Список княжеских родов России
Поделись знанием:
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.
От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…
Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.
Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.
Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.
О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.
22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.
– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.
Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.
С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.
Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
(перенаправлено с «Княжеский род»)
Спи́сок кня́жеских родо́в Росси́йского ца́рства и Росси́йской импе́рии.
В список[1] включены:
- фамилии так называемых «природных» российских князей — происходивших от прежних владетельных династий Руси (Рюриковичи) и Литвы (Гедиминовичи) и некоторые другие;
- фамилии, возведённые российской властью в княжеское достоинство, и сопричисленные к ним иностранные княжеские рода;
- иностранные княжеские роды, принявшие российское подданство;
- российские рода, получившие княжеское достоинство иностранных государств;
- фамилии, происходящие от независимых владетелей закавказских царств (Грузии, Картли, Кахети, Имерети) и княжеств (Абхазии, Гурии, Мегрелии, Самцхе-Саатабаго и Сванетии), а также пользовавшиеся там княжеским достоинством и/или возведённые в княжеское достоинство владетелями указанных царств ещё до присоединения к России (с титулом «эристави» и «тавади»),
- фамилии, происходящие от татарских мурз, пользующиеся достоинством князей татарских.
Кроме этих фамилий, существовали княжеские роды, пресекшиеся в доимперский период, и роды, княжеское достоинство которых не было признано в Российской империи — в основном, родовая аристократия тюркских, финно-угорских и кавказских (в первую очередь — мусульманских) народов (см. Список татарских княжеских родов России, Осетинская аристократия).
После 1917 года одна из ветвей Дома Романовых продолжила практику пожалования княжеских титулов[2]. Эти пожалования в список пожалования не включены и отражены в статье Пожалования титулов и орденов Российской империи после 1917 года.
Также в разделе княжеских родов в [archive.org/details/spiskititulovan00gerogoog Списке титулованным родам и лицам Российской империи] помещены и единственные упомянутые там герцогский род (герцогини Лейхтенбергской), а также и род принцев (принцы Персидские). Кроме того, в России существовало ещё несколько герцогских родов и родов принцев, имевших княжеский титул (Меншиковы, Радзивиллы, Чарторыйские, Суворовы) или именовавшихся в России принцами (герцоги Мекленбург-Стрелицкие и герцоги Ольденбургские). Все они перечислены в соответствующих статьях (Список герцогских родов России и Список родов принцев России).
Некоторые роды, произошедшие от Рюрика по прямой мужской линии, утратили в доимперский период княжеский титул. Они перечислены в особой статье (Список дворянских родов России, утративших княжеский титул).
В список также не включены некоторые фамилии, упоминаемые в неофициальных генеалогических изданиях в числе княжеских родов Российской Империи, но для которых нет сведений, что они были признаны в княжеском достоинстве в Российской Империи или получили право на пользование княжеским титулом в Российской Империи:
- Князья фон Вреде[3] (Бавария)
- Князья Мазепы (СРИ), а также
- Князья Катковы-Шаликовы, признанные в княжеском достоинстве Временным правительством, после провозглашения России республикой[4].
Содержание
- 1 Алфавитный список княжеских родов
- 2 Фамилии княжеские
- 3 Роды, возведённые в княжеское Российской Империи достоинство, а также пожалованные титулом Светлости (в порядке пожалования на 1917 г.)
- 3.1 В царствование Петра I
- 3.2 В царствование Екатерины I
- 3.3 В царствование Петра II
- 3.4 В царствование Анны Иоанновны, Иоанна III,Елизаветы Петровны и Петра III
- 3.5 В царствование Екатерины II
- 3.6 В царствование Павла I
- 3.7 В царствование Александра I
- 3.8 В царствование Николая I
- 3.9 В царствование Александра II
- 3.10 В царствование Александра III
- 3.11 В царствование Николая II
- 4 Лица, возведённые в княжеское Царства Польского достоинство (в порядке пожалования)
- 5 Род, возведённый в княжеское Великого Княжества Финляндского достоинство (с 1809 года)
- 6 Список княжеских родов, угасших до 1700 года
- 7 См. также
- 8 Литература
- 9 Ссылки
- 10 Примечания
Алфавитный список княжеских родов
Список сокращений
- ВКЛ — Великое Княжество Литовское (Гедиминовичи, а также Гедройцы)
- ВКР — потомство Рюрика
- ВКФ — Великое Княжество Финляндское
- Г — Грузия; особо отмечены роды[5] :
- ГА — абхазские[6];
- ГГ — гурийские;
- ГИ — имеретинские;
- ГКК — роды, возведённые в княжеское достоинство в Картли-Кахетинском царстве (после соединения Картли и Кахети);
- ГКр — карталинские;
- ГКх — кахетинские;
- ГМ — мегрельские[7];
- ГС — сванские;
- ГЭ — роды, возведённые в княжеское достоинство Вахтангом VI Картлийским после его эмиграции в Россию в 1724 г.
