Княгиня Лиговская

Княгиня Лиговская
Первая публикация в журнале «Русский вестник» (1882, том 157)
Автор:	Михаил Лермонтов
Язык оригинала:	русский
Дата первой публикации:	1882
Текст произведения в Викитеке

«Княги́ня Ли́говская» — незавершённый социально-психологический роман с элементами светской повести, начатый Михаилом Лермонтовым в 1836 году. Работа над произведением, в котором отразились личные переживания автора, прервалась в 1837 году. Интрига романа развивается в нескольких направлениях: одно из них строится вокруг встречи главного героя — офицера Григория Печорина — с былой возлюбленной Верой Дмитриевной Лиговской; другое посвящено его конфликту с небогатым чиновником одного из петербургских департаментов Красинским. Отдельная сюжетная линия связана со взаимоотношениями Печорина и Лизаветы Николаевны Негуровой.

В рукописи зафиксированы автографы не только Лермонтова, но и литератора Святослава Раевского, принимавшего участие в создании отдельных глав, а также троюродного брата поэта — Акима Шан-Гирея. Произведение знаменует собой постепенный переход автора от романтического максимализма к реалистическим художественным принципам. Некоторые идеи и замыслы, начатые в «Княгине Лиговской», впоследствии воплотились в «Герое нашего времени».

При жизни Лермонтова роман ни разу не публиковался. Впервые напечатан историком литературы Павлом Висковатовым в журнале «Русский вестник» (1882, том 157, № 1).

Сюжет

Действие романа начинается 21 декабря 1833 года в Петербурге. Молодого чиновника, двигавшегося из департамента по Вознесенской улице, сбил гнедой рысак. Попытки извозчиков догнать нарушителя успехом не увенчались.

Пока чиновник, отброшенный на тротуар, приходил в себя, нарушитель порядка добрался до богатого подъезда. Из повозки вышел 23-летний офицер Григорий Александрович Печорин. В Петербурге он, коренной москвич, поселился сравнительно недавно; за его плечами были учёба в университете, служба в гусарском полку и юношеская влюблённость в Верочку Р., которая, выйдя замуж за немолодого князя Степана Степановича, обрела новую фамилию — Лиговская. Отправившись в тот же вечер в Александринский театр, Печорин встретил там семью Негуровых (за их дочерью Елизаветой Николаевной он начал ухаживать после расставания с Верочкой), а также сбитого им чиновника. Узнав своего обидчика, тот потребовал от офицера раскаяния; Печорин в ответ невозмутимо предложил решить вопрос с помощью дуэли.

Спустя некоторое время мать Печорина, Татьяна Петровна, устроила обед для нескольких знакомых; в числе приглашённых были Лиговские. Для Веры Дмитриевны пребывание в доме Печориных оказалось мучительным: Григорий Александрович изводил её намёками, заставлял вспоминать былое и в итоге довёл до слёз. Во время обеда выяснилось, что князь Лиговской втянут в некую долгоиграющую тяжбу, которую разбирает сотрудник департамента государственного имущества Красинский. Хозяин дома пообещал отыскать нужного чиновника.

Назавтра, узнав адрес Красинского, Печорин отправился к нему на квартиру. В крошечной гостиной его встретила старушка. Чуть позже появился её сын, в котором Григорий Александрович узнал пешехода, сбитого им на Вознесенской улице. Встреча была краткой и прохладной, однако уже на следующий день Красинский прибыл к Лиговским и произвёл приятное впечатление на княгиню.

Через два дня баронесса Р. давала бал, на который съехалось много господ со звёздами и крестами. Для Печорина это мероприятие оказалось тяжким испытанием: он встретил там Елизавету Николаевну, внимание которой стало утомительным, и Веру Дмитриевну, едва ответившую на его поклон.

История создания

К роману «Княгиня Лиговская» Лермонтов приступил в 1836 году. Свидетельством того, что отдельные сюжетные линии имеют прямое отношение к личным обстоятельствам его жизни, являются письма, адресованные родственнице и близкому другу поэта — Александре Верещагиной (в замужестве — Хюгель). В одном из них, написанном, по данным исследователей, весной 1835 года, поэт упоминает о разрыве отношений с Екатериной Сушковой и слухах о замужестве Варвары Лопухиной (m-lle Barbe). Оба события нашли отражение на страницах романа:

Алексей мог вам рассказать кое-что о моём образе жизни, но ничего интересного, если не считать завязки моих амурных приключений с Сушковой, развязка которых была ещё более занимательна и забавна. <…> Она мне ещё передала, что m-lle Barbe выходит замуж за Бахметева. Я не знаю, должен ли я ей вполне верить, но во всяком случае я желаю m-lle Barbe жить в супружеской безмятежности вплоть до празднования серебряной свадьбы.

На отдельных страницах рукописи замечен почерк друга поэта — Святослава Раевского. Переселившись на квартиру к Лермонтову в 1836 году, он помогал ему в написании отдельных глав — прежде всего это касалось образа Красинского, а также эпизодов, связанных с деятельностью чиновников различных департаментов. Кроме того, в рукописи обнаружен автограф троюродного брата Лермонтова — Акима Шан-Гирея, участвовавшего в создании VII главы.

