Кнышевичи (Светлогорский район)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Деревня
Кнышевичи
белор. Кнышэвічы
Страна
Белоруссия
Область
Гомельская
Район
Сельсовет
Координаты
Первое упоминание
Население
109 человек (2004)
Часовой пояс
Телефонный код
+375 2342
Показать/скрыть карты

Кнышевичи (белор. Кнышэвічы) — деревня в Паричском поселковом совете Светлогорского района Гомельской области Беларуси.





География

Расположение

В 40 км на северо-запад от Светлогорска, 37 км от от железнодорожной станции Светлогорск-на-Березине (на линии ЖлобинКалинковичи), 150 км от Гомеля.

Гидрография

На реке Рудянка (приток реки Нератовка). На юге и западе мелиоративные каналы.

Транспортная сеть

На автодороге ОктябрьскийПаричи. Планировка состоит из 2 прямолинейных параллельных улиц, ориентированных с юго-востока на северо-запад и соединённых переулком. Застройка двусторонняя, деревянная, усадебного типа.

История

Согласно письменным источникам известна с XVI века как селение в Речицком повете Минского воеводства Великого княжества Литовского. По инвентарю Бобруйского староства 1639 года 30 валок земли, из которых 15 пустые. Во владении иезуитов, казны, а в 1777 году продана епископу виленскому И.Масальскому.

После 2-го раздела Речи Посполитой (1793 год) в составе Российской империи. В 1879 году обозначена в числе селений Паричского церковного прихода. Согласно переписи 1897 года действовали хлебозапасный магазин, часовня, постоялый двор. В 1900 году открыта школа, которая размещалась в наёмном крестьянском доме. В 1908 году в Паричской волости Бобруйского уезда Минской губернии.

В 1931 году организован колхоз «Ленинская искра», работала кузница. Во время Великой Отечественной войны освобождена от немецких оккупантов 24 июня 1944 года, в первый день наступления советских войск на этом участке во время операции «Багратион». Согласно переписи 1959 года располагались библиотека, клуб.

До 31 декабря 2009 года в составе Козловского сельсовета[1].

Население

Численность

  • 2004 год — 68 хозяйств, 109 жителей.

Динамика

  • 1639 год — 29 дымов.
  • 1795 год — 40 дворов.
  • 1897 год — 74 двора, 477 жителей (согласно переписи).
  • 1908 год — 83 двора, 439 жителей.
  • 1917 год — 101 двор, 665 жителей.
  • 1925 год — 142 двора.
  • 1959 год — 581 житель (согласно переписи).
  • 2004 год — 68 хозяйств, 109 жителей.

Известные уроженцы

См. также

Напишите отзыв о статье "Кнышевичи (Светлогорский район)"

Примечания

  1. [www.pravo.by/pdf/2009-309/2009-309(003-022).pdf Решение Гомельского облсовета депутатов от 1 декабря 2009 г. № 288 «Об изменении административно-территориального устройства Светлогорского района Гомельской области»]

Литература

  • Гарады і вёскі Беларусі: Энцыклапедыя. Т.2, кн.2. Гомельская вобласць/С. В. Марцэлеў; Рэдкалегія: Г. П. Пашкоў (галоўны рэдактар) і інш. — Мн.: БелЭн, 2005. 520с.: іл. Тыраж 4000 экз. ISBN 985-11-0330-6 ISBN 985-11-0302-0

Ссылки


Отрывок, характеризующий Кнышевичи (Светлогорский район)

[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.