- Инд. — Индия
- Ит. — Италия
- Молд. — фанариотские валашско-молдавские (бессарабские) роды;
- ОИ — Османская Империя
- Прус. - Пруссия
- Р — Российская Империя; особо отмечены роды:
- РИ — возведённые в княжеское Российской Империи достоинство до 1917 г.;
- РМ — маньчжурский;
- РО — остяцкий;
- РТ — князья татарского происхождения, но внесённые в число российско-княжеских, а не татарских княжеских родов, отмеченных в списке как (татарские);
- РЧ — черкесский
- СРИ — Священная Римская Империя
- ЦП — Царство Польское
Фамилии княжеские
А
- Князья Абамелик (ГКК)
- Князья Абамелик-Лазаревы (РИ)
- Князья Абашидзе (ГКр)
- Князья Абашидзе-Горленко (РИ)
- Князья Абхазовы (Абхази) (ГКх)[8]
- Князья Абхазовы (Анчипадзе-Абхазовы, Абхази) (ГКх)
- Князья Абымеликовы (ГКК)
- Князья Аваловы (Авалишвили) (2 ветви рода) (ГКх)
- Князья Агияшвили (Агиашвили) (ГИ)
- Князья Акчурины (татарские)
- Князья Аматуни (ГКК)
- Князья Амилахвари (Амилахваровы) (ГКр)
- Князья Амилахори (Амилахвари) (ГКр)
- Князья Амиреджиби (Амирэджиби, Амиреджибовы) (ГКр)
- Князья Андрониковы (Андроникашвили) (ГКх)
- Князья Анчабадзе (Ачба, Ачбовы) (ГА)
- Князья Апакидзе (ГМ)
- Князья Аргутинские-Долгорукие (РИ)
- Князья Аргутинские-Долгорукие (Мхаргдзели-Аргуташвили) (ГКр)
- Князья Асатиани (ГМ)
- Князья Ахвледиани (ГМ)
Б
- Князья Бабадышевы (ГКх)
- Князья Бабичевы (ВКР)
- Князья Багратионы (потомки царя Иессе I Картлийского) (ГКр)
- Князья Багратионы (потомки царя Александра V Имеретинского) (ГИ)
- Светлейшие князья Багратионы (ГИ и РИ)
- Князья Багратионы-Давыдовы (потомки царя Давида II Имеретинского) (ГИ)
- Князья Багратионы-Имеретинские (ГИ)
- Светлейшие князья Багратионы-Имеретинские (ГИ и РИ)
- Князья Багратионы-Мухранские (3 ветви рода) (ГКр)
- Князья Баратовы (Баратаевы, Бараташвили) (7 ветвей родов) (ГКр)
- Князья Барклай-де-Толли (РИ)
- Князья Барклай-де-Толли-Веймарн (РИ)
- Князья Баюшевы (татарские)
- Князья Бебутовы (Бебуташвили) (ГКр)
- Князья Бегильдеевы (татарские) [9]
- Князья Бегтабеговы (Бегтабегишвили) (3 ветви рода) (ГКр)
- Светлейший князь Безбородко (РИ)
- Князья Белосельские (ВКР)
- Князья Белосельские-Белозерские (ВКР и РИ)
- Князья Бельские (ВКР)
- Князья Болховские (ВКР)
- Князья Борятинские (Барятинские) (ВКР)
В
- Князья Вадбольские (ВКР)
- Светлейшие князья Варшавские, графы Паскевичи-Эриванские (РИ)
- Князья Васильчиковы (РИ)
- Князья Вахваховы (Вахвахишвили) (2 ветви рода) (ГКх)
- Князья Вачнадзе (2 ветви рода) (ГКх)
- Князья Великогагины (ВКР)
- Князья Визировы (Визиришвили) (ГКр)
- Светлейшие князья Витгенштейн (Прус.)