Зимой 1837-го в Петербурге начало распространяться стихотворение «Смерть Поэта», Лермонтов и Раевский были арестованы и сосланы, работа над романом прервалась. Летом 1838 года Лермонтов в одном из писем Раевскому упомянул о судьбе «Княгини Лиговской», признав, что роман «затянулся и вряд ли кончится, ибо обстоятельства, которые составляли его основу, переменились».

В то же время лермонтоведы отмечают, что не только «истощение реального материала» стало поводом к тому, чтобы забросить роман — причиной утраты авторского интереса к «Княгине Лиговской» могло стать зарождение нового замысла, в котором частично воплотились прежние идеи. Так, уже весной 1839 года Лермонтов создал «Бэлу», а к 1840-му завершил «Героя нашего времени»; Григорий Александрович Печорин переместился из рукописи «Княгини Лиговской» на страницы нового произведения.

Герои и прототипы

Женские образы

Во время работы над романом Лермонтов находился под впечатлением тех личных обстоятельств, о которых он вскользь упомянул в письме к Александре Верещагиной. Так, история Печорина и Елизаветы Негуровой напоминает взаимоотношения Лермонтова и Екатерины Сушковой. Они познакомились весной 1830 года в Москве; Екатерине Александровне был адресован стихотворный сушковский цикл, представлявший собой «лирический дневник юноши». Через четыре года поэт, встретив Сушкову в Петербурге, вновь начал оказывать ей знаки внимания; добившись взаимности, он написал девушке анонимное письмо, поставившее точку в отношениях. Почти точно так же повёл себя герой «Княгини Лиговской» Григорий Печорин по отношению к Елизавете Николаевне Негуровой.

Исследователи, сравнивая анонимные письма, адресованные Негуровой — в романе и Сушковой — в действительности, находят немало точек пересечения:

Он с вами пошутил. Он недостоин вас; он любит другую. Все ваши старания послужат только к вашей гибели. Свет и так указывает на вас пальцем. Скоро он совсем от вас отворотится. Остаюсь ваш покорнейший слуга Каракуля. Из письма Печорина Негуровой

Он не женится на вас, поверьте мне; покажите ему это письмо, он прикинется невинным, обиженным, <…> прочтёт вам длинную проповедь или просто признается, что притворялся, да ещё посмеётся над вами. Вам неизвестный, но преданный вам друг NN. Из письма Лермонтова Сушковой

Образ княгини Лиговской близок другой возлюбленной Лермонтова — Варваре Лопухиной. Их история началась в 1831 году, когда поэт был студентом. По воспоминаниям Акима Шан-Гирея, «чувство к ней Лермонтова было безотчётно, но истинно и сильно, и едва ли не сохранил он его до самой смерти своей». После переезда поэта в Петербург их связь прервалась: на фоне новой жизни и иных увлечений очертания Варвары Александровны ушли в тень, и Лермонтов не делал попыток поддерживать с ней отношений. Однако известие о том, что в 1835 году Лопухина (возможно, по настоянию родителей) вышла замуж за Николая Фёдоровича Бахметева, стало для поэта потрясением.

Я имел случай убедиться, что первая страсть Мишеля не исчезла. Мы играли в шахматы, человек подал мне письмо; Мишель стал читать его, но вдруг изменился в лице и побледнел. Я испугался и хотел спросить, что такое, но он, подавая мне письмо, сказал: «Вот новость — прочти», — и вышел из комнаты. Это было известие о предстоящем замужестве Лопухиной.
Из воспоминаний Акима Шан-Гирея

Имя и фамилия героини — Вера Лиговская — были придуманы Лермонтовым ещё до начала работы над романом: впервые это сочетание встречается в драме «Два брата» (1836), сюжетная канва которой, как полагают исследователи, также является откликом на личные переживания автора — в произведении речь идёт о встрече главного героя с бывшей возлюбленной, ставшей во время разлуки чужой женой.

Биограф поэта Павел Висковатов одним из первых отметил близость романных и реальных событий: в книге «Жизнь и творчество Лермонтова», частями печатавшейся в «Русской мысли» в начале 1880-х и вышедшей отдельным изданием в 1891 году, он писал, что в истории юношеской любви, возникшей между Жоржем и Верочкой («Княгиня Лиговская», глава V), имена героев можно было бы заменить на Варю и Мишеля. Доказательством того, что во время работы над романом автор непрестанно думал о Лопухиной и его «творчество истекало из переживаемого», служит, по мнению Висковатова, акварельный портрет Варвары Александровны, сделанный Лермонтовым: изображённая на нём молодая женщина является почти точной копией княгини Лиговской, когда она «в утреннем атласном капоте и блоповом чепце сидела небрежно на диване».

