­шёл на дре­во; на мо­ре вос­ста­ла силь­ная бу­ря — сие вол­не­ние мо­ря есть неве­рие иуде­ев. Вы­пал жре­бий про­ро­ку быть сверг­ну­тым в мо­ре — сей жре­бий обо­зна­ча­ет во­лю От­ца, по ко­то­рой Хри­стос нис­хо­дит в пу­чи­ну скор­бей и смер­ти. Иона доб­ро­воль­но со­гла­ша­ет­ся быть вверг­ну­тым в мо­ре — Иисус Хри­стос доб­ро­воль­но вос­хо­дит на крест. Иона схо­дит в мо­ре с ко­раб­ля — Хри­стос нис­хо­дит со кре­ста в гроб и в пре­ис­под­нюю зем­ли. Иона жерт­ву­ет со­бой, чтобы спа­сти пре­тер­пе­вав­ших бу­рю — Хри­стос уми­ра­ет для спа­се­ния ро­да че­ло­ве­че­ско­го, обу­ре­ва­е­мо­го вол­на­ми гре­хов­ны­ми. Про­рок, взя­тый зве­рем, но не съе­ден­ный им, мо­лит­ся во чре­ве его — Иисус Хри­стос, по­ра­жён­ный смер­тью, но не об­ла­да­е­мый ею, мо­лит­ся за всех лю­дей. Иона невре­дим пре­бы­ва­ет в чре­ве ки­та — те­ло Иису­са Хри­ста невре­жден­но пре­бы­ло во гро­бе. Иона пре­был во чре­ве ки­та три дня и три но­чи — три дня и три но­чи был Иисус в серд­це зем­ли. Иона в тре­тий день из­вер­га­ет­ся невре­жден­ным из чре­ва ки­то­ва — Иисус Хри­стос си­лою Бо­же­ства сво­е­го нетлен­ным вос­ста­ёт из гро­ба в тре­тий день. По­сле чу­дес­но­го из­бав­ле­ния от смер­ти Иона идет про­по­ве­до­вать по­ка­я­ние ни­не­ви­тя­нам — по­сле вос­кре­се­ния Хри­ста уче­ние Его про­по­ве­ду­ет­ся языч­ни­кам. До вре­ме­ни бед­ствен­но­го пла­ва­ния Ио­ны Ни­не­вия не слы­ша­ла про­по­ве­ди по­ка­я­ния и на­влек­ла на се­бя гнев Бо­жий, но по­сле то­го про­рок из­ба­вил сво­ею про­по­ве­дью ни­не­ви­тян от гне­ва Гос­под­ня — так един­ствен­но смер­тью и вос­кре­се­ни­ем Хри­сто­вым род че­ло­ве­че­ский, по­гру­жён­ный в без­дну гре­хов­ную, из­бав­лен от гре­ха, про­кля­тия и смер­ти и при­ми­рён с Бо­гом»[3].

Смысл повествования

Книга пророка Ионы, таким образом, представляет собой не только историческое повествование, но и пророческое писание. Её пророчественно-прообразовательный смысл состоит в приведённых выше словах Спасителя (Мф. 12:40).

В каком-то смысле не Иона является главным действующим лицом этого повествования, а Господь Бог: Его слово звучит в книге первым (1:1-2), и оно же последним (4:11). Дважды Бог повторяет Свое повеление Ионе (1:2; 3:2); Он вызывает шторм на море (1:4); Он посылает кита «поглотить Иону» (2:1) и затем повелевает ему «извергнуть» его на сушу (2:11). Бог посылает Иону предупредить ниневийцев о грядущем «суде», но в конечном счёте являет им Свое милосердие (3:10). Он повелевает растению подняться над Ионой (4:6) и затем повелевает червю «подточить» его (4:7) и насылает на пророка знойный восточный ветер (4:8)[2].

Сам же Иона в сущности выступает символом неповиновения Израиля Богу и безразличия его к духовному состоянию окружающих народов. Наказание, которому Бог подвергает Иону, свидетельствует о том, что Израиль является объектом Его гнева. А последующее чудесное «избавление» Им Ионы говорит о Его любви к Своему народу[2].

Что же хотел Бог донести до Израиля своими действиями? Прежде всего, то, что Он, Бог Израиля, отнюдь не безразличен и к языческим народам (причём эту мысль сам Израиль должен донести до этих народов), — а также и то, что Создателю дорого каждое из Его творений, даже и такие грешники, как ниневитяне, и спасение их не менее важно для Него, чем спасение иудеев[2].