- Князья Волконские (ВКР)
- Светлейшие князья Волконские (РИ)
- Светлейшие князья Воронцовы (РИ)
- Светлейшие князья Воронцовы графы Шуваловы (2 ветви рода) (РИ)
- Князья Вяземские (ВКР)
- Князья Вяземские графы Левашовы (РИ)
Г
- Князья Гагарины (ВКР)
- Князья Гагарины-Стурдза (РИ)
- Князья Гантимуровы (РМ)
- Князья Гардапхадзе (ГМ)
- Князья Гедиановы (РТ)
- Князья Гедройцы (ВКЛ)
- Князья Геловани (ГС)
- Светлейший князь Голенищев-Кутузов-Смоленский (РИ)
- Князья Голицыны (ВКЛ)
- Светлейшие князья Голицыны (РИ)
- Князь Голицын-Головкин (РИ)
- Князья Голицыны графы Остерман (РИ)
- Князья Горчаковы (ВКР)
- Светлейшие князья Горчаковы (РИ)
- Князья Грузинские (потомство царя Вахтанга V Картлийского) (ГКр)
- Светлейшие князья Грузинские (потомство царя Ираклия II Грузинского) (ГКх и РИ)
- Князья Гугунава (ГГ)
- Князья Гундоровы (ВКР)
- Князья Гурамовы (Гурамишвили) (2 ветви рода) (ГКх)
- Князья Гургенидзе (ГКх)
- Князья Гуриели (ГГ)
- Светлейшие князья Гуриели (ГГ и РИ)
Д
- Князья Дабижа (4 ветви рода) (Молд.)
- Князья Давидовы-Багратионовы (Багратионы-Давыдовы, Давыдовы, Давитишвили-Багратиони) (потомки царя Александра I Кахетинского) (ГКх)
- Князья Дадешкелиани (ГС)
- Князья Дадиан (Дадиани) (младшее потомство Николая Мингрельского) (ГМ)
- Князья Дадиани (младшая ветвь) (ГМ)
- Князья Дадиановы (Дадианы, Дадиани) (старшая ветвь) (ГМ)
- Князья Дашкины (татарские)
- Князья Дашковы[10] (ВКР)
- Князья Девлеткильдеевы (татарские)
- Князья Дгебуадзе (ГМ)
- Князья Джаваховы (Джавахишвили) (ГКр)
- Князья Джаиани (ГМ)
- Князья Джамбакур-Орбелиановы (Орбелиани) (ГКр)
- Князья Джамбакуриан-Орбелиан (Орбелиани) (2 ветви рода) (ГКр)
- Князья Джамбакуриан-Орбелиани (Орбелиани) (2 ветви рода) (ГКр)
- Князья Джандиеровы (Джандиери) (2 ветви рода) (ГКх)
- Князья Джапаридзе (ГИ)
- Князья Джорджадзе (2 ветви рода) (ГКх)
- Князья Диасамидзе (ГКр)
- Князья Дивеевы (татарские)
- Князь Долгоруков-Крымский (ВКР и РИ)
- Князья Долгоруковы (ВКР)
- Князья Дондуковы (калмыцкие)
- Князья Дондуковы-Корсаковы (I) (РИ)
- Князья Дондуковы-Корсаковы (II) (РИ)
- Князья Дондуковы-Изъединовы (РИ)
- Князья Друцкие (ВКР)
- Князья Друцкие-Любецкие (ВКР)
- Князья Друцкие-Соколинские (ВКР)
- Князья Друцкие-Соколинские-Гурко-Ромейко (ВКР)
- Князья Дуловы (ВКР)
Е
- Князья Елецкие (ВКР)
- Князья Енгалычевы (3 рода) (татарские)
- Князья Еникеевы (татарские)
Ж
- Князья Жеваховы (ГКр)
- Князья Жировые-Засекины (ВКР)
З
- Князь Зайончек (ЦП)
- Князья Засекины (ВКР)
- Князья Звенигородские (ВКР) [11]
- Князья Зубовы (СРИ)
И
- Князья Имеретинские (ГИ)
- Светлейшие князья Имеретинские (ГИ и РИ)
- Князья Инал-Ипа (Иналыпа, Иналишвили) (ГА)
- Светлейшие князья Италийские, графы Суворовы-Рымникские (РИ)
- Князья Ишеевы (татарские)
К
- Князья Кавкасидзевы (ГЭ)
- Князья Кантакузены (Молд.)