Печорин и Красинский

Жизненные обстоятельства Григория Печорина совпадают со многими вехами из биографии Лермонтова: оба были студентами; и тот, и другой сменили «фрак московского недоросля на мундир с эполетами». При этом в главном герое романа проглядываются черты человека, который в 23 года чувствует себя душевно уставшим и смотрит на мир (особенно на столичный свет) с лёгким презрением. Обладая блестящим умом и незаурядными способностями, он в то же время отличается редкой чёрствостью и цинизмом. По мнению авторов Лермонтовской энциклопедии, к созданию образа Печорина Лермонтова подтолкнул «Евгений Онегин»; подтверждением тому являются и «перекличка» фамилий (Онегин — Печорин), и эпиграф («Поди, поди! раздался крик!»), представляющий собой прямую цитату из пушкинского романа, и даже неточность, обнаруженная исследователями в рукописи «Княгини…»: изначально автор вместо фамилии своего персонажа случайно вывел имя Евгений. Версии о возможном прототипе Красинского у исследователей расходятся. Так, Висковатов был убеждён, что этот персонаж — внешне и характером — близок Святославу Раевскому. Возможные сомнения, связанные с тем, что чиновнику в романе — особенно в начальных главах — присуща некоторая задавленность (отнюдь не свойственная соавтору и близкому другу Лермонтова), Висковатов опровергал двумя доводами: во-первых, в продолжении «Княгини Лиговской» роль Красинского могла измениться; во-вторых, на фоне Печорина он «выставлен скорее с хорошей стороны». Авторы Лермонтовской энциклопедии, в свою очередь, считают, что этот образ стал собирательным и сложился под влиянием разговоров с коллегами Раевского, служившими в департаменте государственного имущества.

Красинский — антипод Печорина: в отличие от гвардейского офицера, имевшего «наружность вовсе не привлекательную», он высок, симпатичен и способен располагать к себе людей с первой же встречи. Своей «интенсивной эмоциональностью» Красинский напоминает героев романтических произведений Лермонтова; вместе с тем бедность и «социальный эгоизм» сближают его с «маленькими людьми» из произведений Гоголя и «униженными» петербуржцами из романов Достоевского. Контрастность образов раскрывается также с помощью описания обстановки, в которой живут герои. Если в комнате Красинского на видном месте лежит 25-копеечная книга «Легчайший способ всегда быть богатым и счастливым», то в доме Печорина автор акцентирует внимание на «лоснящихся дубовых дверях с модными ручками», «драпировке над окнами в китайском вкусе» и картине на стене, представляющей собой «глубокую мрачную фантазию».

Лермонтоведы предполагают, что взаимная неприязнь двух героев, порождённая столкновением на Вознесенской улице, в продолжении романа могла бы перерасти в «любовное соперничество». Конфликты, обозначившиеся в «Княгине Лиговской», впоследствии реализовались в «Герое нашего времени»:

Петербургская жизнь Печорина внешне выглядит как предыстория «Героя…», где есть несколько намёков на неё в тексте. Однако это не единая биография одного и того же лица: связь между произведениями не сюжетная, а генетическая, и «Княгиню…» следует рассматривать как этап замысла романа о современном Лермонтову герое.

Другие действующие лица

Среди второстепенных персонажей романа выделяется сестра Печорина Варвара; по замечанию Лермонтова, эта шестнадцатилетняя барышня могла не думать о приданом, потому что благодаря «хорошенькому личику и блестящему воспитанию» имела шанс удачно выйти замуж и не повторить ошибок Негуровой, которая к двадцати пяти годам превратилась в «старую деву».

Кроме того, в романе присутствует целая галерея типов, созданных методом пародийных мини-зарисовок. Такого рода «массовка» изображена в 9-й главе, рассказывающей о гостях в доме баронессы Р. Персонажам, прибывшим на бал, присуща «некоторая типологическая стадность»; по стилю эта сцена близка «Евгению Онегину» («Тут было всё, что есть лучшее в Петербурге» — у Лермонтова; «Тут был однако цвет столицы» — у Пушкина), а также повести Гоголя «Невский проспект».

Столь же саркастично Лермонтов рассказывает о визитёрах, приехавших на званый обед, устроенный матерью Печорина. Парадное мероприятие превращается в «ярмарку тщеславия», на которой каждый из гостей стремится «предъявить претензию на ум, покичиться своим богатством, знатностью, положением». По мнению литературоведа Бориса Томашевского, Лермонтов сознательно стремился к тому, чтобы сделать отдельных светских персонажей максимально узнаваемыми; при этом, наделяя Печорина некоторыми личными качествами, автор не щадил и себя.

Литературные параллели

Тема пьедестала

В 1832 году была опубликована новелла французского писателя Жюля Жанена «Пьедестал», главный герой которой, пытаясь найти для себя место в блестящем обществе, создаёт собственную формулу успеха. Образование, бизнес, литературный талант, а также состоятельная женщина могут, по мнению прибывшего в Париж молодого провинциала, стать тем пьедесталом, который позволит даже незаметному человеку сделать карьеру. Тема пьедестала, на который можно взойти с помощью женщины, на каком-то этапе завладела и сознанием Лермонтова.

В письме Александре Верещагиной, датированном 1835 годом, поэт откровенно признаётся, что, возобновив ухаживания за Екатериной Сушковой, он не испытывал особых чувств: поначалу эти «амуретки» воспринимались им как игра, позже к ней добавился элемент прагматизма:

Вступая в свет, я увидел, что у каждого был какой-нибудь пьедестал: хорошее состояние, имя, титул, связи… Я увидел, что если мне удастся занять собою одно лицо, другие незаметно тоже займутся мною, сначала из любопытства, потом из соперничества.

Оригинальный текст письма

J’ai vu en entrant dans le monde que chacun avait son piédestal: une fortune, un nom, un titre, une faveur… j’ai vu que si j’arrivais à occuper de moi une personne, les autres s’occuperont de moi insensiblement, par curiosité avant, par rivalité après.

