Княжевич, Николай Антонинович

Николай Антонинович Княжевич<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Таврический губернатор
14 ноября 1914 — 11 января 1917
Предшественник:	Николай Николаевич Лавриновский
Преемник:	должность ликвидирована
Рождение:	19 января 1871(1871-01-19)
Смерть:	4 марта 1950(1950-03-04) (79 лет) Сент-Женевьев-де-Буа, Франция
Образование:	Александровский лицей
Военная служба
Годы службы:	1891—1917
Принадлежность:	Российская империя Российская империя
Род войск:	кавалерия
Звание:	генерал-майор
Сражения:	Первая мировая война
Награды:	ГО 2-й ст. 1-й ст. 1-й ст.

Никола́й Антони́нович Княже́вич (19 января 1871 — 4 марта 1950, Сент-Женевьев-де-Буа) — генерал-майор Свиты, последний Таврический губернатор. Внук Д. М. Княжевича.

Биография

Православный. Из потомственных дворян Таврической губернии. Сын тайного советника Антонина Дмитриевича Княжевича. Младший брат Владимир — феодосийский уездный предводитель дворянства.

В 1891 году окончил Александровский лицей с золотой медалью. В следующем году выдержал офицерский экзамен при 1-м военном Павловском училище и был определен корнетом в Лейб-гвардии Гусарский Его Величества полк.

Чины: поручик (1896), штабс-ротмистр (1898), ротмистр (1902), флигель-адъютант (1904), полковник (1904), генерал-майор с зачислением в Свиту (за отличие, 1912).

В течение трех с половиной лет командовал эскадроном лейб-гвардии Гусарского полка. В 1908—1912 годах командовал Крымским конном полком. С 9 октября 1912 года командовал 2-й бригадой 8-й кавалерийской дивизии, с которой вступил в Первую мировую войну. Был награждён Георгиевским оружием

За то, что в бою 24 и 25 авг. 1914 г. под Аннополем, захватил и удержал важный пункт на р. Висле.

14 ноября 1914 года назначен Таврическим губернатором, а 11 января 1917 года — Одесским градоначальником.

После Октябрьской революции в эмиграции в Югославии. В начале 1920-х годов жил с семьёй в Венгрии. Затем переехал во Францию, возглавлял объединение Крымского конного полка. Последние годы жизни провел в Русском доме в Сент-Женевьев-де-Буа.

Скончался в 1950 году. Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Был женат на Екатерине Борисовне Обуховой (1891—1954).

Память

В 1916—1952 годах в честь Николая Антониновича называлась станция Яркая Крымской железной дороги.

Награды

• Орден Святого Станислава 3-й ст. (1901);
• Орден Святой Анны 3-й ст. (1904);
• Орден Святого Владимира 4-й ст. (1906);
• Орден Святого Владимира 3-й ст. (1909) с мечами (1914);
• Орден Святой Анны 1-й ст. с мечами (1915);
• Орден Святого Станислава 1-й ст. с мечами (1915);
• Орден Святого Владимира 2-й ст. с мечами (1915);
• Георгиевское оружие (ВП 09.03.1915).

Источники

• Памятная книжка лицеистов. — СПб.: Типография МВД, 1911. — С. 127.
• [www.tez-rus.net/ViewGood31984.html Российское зарубежье во Франции. 1919—2000.] / под общ. ред. Л. Мнухина, М. Авриль, В. Лосской. — М.: Наука; Дом-музей Марины Цветаевой, 2008.
• [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=2034 Княжевич, Николай Антонинович] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»
• [regiment.ru/bio/K/153.htm Биография на сайте «Русская императорская армия»]

Отрывок, характеризующий Княжевич, Николай Антонинович

– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.