- Князья Кантакузины, графы Сперанские (РИ)
- Светлейшие князья Кантемиры (РИ)
- Князья Караловы (Каралишвили) (ГКх)
- Князья Касаткины-Ростовские (ВКР)
- Князья Кекуатовы (Кейкуатовы) (татарские)
- Князья Кильдишевы (татарские)
- Князья Кипиани (ГИ)
- Светлейшие князья Кирилловские (РИ)
- Князья Кобуловы (Кобулашвили) (ГКх)
- Князья Козловские (ВКР)
- Князья Кольцовы-Мосальские (ВКР)
- Князья Кориатовичи-Курцевичи (ВКЛ)
- Князья Корибут-Воронецкие (ВКЛ)
- Князья Кочакидзе (ГМ)
- Князья Кочубеи (РИ)
- Князья Кропоткины (2 ветви рода) (ВКР)
- Князья Кугушевы (татарские)
- Князья Кудашевы (2 рода) (татарские)
- Князья Кулунчаковы (татарские)
- Князья Куракины (ВКЛ)
- Князья Куткины (татарские)
- Князья Кутыевы (татарские)
Л
- Светлейшие князья Ливен (РИ)
- Князья Лионидзе (Леонидзевы) (ГКх)
- Князья Лионидзе (ГИ)
- Князья Лобановы-Ростовские (ВКР)
- Светлейшая княгиня Лович (Ловичская) (ЦП)
- Светлейшие князья Лопухины (РИ)
- Светлейшие князья Лопухины-Демидовы (РИ)
- Князья Лорткипанидзе (Лордкипанидзе) (ГИ)
- Князья Львовы (ВКР)
- Князья Лыщинские-Троекуровы (РИ)
- Князья Любомирские (СРИ)
М
- Князья Маврокордато (ОИ)
- Князья Магаловы (Магалошвили) (ГКр)
- Князья Макаевы (Макашвили) (ГКх)
- Князья Максимени-швили (Максименишвили) (ГГ)
- Князья Максутовы (татарские)
- Князья Максютовы (татарские)
- Князья Маматказины-Сакаевы (татарские)
- Князья Маматовы (татарские)
- Князья Мамины (татарские)
- Князья Мамлеевы (РТ)
- Князья Манвеловы (ГЭ)
- Князья Мансыревы (татарские)
- Князья Маршания (Маршан, Амаршан) (ГА)
- Князья Массальские (Мосальские) (ВКР)
- Князья Мачабели (ГИ)
- Князья Мачабели (Мачабеловы) (2 ветви рода) (ГКр)
- Князья Мачутадзе (ГГ)
- Князья Меликовы (Меликишвили) (3 ветви рода) (ГКр)
- Светлейшие князья Меншиковы (СРИ, РИ и ВКФ)
- Светлейший князь Меншиков-Корейша (РИ)
- Князья Мещерские (РТ)
- Князья Микадзе (ГМ)
- Князья Микеладзе (ГИ)
- Светлейший князь Мингрельский (I) (ГМ и РИ)
- Светлейшие князья Мингрельские (II) (ГМ и РИ)
- Князья Мурузи (2 ветви рода) (Молд.)
- Князья Мустафины (татарские)
- Князья Мхеидзе (ГИ)
- Князья Мхеидзе (ГМ)
- Князья Мышецкие (ВКР)
Н
О
- Князья Оболенские (ВКР)
- Князья Оболенские-Нелединские-Мелецкие (РИ)
- Князья Огинские (ВКР)
- Князья Одоевские (ВКР)
- Князья Одоевские-Масловы (РИ)
- Князья Орбелиановы (Орбелиани) (ГКр)
- Князья Орбельяновы (Орбелиани) (ГКр)
- Светлейший князь Орлов (СРИ)
- Князья Орловы (РИ)
- Князья Острожские (ВКР)
- Князья фон дер Остен-Сакен (РИ)
П
- Князья Павленовы (Павленишвили) (ГКр)
- Князья Пагава (ГМ)
- Князья Палавандовы (Палавандишвили) (3 ветви рода) (ГКр)
- Князья Палей (РИ)
- Князья Пожарские (ВКР)
- Князья Порюс-Визапурские (Инд.)
- Светлейший князь Потёмкин-Таврический (СРИ)
- Князья Прозоровские (ВКР)
- Князья Прозоровские-Голицыны (РИ)
- Князья Пузына (из Козельска Пузына) (ВКР)
- Князья Путятины (ВКР)
Р
- Князья Радзивиллы (СРИ)
- Светлейший князь Разумовский (РИ)
- Князья Ратиевы (Ратишвили) (ГКр)
- Князья Репнины (ВКР)
- Князья Репнины-Волконские (РИ)
- Князья Робитовы (Робиташвили) (ГКх)
- Князья Ромодановские (ВКР)
- Князья Ромодановские-Лодыженские (РИ)
- Ккнязья Романовские герцоги Лейхтенбергские (РИ)
- Князья Русиевы (Русишвили) (ГКх)
С
- Князья Саакадзе (ГКр)
- Князья Сагиновы (Сагинашвили) (ГКх)
- Князья Сайн-Витгенштейн-Берлебург (СРИ)
- Светлейшие князья Салтыковы (РИ)
- Князья Салтыковы-Головкины (РИ)
- Дворяне Демидовы Князья Сан-Донато (Ит.)