Те же самые побуждения Лермонтов развил и в «Княгине Лиговской»: Печорин, прибыв в столицу, долго пытается найти тот пьедестал, «вставши на который, он бы мог заставить толпу взглянуть на себя»; в итоге его выбор пал на Елизавету Николаевну Негурову, с помощью которой герой рассчитывал приобрести светскую известность.

Гоголевские мотивы

В «Княгине Лиговской» Лермонтов делает чуть ли не единственную в русской литературе попытку синтезировать художественную манеру двух писателей — Гоголя и Пушкина. <…> Идя вслед за Пушкиным и рядом с Гоголем, он впитывал, как всякий гений, всё многообразие литературной жизни и литературных форм, отбирая живое, отметая отжившее и создавая новое. — М. А. Белкина

Описывая столичный уклад жизни, Лермонтов в определённой степени использует поэтику петербургских повестей Гоголя. Вслед за автором «Шинели», «Носа» и «Портрета» он движется по большому городу во всех направлениях, показывая читателю дворы-колодцы, респектабельные гостиные, грязные каморки. Гоголь в «Невском проспекте» использует приём, который литературоведы назвали «овеществлением лиц»; его особенность заключается в том, что автор вместо описания человека даёт представление о его одежде. Эта творческая манера зафиксирована и в «Княгине Лиговской»: «Лакей подсадил розовый салоп в блестящий купе, потом вскарабкалась в него медвежья шуба».

Сходство с другим, более поздним, произведением Гоголя — «Мёртвыми душами» — наблюдается в сценах, требующих обобщённой характеристики большой группы персонажей. Так, если гоголевскую вечеринку у губернатора посетили «мужчины двух родов» — тоненькие и толстые, то на лермонтовский бал к баронессе Р. явились кавалеры, которых автор разделил на «два разряда» — одни без устали танцевали, другие наблюдали за действом «с важной осанкой и гордым выражением лица». Влияние Гоголя чувствуется в совмещении прозы и поэзии (эти стилевые особенности заметны в эпизоде званого обеда в доме Печориных), а также использовании родителями Елизаветы Негуровой просторечных слов (вплоть до вульгаризмов).

Влияние Пушкина

Исследователи отмечают, что если близость к Гоголю обнаруживается в бытовых сценах романа, то воздействие Пушкина ощущается при разработке характеров. Прежде всего это касается Печорина, образ которого создавался под влиянием «Евгения Онегина» — это произведение «постоянно стояло перед глазами автора „Княгини Лиговской“». У героев двух романов много общего: склонность к любовным интригам, некоторая зависимость от мнения светского общества, сопровождающаяся в то же время презрением к нему. Однако Печорин по характеру жёстче и увереннее своего «литературного брата», его не пугают трудности, влечёт борьба; в его характере есть победительная сила, потому что «он знал аксиому, что поздно или рано слабые характеры покоряются сильным и непреклонным».

Пушкинские мотивы присутствуют в «Княгине Лиговской» то в виде прямых цитат («Какая смесь одежд и лиц»), то в слегка заретушированных извлечениях из «Евгения Онегина» («Он получил такую охоту к перемене мест»), то как парафраз отдельных стихотворных строк.

Художественные особенности

Переход от романтизма к реализму

До «Княгини Лиговской» Лермонтов уже имел опыт работы в прозе: в 1832 году он начал писать роман «Вадим», представлявший собой «лирическую исповедь», в которой отразились мятежные порывы юного автора. Произведение так и осталось незавершённым; исследователи полагают, что в процессе работы Лермонтов осознал: «век романтических Дон Кихотов проходит».

«Княгиня Лиговская» продемонстрировала стремление писателя максимально дистанцироваться от прежних пафосно-возвышенных настроений, однако «печать переходности» в романе всё-таки присутствует. В первую очередь это касается образа Печорина, внешность и характер которого «получены в наследство» от Вадима (правда, в несколько смягчённом варианте). Так, они оба подчёркнуто некрасивы; при этом Вадим откровенно безобразен, а Григорий Александрович — просто неказист. И в том, и в другом персонаже обнаруживаются черты демонизма — в большей либо меньшей степени. Их родство проявляется также в отсутствии дара сочувствия к боли других людей; и Вадим, и Печорин холодны и безжалостны. Элементы романтизма заметны и в прорисовке характера Красинского, предшественниками которого являются неистовые герои из раннего творчества Лермонтова.

Нельзя сказать, что романтический элемент в характеристике Печорина вытравлен до конца. Некоторый романтический налёт остаётся и в «Герое нашего времени». Но пропорция патетического романтизма в «Вадиме» и «Княгине Лиговской» несоизмеримы.

— Борис Томашевский

Элементы светской повести

С традициями светской повести связана наметившаяся в романе сказовая манера повествования: она характеризуется более широким использованием разговорной лексики и более заметной примесью синтаксических конструкций живой устной речи с её бытовыми интонациями, большей экспрессией, чем в стиле книжно-описательного повествования той поры. — Лермонтовская энциклопедия

Элементы светской повести, являющейся одним из вариантов романтической прозы, введены в те сцены, где необходимо соблюсти «протокольную достоверность» описываемых событий. Заявка на скрупулёзность при воспроизведении места и времени дана уже в начале произведения, когда автор сообщает, что действие происходит 21 декабря 1833 года в четыре часа дня на Вознесенской улице. Далее внимание к такого рода деталям наблюдается в разных главах: читателю сообщается, что в Александринском театре идёт четвёртое представление «Фенеллы», а во время званого обеда гости обсуждают одну из последних светских новостей — Петербург ждёт картину Брюллова «Последний день Помпеи».