Ключевая идея повествования состоит в том, что спасение через покаяние может быть даровано Богом не только иудеям, но и язычникам. Бог Библии — не национальный Бог евреев, а Бог всех людей. В Царство Божие войдут и язычники, потому что путь в него один для всех — нравственное усовершенствование. Раскрывая эту идею в историческом повествовании, Книга пророка Ионы подготавливала евреев к усвоению главной мессианской идеи о духовном и универсальном характере Царства Мессии. В век Ионы эта идея впервые так ясно озарила религиозное сознание евреев и, как показывает пример самого Ионы, усваивалась ими с большой болезненностью. Последующие пророки вплоть до Иоанна Предтечи продолжали проповедовать идею спасения всех людей в Царстве Мессии, то есть раскрывать основную идею Книги Ионы. Таким образом, Книга пророка Ионы должна быть признана первой по времени создания и содержанию пророческой книгой[1].

Происхождение книги

О происхождении Книги пророка Ионы представителями критической экзегетики также высказываются весьма разнообразные суждения. Существуют мнения, что она была написана в период ассирийского или вавилонского плена, или по возвращении израильтян из плена — и даже во времена Маккавеев[1].

В любом случае, Книгу Ионы знает Сирах, который говорит о двенадцати малых пророках (Сир. 49:12), с её содержанием знаком Товит (Тов. 14:8). Она не могла быть написана позднее 430 года, времени заключения ветхозаветного канона, так как она вошла в него. По характеру содержания книги вероятнее всего предположить, что она написана была самим пророком Ионой. Никто кроме него не мог знать и так живо изобразить самые сокровенные движения его душевной жизни, причём такие, которые служили не в похвалу пророка. Писатель книги, несомненно, был в Ниневии, ознакомился с её жизнью и нравами. Язык изобличает в нём израильтянина, а не иудея. Правда, об Ионе в книге говорится в третьем лице, но это — обыкновение многих священных писателей ставить в тень свою личность и выдвигать на первый план действие через них слова Божия[1].

Спор о тыкве

Когда в конце IV века Иероним Стридонский перевёл Библию с древнееврейского языка на латинский (Vulgata), вокруг этого труда возникла полемика, которую инициировал бывший друг переводчика Руфин Аквилейский. Он обвинил Иеронима в том, что тот заразился неверием от иудея Бар-Анины, к которому писатель обращался за лингвистической консультацией. В числе аргументов был и тот, что Иероним неверно назвал растение, под которым Иона сидел рядом с Ниневией, — не тыква (лат. cucurbita), но плющ (лат. hedera).

К критике присоединился и Аврелий Августин — он написал Иерониму о том, что произошло в одном из городов Африки: когда епископ начал читать Книгу Ионы в новом переводе, среди собравшихся поднялся сильный ропот; прихожане начали обвинять епископа в подделке и искажении Священного Писания, так что тот, опасаясь раскола, предпочёл впредь использовать старый перевод[4]

Церковно-славянский текст Елизаветинской Библии следует Септуагинте: ст.-слав. И повелѣ Гдь Бгъ тыквѣ, и возрасте над главою iѡниною, но синодальный перевод дипломатично говорит о растении «И произрастил Господь Бог растение, и оно поднялось над Ионою» (Ион. 4:6).

Напишите отзыв о статье "Книга пророка Ионы"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 [www.bible.in.ua/underl/Lop/index.htm Толковая Библия Лопухина]
  2. 1 2 3 4 [otveti.org/tolkovanie-biblii/iona/ Толкование Библии. Книга Пророка Ионы]
  3. 1 2 [azbyka.ru/days/sv-iona Православный церковный календарь. Пророк Иона]
  4. А. А. Смирнов. Блаженный Иероним Стридонский как историк и полемист. М.: Православное обозрение, 1871. Репринт: М.: Русский хронограф, 1995

Ссылки

В Викитеке есть тексты по теме
Книга пророка Ионы

Литература

  • [www.bible.in.ua/underl/Lop/39.html Толковая Библия Лопухина]
  • [www.chabad.org/library/bible_cdo/aid/16183 Книга Ионы на иврите в переводе на английский]
  • Иоанн (Смирнов). Пророк Иона. М.: 1877.
  • Книга пророка Ионы как мидраш в [www.alexandrmen.ru/books/tom5/5_gl_21.html Александр Мень. История религии. Т. 5. Вестники Царства Божия. Глава 21]

Отрывок, характеризующий Книга пророка Ионы

Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.


Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.