- Князья Сангушко (ВКЛ)
- Князья Сапеги (СРИ)
- Князья Сатыгины-Кондийские (РО)
- Князья Святополк-Мирские (ВКР)
- Князья Святополк-Четвертинские (ВКР)
- Князья Сибирские (РТ)
- Князья Сидамоновы (Сидамон-Эристовы, Сидамонидзе) (ГКх)
- Князья Солаговы (Солагашвили) (ГКр)
- Князья Сонцовы-Засекины (ВКР)
- Князья Стокасимовы (татарские)
- Князья Сумбатовы (Сумбаташвили) (2 ветви рода) (ГКр)
Т
- Князья Тавгиридзе (ГГ)
- Князья Тактаковы (Тактакишвили) (ГКр)
- Князья Тархановы-Моуравовы (Тархан-Моурави) (2 ветви рода) (ГКр)
- Князья Тарковские (РИ)
- Князья Тенишевы (2 рода) (татарские)
- Князья Троекуровы (ВКР)
- Князья Трубецкие (ВКЛ)
- Князья Тумановы (Туманишвили) (3 ветви рода) (ГКр)
- Князья Туркистановы (Туркестановы, Туркистанишвили) (ГЭ)
- Князья Тусиевы (Тусишвили) (ГКх)
- Князья Тюфякины (ВКР)
У
Х
- Князья Херхеулидзевы (Херхеулидзе) (2 ветви рода) (ГКр)
- Князья Хидирбеговы (ГКр)
- Князья Хилковы (ВКР)
- Князья Химшиевы (ГКх)
- Князья Хованские (ВКЛ)
- Князья Ходжаминасовы (ГКК)
- Князья Хотетовские (ВКР)
Ц
Ч
- Князья Чавчавадзе (3 ветви рода) (ГКх)
- Князья Чанышевы (татарские)
- Князья Чарторыйские (ВКЛ)
- Князья Чегодаевы (татарские)
- Князья Челокаевы или Чолокаевы (Чолокашвили) (ГКх)
- Князья Черкасские (Черкаские) (РЧ)
- Князья Черкезовы (Черкезишвили) (2 ветви рода) (ГКх)
- Светлейшие князья Чернышёвы (РИ)
- Князья Чиджавадзе (ГИ)
- Князья Чиковани (ГМ)
- Князья Чингисы (3 ветви рода) (РИ)
- Князья Чичуа (ГМ)
- Князья Чолокаевы (Чолокашвили) (2 ветви рода) (ГКх)
- Князья Чхеидзе (ГИ)
- Князья Чхеидзе (ГКр)
- Князья Чхейдзе (Чхеидзе) (ГИ)
- Князья Чкотуа (2 ветви рода) (ГА)
Ш
- Князья Шаликовы (Шаликашвили) (2 ветви рода) (ГКр)
- Князья Шахаевы (татарские)
- Князья Шаховские (ВКР)
- Князья Шаховские-Глебовы-Стрешневы (РИ)
- Князья Шехонские (Шахонские) (ВКР)
- Князья Шелешпанские (ВКР)
- Князья Шелия (ГМ)
- Князья Шервашидзе (Шарвашидзе) (ГКр)
- Князья Шервашидзе (Чачба) (ГА)
- Светлейший князь Шервашидзе (ГА и РИ)
- Князья Ширинские-Шихматовы (татарские)
Щ
- Князья Щепины-Ростовские (ВКР)
- Князья Щербатовы (ВКР)
- Князья Щетинины (ВКР)
Э
- Князья Эмухвари (Эмхаа, Эмхуа) (ГА)
- Князья Эндрониковы (ГКх)
- Князья Эристовы:
- Эристовы (Арагвские) (2 ветви рода) (ГКр)
- Эристовы (Гурийские) (ГГ)
- Эристовы (Ксанские) (ГКр)
- Эристовы (Рачинские) (ГИ)
Ю
- Светлейшие князья Юрьевские (РИ)
- Князья Юсуповы (РТ)
- Князья Юсуповы графы Сумароковы-Эльстон (РИ)
Я
- Князья Яблоновские (СРИ)
- Князья Яушевы (татарские)
- Князья Яшвили (Яшвиль) (ГИ)
Роды, возведённые в княжеское Российской Империи достоинство, а также пожалованные титулом Светлости (в порядке пожалования на 1917 г.)