Предельная «топографическая» дотошность при описании маршрутов, по которым перемещаются герои, дала основание писателю Науму Синдаловскому назвать «Княгиню Лиговскую» «одним из самых „петербургских“ произведений Лермонтова»: «Действие разворачивается в совершенно конкретных и реальных декорациях Петербурга — на Невском и Вознесенском проспектах, Екатерининском канале и Миллионной улице».

На протяжении всего романа автор ведёт диалог с читателем, в котором хочет видеть просвещённого человека, способного понимать намёки, послания и рассуждения, а также владеющего «„искусством“ реконструировать избитые штампы». Обращаясь к воображаемому собеседнику, Лермонтов называет его «строгим», «почтенным», «любезным» и даже «возможным» (когда речь идёт о читателях грядущих поколений). Стремление автора к общению идёт опять-таки от «Евгения Онегина»; в то же время оно восходит к традициям светской повести.

Литература

• Кряжимская И. А., Аринштейн Л. М. «Княгиня Лиговская» // [feb-web.ru/feb/lermenc/lre-abc/lre/lre-2242.htm Лермонтовская энциклопедия]. — М.: Советская энциклопедия, 1981. — С. 224—226.
• М. К. Азадовский, Т. П. Ден, А. М. Докусов, В. А. Мануйлов, А. Н. Михайлова, Э. Э. Найдич, А. И. Перепеч, Е. М. Хмелевская, Б. М. Эйхенбаум. Примечания // [feb-web.ru/feb/lermont/texts/lerm06/vol06/le6-629-.htm Лермонтов М. Ю. Сочинения: В 6 т.]. — М., Л.: Издательство АН СССР, 1957. — Т. 6. — С. 629—776.
• Томашевский Б. Проза Лермонтова и западно-европейская литературная традиция // [feb-web.ru/feb/litnas/texts/l43/l43-469-.htm М. Ю. Лермонтов]. — М.: Издательство АН СССР, 1941. — Т. 1. — С. 469—516. — (Литературное наследство; Т. 43/44).
• Белкина М. А. «Светская повесть» 30-х годов и «Княгиня Лиговская» Лермонтова // [feb-web.ru/feb/lermont/critics/jt/jt1-516-.htm Жизнь и творчество М. Ю. Лермонтова: Исследования и материалы: Сборник первый]. — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1941. — С. 516—551.

Отрывок, характеризующий Княгиня Лиговская

Записка, поданная Бенигсеном о необходимости наступления, и сведения казаков о незакрытом левом фланге французов были только последние признаки необходимости отдать приказание о наступлении, и наступление было назначено на 5 е октября.
4 го октября утром Кутузов подписал диспозицию. Толь прочел ее Ермолову, предлагая ему заняться дальнейшими распоряжениями.
– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.


На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
– Прикажете воротить?
– Воротить, воротить! – вдруг решительно сказал граф Орлов, глядя на часы, – поздно будет, совсем светло.
И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Греков вернулся, граф Орлов Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, и тщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостью неприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.
Шепотом прокомандовал он: «Садись!» Распределились, перекрестились…
– С богом!
«Урааааа!» – зашумело по лесу, и, одна сотня за другой, как из мешка высыпаясь, полетели весело казаки с своими дротиками наперевес, через ручей к лагерю.
Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаков француза – и все, что было в лагере, неодетое, спросонков бросило пушки, ружья, лошадей и побежало куда попало.
Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая внимания на то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и все, что тут было. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когда они добрались до добычи и пленных. Команды никто не слушал. Взято было тут же тысяча пятьсот человек пленных, тридцать восемь орудий, знамена и, что важнее всего для казаков, лошади, седла, одеяла и различные предметы. Со всем этим надо было обойтись, прибрать к рукам пленных, пушки, поделить добычу, покричать, даже подраться между собой: всем этим занялись казаки.
Французы, не преследуемые более, стали понемногу опоминаться, собрались командами и принялись стрелять. Орлов Денисов ожидал все колонны и не наступал дальше.
Между тем по диспозиции: «die erste Colonne marschiert» [первая колонна идет (нем.) ] и т. д., пехотные войска опоздавших колонн, которыми командовал Бенигсен и управлял Толь, выступили как следует и, как всегда бывает, пришли куда то, но только не туда, куда им было назначено. Как и всегда бывает, люди, вышедшие весело, стали останавливаться; послышалось неудовольствие, сознание путаницы, двинулись куда то назад. Проскакавшие адъютанты и генералы кричали, сердились, ссорились, говорили, что совсем не туда и опоздали, кого то бранили и т. д., и наконец, все махнули рукой и пошли только с тем, чтобы идти куда нибудь. «Куда нибудь да придем!» И действительно, пришли, но не туда, а некоторые туда, но опоздали так, что пришли без всякой пользы, только для того, чтобы в них стреляли. Толь, который в этом сражении играл роль Вейротера в Аустерлицком, старательно скакал из места в место и везде находил все навыворот. Так он наскакал на корпус Багговута в лесу, когда уже было совсем светло, а корпус этот давно уже должен был быть там, с Орловым Денисовым. Взволнованный, огорченный неудачей и полагая, что кто нибудь виноват в этом, Толь подскакал к корпусному командиру и строго стал упрекать его, говоря, что за это расстрелять следует. Багговут, старый, боевой, спокойный генерал, тоже измученный всеми остановками, путаницами, противоречиями, к удивлению всех, совершенно противно своему характеру, пришел в бешенство и наговорил неприятных вещей Толю.
– Я уроков принимать ни от кого не хочу, а умирать с своими солдатами умею не хуже другого, – сказал он и с одной дивизией пошел вперед.
Выйдя на поле под французские выстрелы, взволнованный и храбрый Багговут, не соображая того, полезно или бесполезно его вступление в дело теперь, и с одной дивизией, пошел прямо и повел свои войска под выстрелы. Опасность, ядра, пули были то самое, что нужно ему было в его гневном настроении. Одна из первых пуль убила его, следующие пули убили многих солдат. И дивизия его постояла несколько времени без пользы под огнем.


Между тем с фронта другая колонна должна была напасть на французов, но при этой колонне был Кутузов. Он знал хорошо, что ничего, кроме путаницы, не выйдет из этого против его воли начатого сражения, и, насколько то было в его власти, удерживал войска. Он не двигался.
Кутузов молча ехал на своей серенькой лошадке, лениво отвечая на предложения атаковать.
– У вас все на языке атаковать, а не видите, что мы не умеем делать сложных маневров, – сказал он Милорадовичу, просившемуся вперед.
– Не умели утром взять живьем Мюрата и прийти вовремя на место: теперь нечего делать! – отвечал он другому.
Когда Кутузову доложили, что в тылу французов, где, по донесениям казаков, прежде никого не было, теперь было два батальона поляков, он покосился назад на Ермолова (он с ним не говорил еще со вчерашнего дня).
– Вот просят наступления, предлагают разные проекты, а чуть приступишь к делу, ничего не готово, и предупрежденный неприятель берет свои меры.
Ермолов прищурил глаза и слегка улыбнулся, услыхав эти слова. Он понял, что для него гроза прошла и что Кутузов ограничится этим намеком.
– Это он на мой счет забавляется, – тихо сказал Ермолов, толкнув коленкой Раевского, стоявшего подле него.
Вскоре после этого Ермолов выдвинулся вперед к Кутузову и почтительно доложил:
– Время не упущено, ваша светлость, неприятель не ушел. Если прикажете наступать? А то гвардия и дыма не увидит.
Кутузов ничего не сказал, но когда ему донесли, что войска Мюрата отступают, он приказал наступленье; но через каждые сто шагов останавливался на три четверти часа.
Все сраженье состояло только в том, что сделали казаки Орлова Денисова; остальные войска лишь напрасно потеряли несколько сот людей.
Вследствие этого сражения Кутузов получил алмазный знак, Бенигсен тоже алмазы и сто тысяч рублей, другие, по чинам соответственно, получили тоже много приятного, и после этого сражения сделаны еще новые перемещения в штабе.
«Вот как у нас всегда делается, все навыворот!» – говорили после Тарутинского сражения русские офицеры и генералы, – точно так же, как и говорят теперь, давая чувствовать, что кто то там глупый делает так, навыворот, а мы бы не так сделали. Но люди, говорящие так, или не знают дела, про которое говорят, или умышленно обманывают себя. Всякое сражение – Тарутинское, Бородинское, Аустерлицкое – всякое совершается не так, как предполагали его распорядители. Это есть существенное условие.
Бесчисленное количество свободных сил (ибо нигде человек не бывает свободнее, как во время сражения, где дело идет о жизни и смерти) влияет на направление сражения, и это направление никогда не может быть известно вперед и никогда не совпадает с направлением какой нибудь одной силы.
Ежели многие, одновременно и разнообразно направленные силы действуют на какое нибудь тело, то направление движения этого тела не может совпадать ни с одной из сил; а будет всегда среднее, кратчайшее направление, то, что в механике выражается диагональю параллелограмма сил.
Ежели в описаниях историков, в особенности французских, мы находим, что у них войны и сражения исполняются по вперед определенному плану, то единственный вывод, который мы можем сделать из этого, состоит в том, что описания эти не верны.
Тарутинское сражение, очевидно, не достигло той цели, которую имел в виду Толь: по порядку ввести по диспозиции в дело войска, и той, которую мог иметь граф Орлов; взять в плен Мюрата, или цели истребления мгновенно всего корпуса, которую могли иметь Бенигсен и другие лица, или цели офицера, желавшего попасть в дело и отличиться, или казака, который хотел приобрести больше добычи, чем он приобрел, и т. д. Но, если целью было то, что действительно совершилось, и то, что для всех русских людей тогда было общим желанием (изгнание французов из России и истребление их армии), то будет совершенно ясно, что Тарутинское сражение, именно вследствие его несообразностей, было то самое, что было нужно в тот период кампании. Трудно и невозможно придумать какой нибудь исход этого сражения, более целесообразный, чем тот, который оно имело. При самом малом напряжении, при величайшей путанице и при самой ничтожной потере были приобретены самые большие результаты во всю кампанию, был сделан переход от отступления к наступлению, была обличена слабость французов и был дан тот толчок, которого только и ожидало наполеоновское войско для начатия бегства.