В царствование Петра I
| Дата пожалования титула / предиката Светлость | Фамилия | Кто жалован | Примечания |
|---|---|---|---|
| 30 мая 1707 / тогда же | Меншиковы | Александр Данилович Меншиков (1673—1729), князь Римской империи |
Грамотой царя Петра I возведён в княжеское Российского царства достоинство, с наименованием князя Ижорской земли и титулом светлости. Высочайшей резолюцией от 9 сентября 1727 г. княжеское достоинство с него снято. Высочайшим указом от 1731 г. княжеское достоинство обеих империй возвращено сыну князя А. Д. Меншикова, Александру Александровичу Меншикову. Угас в сентябре 1893 г. Титул передан роду Корейш 29 мая 1897 г. |
| 31 июля 1711 / тогда же | Кантемиры | Дмитрий Константинович Кантемир (1673—1723), молдавский господарь | Высочайшей резолюцией въехавшему в Россию Д. К. Кантемиру дозволено именоваться, потомственно, светлейшим князем. Угас в 1780 г. |
В царствование Екатерины I
Возведение в княжеское достоинство не осуществлялось.
В царствование Петра II
| Дата | Фамилия | Кто жалован | Примечания |
|---|---|---|---|
| природные князья / 30 ноября 1729 | Долгоруковы | Князь Алексей Григорьевич Долгоруков (?—1734) и его сын Иван Алексеевич Долгоруков (1708—1739) | Лишены титула 9 (20) апреля 1730 г. |
В царствование Анны Иоанновны, Иоанна III,Елизаветы Петровны и Петра III
Возведение в княжеское достоинство не осуществлялось.
В царствование Екатерины II
| Дата | Фамилия | Кто жалован | Примечания |
|---|---|---|---|
| 10 июля 1775 / — | Долгоруков-Крымский | Князь Василий Михайлович Долгоруков (1722-1782) | Пожалован титулом Крымский (лично – дети его носили только родовой титул князей Долгоруковых). Род угас в 1993 г. ([www.rusgenealog.ru/index.php?id=gen_table&table_id=gen_rk_236]). |
В царствование Павла I
| Дата | Фамилия | Кто жалован | Примечания |
|---|---|---|---|
| 5 апреля 1797 / тогда же | Безбородко | Александр Андреевич Безбородко (1747—1799), действительный тайный советник, граф Римской империи |
Именным Высочайшим указом возведён в княжеское Российской империи достоинство с титулом светлости. Угас с его смертью 6 апреля 1799 г. |
| 8 апреля 1798 / — | Ромодановские-Лодыженские | Николай Иванович Лодыженский (?—1803), действительный тайный советник, сенатор |
Именным Высочайшим указом дозволено принять фамилию и титул князей Ромодановских, предков его по женской линии, именоваться впредь, потомственно, князем Ромодановским-Лодыженским. Угас в 1871 г. |
| 19 января 1799 / 12 февраля 1799 | Лопухины | Пётр Васильевич Лопухин (1753—1827) | Именным Высочайшим указом пожалован, с нисходящим его потомством, князем Российской империи, а 12 февраля 1799 г. пожалован ему титул и преимущества светлейшего князя. Угас 25 февраля 1873 г. Титул передан роду Демидовых 20 декабря 1865 г. |
| 27 февраля 1799 / — | Белозерские | Князь Александр Михайлович Белосельский (1752—1809) | При учреждении родового командорства князей Белосельских Мальтийского ордена сенатору кн. А.М. Белосельскому, как старшему в роде князей Белозерских, Высочайше повелено именоваться потомственно князем Белосельским-Белозерским. Род существующий (см.) (по другим данным — угас в 1978 г., но продолжается в женском поколении ([www.rusgenealog.ru/index.php?id=gen_table&table_id=gen_rk_294])). |
| 8 августа 1799 / 5 февраля 1848 | Италийские | Граф Александр Васильевич Суворов-Рымникский (1730—1800), генерал-фельдмаршал, принц Савойского дома | Именным Высочайшим указом возведён, с нисходящим его потомством, в княжеское Российской империи достоинство с титулом князя Италийского и повелено ему именоваться впредь князем Италийским графом Суворовым-Рымникским. Титул Светлостей предоставлен его внукам Александру (1804-1882) и Константину (1809-1877) Аркадьевичам. Угас в сентябре 1893 г. (в женском поколении в 1927 г.) |