Наполеон вступает в Москву после блестящей победы de la Moskowa; сомнения в победе не может быть, так как поле сражения остается за французами. Русские отступают и отдают столицу. Москва, наполненная провиантом, оружием, снарядами и несметными богатствами, – в руках Наполеона. Русское войско, вдвое слабейшее французского, в продолжение месяца не делает ни одной попытки нападения. Положение Наполеона самое блестящее. Для того, чтобы двойными силами навалиться на остатки русской армии и истребить ее, для того, чтобы выговорить выгодный мир или, в случае отказа, сделать угрожающее движение на Петербург, для того, чтобы даже, в случае неудачи, вернуться в Смоленск или в Вильну, или остаться в Москве, – для того, одним словом, чтобы удержать то блестящее положение, в котором находилось в то время французское войско, казалось бы, не нужно особенной гениальности. Для этого нужно было сделать самое простое и легкое: не допустить войска до грабежа, заготовить зимние одежды, которых достало бы в Москве на всю армию, и правильно собрать находившийся в Москве более чем на полгода (по показанию французских историков) провиант всему войску. Наполеон, этот гениальнейший из гениев и имевший власть управлять армиею, как утверждают историки, ничего не сделал этого.
Он не только не сделал ничего этого, но, напротив, употребил свою власть на то, чтобы из всех представлявшихся ему путей деятельности выбрать то, что было глупее и пагубнее всего. Из всего, что мог сделать Наполеон: зимовать в Москве, идти на Петербург, идти на Нижний Новгород, идти назад, севернее или южнее, тем путем, которым пошел потом Кутузов, – ну что бы ни придумать, глупее и пагубнее того, что сделал Наполеон, то есть оставаться до октября в Москве, предоставляя войскам грабить город, потом, колеблясь, оставить или не оставить гарнизон, выйти из Москвы, подойти к Кутузову, не начать сражения, пойти вправо, дойти до Малого Ярославца, опять не испытав случайности пробиться, пойти не по той дороге, по которой пошел Кутузов, а пойти назад на Можайск и по разоренной Смоленской дороге, – глупее этого, пагубнее для войска ничего нельзя было придумать, как то и показали последствия. Пускай самые искусные стратегики придумают, представив себе, что цель Наполеона состояла в том, чтобы погубить свою армию, придумают другой ряд действий, который бы с такой же несомненностью и независимостью от всего того, что бы ни предприняли русские войска, погубил бы так совершенно всю французскую армию, как то, что сделал Наполеон.
Гениальный Наполеон сделал это. Но сказать, что Наполеон погубил свою армию потому, что он хотел этого, или потому, что он был очень глуп, было бы точно так же несправедливо, как сказать, что Наполеон довел свои войска до Москвы потому, что он хотел этого, и потому, что он был очень умен и гениален.
В том и другом случае личная деятельность его, не имевшая больше силы, чем личная деятельность каждого солдата, только совпадала с теми законами, по которым совершалось явление.
Совершенно ложно (только потому, что последствия не оправдали деятельности Наполеона) представляют нам историки силы Наполеона ослабевшими в Москве. Он, точно так же, как и прежде, как и после, в 13 м году, употреблял все свое уменье и силы на то, чтобы сделать наилучшее для себя и своей армии. Деятельность Наполеона за это время не менее изумительна, чем в Египте, в Италии, в Австрии и в Пруссии. Мы не знаем верно о том, в какой степени была действительна гениальность Наполеона в Египте, где сорок веков смотрели на его величие, потому что эти все великие подвиги описаны нам только французами. Мы не можем верно судить о его гениальности в Австрии и Пруссии, так как сведения о его деятельности там должны черпать из французских и немецких источников; а непостижимая сдача в плен корпусов без сражений и крепостей без осады должна склонять немцев к признанию гениальности как к единственному объяснению той войны, которая велась в Германии. Но нам признавать его гениальность, чтобы скрыть свой стыд, слава богу, нет причины. Мы заплатили за то, чтоб иметь право просто и прямо смотреть на дело, и мы не уступим этого права.
Деятельность его в Москве так же изумительна и гениальна, как и везде. Приказания за приказаниями и планы за планами исходят из него со времени его вступления в Москву и до выхода из нее. Отсутствие жителей и депутации и самый пожар Москвы не смущают его. Он не упускает из виду ни блага своей армии, ни действий неприятеля, ни блага народов России, ни управления долами Парижа, ни дипломатических соображений о предстоящих условиях мира.