| 22 марта 1800 / — | Аргутинские-Долгоруковы | Братья Иосиф (1743—1801), Моисей и Бежан (Борис) Шиошевичи Аргутинские | Предположительно существующий род. |
В царствование Александра I
| Дата | Фамилия | Кто жалован | Примечания |
|---|---|---|---|
| 1 июля 1801 / — | Репнины (Репнины-Волконские) | Князь Николай Григорьевич Волконский (1778—1845) | Именным Высочайшим указом полковнику кн. Н. Г. Волконскому повелено принять герб и фамилию его деда Николая Васильевича Репнина и именоваться впредь потомственно князем Репниным. Однако он и его потомки именуются князьями Репниными-Волконскими. Род существующий ([www.rusgenealog.ru/index.php?id=gen_table&table_id=gen_rk_307]). |
| 15 июля 1802 / — | Дондуковы-Корсаковы (I) | Никита Иванович Корсаков (1775—1857) | Именным Высочайшим указом по просьбе его жены (с 1801 г.) кнж. Веры Ионичны Дондуковой (1780-1833) дозволено принять герб, титул и фамилию князей Дондуковых (калмыцких) и именоваться потомственно князем Дондуковым-Корсаковым. Угас с его смертью в 1857 г. (в женском поколении в 1884 г.). Титул передан роду Корсаковых. |
| 29 июля 1812 / тогда же | Голенищевы-Кутузовы | Граф Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов (1745—1813) | 6 декабря 1812 г. получил почётное наименование «Смоленский». Угас (в мужском колене) с его смертью 16 апреля 1813 г. (в женском поколении в 1854 г.). Фамилия (без княжеского титула и приставки Смоленский) 7 мая 1859 г. передана в род Толстых (Голенищевы-Кутузовы-Толстые). |
| 30 августа 1814 / тогда же | Салтыковы | Граф Николай Иванович Салтыков (1736—1816) | Угас 31 августа 1941 г. |
| 24 ноября 1814 / 28 ноября 1815 | Разумовские | Граф Андрей Кириллович Разумовский (1752—1836) | Угас с его смертью 11 сентября (23 августа) 1836 г. |
| 30 августа 1815 / — | Барклай-де-Толли (Barclay de Tolly) |
Граф Михаил Богданович Барклай-де-Толли (1761—1818) | Угас 17 октября 1871 г. Титул передан роду Веймарн 8 декабря 1859 г. |
| 10 сентября 1820 / — | Дондуковы-Корсаковы (II) | Михаил Александрович (1794—1869) | Именным Высочайшим указом, по просьбе тестя, дозволено М.А. Корсакову, женатому (с 1819 г.) на единственной дочери кн. Н.И. Дондукова-Корсакова кнж. Марии Никитичне (1802—1884) принять герб, титул и фамилию князей Дондуковых и именоваться впредь потомственно князем Дондуковым-Корсаковым. Угас в 1902 г. (в женском поколении не ранее 15 сентября 1909 г.). Титул передан роду Изъединовых. |
В царствование Николая I
| Дата | Фамилия | Кто жалован | Примечания |
|---|---|---|---|
| 22 августа 1826 / 6 декабря 1826 | Ливен (von Lieven) | Графиня Шарлотта Карловна Ливен (1745—1828) | С нисходящим потомством. Род существующий. |
| 4 сентября 1831 / тогда же | Варшавские | Граф Иван Фёдорович Паскевич-Эриванский (1782—1856) | Угас со смертью 16 июня 1903 года сына первого князя светлейшего князя Ф.И. Паскевича, в браке с урождённой И.И. Воронцовой-Дашковой, умершей 14.04.1925, не имевшего потомства. 24 декабря 1847 г. был учреждён майорат с титулом Князь Варшавский граф Паскевич-Эриванский, который в случае пресечения рода должен был отойти в женское потомство родоначальника (в роды Балашовых, князей Волконских или князей Лобановых-Ростовских). После смерти Ф.И. Паскевича права на все титулы отошли к внуку 1-го князя Николаю Петровичу Балашову (1840–1931), который, однако, только в эмиграции принял титул князя Паскевича-Балашова. |
| 6 декабря 1831 / — | Кочубеи | Граф Виктор Павлович Кочубей (1768—1834) | Угас 20 ноября 1953 г. (по другим данным — после 1956 г.) |
| 8 ноября 1832 / — | Остен-Сакен (von der Osten gennant Sacken) | Граф Фабиян Вильгельмович (Фабиан-Готлиб) фон дер Остен-Сакен (1752—1837) | Угас с его смертью 7 апреля 1837 г. |