В военном отношении, тотчас по вступлении в Москву, Наполеон строго приказывает генералу Себастиани следить за движениями русской армии, рассылает корпуса по разным дорогам и Мюрату приказывает найти Кутузова. Потом он старательно распоряжается об укреплении Кремля; потом делает гениальный план будущей кампании по всей карте России. В отношении дипломатическом, Наполеон призывает к себе ограбленного и оборванного капитана Яковлева, не знающего, как выбраться из Москвы, подробно излагает ему всю свою политику и свое великодушие и, написав письмо к императору Александру, в котором он считает своим долгом сообщить своему другу и брату, что Растопчин дурно распорядился в Москве, он отправляет Яковлева в Петербург. Изложив так же подробно свои виды и великодушие перед Тутолминым, он и этого старичка отправляет в Петербург для переговоров.
В отношении юридическом, тотчас же после пожаров, велено найти виновных и казнить их. И злодей Растопчин наказан тем, что велено сжечь его дома.
В отношении административном, Москве дарована конституция, учрежден муниципалитет и обнародовано следующее:
«Жители Москвы!
Несчастия ваши жестоки, но его величество император и король хочет прекратить течение оных. Страшные примеры вас научили, каким образом он наказывает непослушание и преступление. Строгие меры взяты, чтобы прекратить беспорядок и возвратить общую безопасность. Отеческая администрация, избранная из самих вас, составлять будет ваш муниципалитет или градское правление. Оное будет пещись об вас, об ваших нуждах, об вашей пользе. Члены оного отличаются красною лентою, которую будут носить через плечо, а градской голова будет иметь сверх оного белый пояс. Но, исключая время должности их, они будут иметь только красную ленту вокруг левой руки.
Городовая полиция учреждена по прежнему положению, а чрез ее деятельность уже лучший существует порядок. Правительство назначило двух генеральных комиссаров, или полицмейстеров, и двадцать комиссаров, или частных приставов, поставленных во всех частях города. Вы их узнаете по белой ленте, которую будут они носить вокруг левой руки. Некоторые церкви разного исповедания открыты, и в них беспрепятственно отправляется божественная служба. Ваши сограждане возвращаются ежедневно в свои жилища, и даны приказы, чтобы они в них находили помощь и покровительство, следуемые несчастию. Сии суть средства, которые правительство употребило, чтобы возвратить порядок и облегчить ваше положение; но, чтобы достигнуть до того, нужно, чтобы вы с ним соединили ваши старания, чтобы забыли, если можно, ваши несчастия, которые претерпели, предались надежде не столь жестокой судьбы, были уверены, что неизбежимая и постыдная смерть ожидает тех, кои дерзнут на ваши особы и оставшиеся ваши имущества, а напоследок и не сомневались, что оные будут сохранены, ибо такая есть воля величайшего и справедливейшего из всех монархов. Солдаты и жители, какой бы вы нации ни были! Восстановите публичное доверие, источник счастия государства, живите, как братья, дайте взаимно друг другу помощь и покровительство, соединитесь, чтоб опровергнуть намерения зломыслящих, повинуйтесь воинским и гражданским начальствам, и скоро ваши слезы течь перестанут».
В отношении продовольствия войска, Наполеон предписал всем войскам поочередно ходить в Москву a la maraude [мародерствовать] для заготовления себе провианта, так, чтобы таким образом армия была обеспечена на будущее время.
В отношении религиозном, Наполеон приказал ramener les popes [привести назад попов] и возобновить служение в церквах.
В торговом отношении и для продовольствия армии было развешено везде следующее:
Провозглашение
«Вы, спокойные московские жители, мастеровые и рабочие люди, которых несчастия удалили из города, и вы, рассеянные земледельцы, которых неосновательный страх еще задерживает в полях, слушайте! Тишина возвращается в сию столицу, и порядок в ней восстановляется. Ваши земляки выходят смело из своих убежищ, видя, что их уважают. Всякое насильствие, учиненное против их и их собственности, немедленно наказывается. Его величество император и король их покровительствует и между вами никого не почитает за своих неприятелей, кроме тех, кои ослушиваются его повелениям. Он хочет прекратить ваши несчастия и возвратить вас вашим дворам и вашим семействам. Соответствуйте ж его благотворительным намерениям и приходите к нам без всякой опасности. Жители! Возвращайтесь с доверием в ваши жилища: вы скоро найдете способы удовлетворить вашим нуждам! Ремесленники и трудолюбивые мастеровые! Приходите обратно к вашим рукодельям: домы, лавки, охранительные караулы вас ожидают, а за вашу работу получите должную вам плату! И вы, наконец, крестьяне, выходите из лесов, где от ужаса скрылись, возвращайтесь без страха в ваши избы, в точном уверении, что найдете защищение. Лабазы учреждены в городе, куда крестьяне могут привозить излишние свои запасы и земельные растения. Правительство приняло следующие меры, чтоб обеспечить им свободную продажу: 1) Считая от сего числа, крестьяне, земледельцы и живущие в окрестностях Москвы могут без всякой опасности привозить в город свои припасы, какого бы роду ни были, в двух назначенных лабазах, то есть на Моховую и в Охотный ряд. 2) Оные продовольствия будут покупаться у них по такой цене, на какую покупатель и продавец согласятся между собою; но если продавец не получит требуемую им справедливую цену, то волен будет повезти их обратно в свою деревню, в чем никто ему ни под каким видом препятствовать не может. 3) Каждое воскресенье и середа назначены еженедельно для больших торговых дней; почему достаточное число войск будет расставлено по вторникам и субботам на всех больших дорогах, в таком расстоянии от города, чтоб защищать те обозы. 4) Таковые ж меры будут взяты, чтоб на возвратном пути крестьянам с их повозками и лошадьми не последовало препятствия. 5) Немедленно средства употреблены будут для восстановления обыкновенных торгов. Жители города и деревень, и вы, работники и мастеровые, какой бы вы нации ни были! Вас взывают исполнять отеческие намерения его величества императора и короля и способствовать с ним к общему благополучию. Несите к его стопам почтение и доверие и не медлите соединиться с нами!»
В отношении поднятия духа войска и народа, беспрестанно делались смотры, раздавались награды. Император разъезжал верхом по улицам и утешал жителей; и, несмотря на всю озабоченность государственными делами, сам посетил учрежденные по его приказанию театры.