| природные князья / 21 августа 1834 | Дадиани (Мингрельские) | Владетель Мингрелии Леван V (1793—1846), его жена Марта (1792—1839) и дети обоего пола (3 сына и 2 дочери) | Высочайше утверждённым положением Комитета министров, объявленным Сенату 11 сентября 1834 г., предоставлен титул Светлости (всех прочих членов этого рода повелено именовать сиятельствами). Тот же титул должны были носить дети старшего сына. Дочери должны были сохранять титул Светлости и по выходе замуж[12]. Род существующий. |
| природный князь / 21 августа 1834 | Мингрельский (I) | Князь Георгий (Григорий) Григорьевич Дадиан (1798 — после 1851) | Высочайше утверждённым положением Комитета министров, объявленное Сенату 11 сентября 1834 г., предоставлен титул Светлости лично. Угас с его беспотомственной смертью после 1851 г. |
| природные князья / 21 августа 1834 | Шервашидзе | Владетель Абхазии Михаил Георгиевич (1806—1866), его жена Мариам (Меники) Николаевна (урожд. Дадиани), старший сын и мать Тамара Кациевна (урожд. Дадиани; 1778—1852) | Высочайше утверждённым положением Комитета министров, объявленным Сенату 11 сентября 1834 г., предоставлен титул Светлости (всех прочих членов этого рода повелено именовать сиятельствами). Род угас 19 ноября 1918 г. |
| природные князья / 30 августа 1834 | Волконские | Князь Пётр Михайлович Волконский (1776—1852) | Род существующий ([www.rusgenealog.ru/index.php?id=gen_table&table_id=gen_rk_306_1_1]). |
| 1 января 1839 / — | Васильчиковы | Граф Илларион Васильевич Васильчиков (1776—1847) | Род существующий. |
| природные князья / 16 апреля 1841 | Голицыны | Князь Дмитрий Владимирович Голицын (1771—1844) | Род существующий. |
| 16 апреля 1841 / 22 августа 1849 | Чернышёвы | Граф Александр Иванович Чернышёв (1785—1857) | Угас 27 января 1892 (1891?) г. |
| природные князья / 20 января 1843 | Гуриели | Сёстры княгиня Екатерина Чичуа (1824 — до 1856; урожд. кнж. Гуриели) и княжна Терезия Гуриели (1825—1871) | Высочайшим повелением сёстрам последнего владетеля Гурии предоставлен титул светлости с сохранением его для кнж. Терезии и по выходе замуж. Угас со смертью последней 24 марта 1871 г. |
| 6 апреля 1846 (20 июля 1845) / тогда же | Салтыковы-Головкины | Княгиня Наталья Юрьевна Салтыкова (урожд. Головкина) (1781/1782 — 1860) | Дозволено присоединить фамилию (без графского титула) её отца графа Юрия Лександровича Головкина. 17(10) декабря 1862 г. титул передан её сыну Алексею Александровичу Салтыкову (1826 — ?). Род угасший. |
| 6 августа 1845 / 30 марта 1852. | Воронцовы | Граф Воронцов, Михаил Семёнович (1782—1856) | Угас 6 мая 1882 г. Титул передан роду Шуваловых 7 июля 1882 г. |
| 25 июня 1847 / — | Чингисы (I) | Султан-Сагиб-Гирей-хан Чингис (ум. 1849) | Угас с его смертью в 1849 г. |
| 31 марта 1848 / — | Гагарины-Стурдза | Князь Григорий Евгеньевич Гагарин (1840—1921) | Высочайшим указом дозволено князю Г.Е. Гагарину присоединить герб и фамилию его деда т.с. Александра Сергеевича (Скарлатовича) Стурдза и именоваться впредь потомственно князем Гагариным-Стурдзой. Угас с его смертью в 1921 г.[13] |
| 21 декабря 1849 / — | Тарковские | Шамхал Абу-Мусселим-хан Тарковский | С передачей только старшему в роде. |
| 18 декабря 1852 / имели титул Императорских высочеств | Романовские | Потомство великой княжны Марии Николаевны и герцога Максимилиана Лехтенбергского: братья Николай (1843—1890), Евгений (1847—1901), Сергей (1849—1877), Георгий (1852—1912) Максимилиановичи и их сёстры Мария (1841—1914) и Евгения (1845—1925) Максимилиановны Лейхтенбергские | Угас 7 января 1974 г. |
| 23 февраля 1853 / — | Чингисы (II) | Ибрагим-Гирей-хан Чингис (? — до 1870) | Угас с его смертью до 1870 г. |
| 10 ноября 1854 / — | Прозоровские-Голицыны | Князь Александр Фёдорович Голицын (1810—1898) | Высочайше утверждённым мнением Государственного Совета свиты Е.В. ген.-м. кн. А.Ф. Голицыну дозволено принять фамилию и герб его деда Александра Александровича Прозоровского и именоваться впредь князем Прозоровским-Голицыным. Угас в 1914 г. |
В царствование Александра II
| Дата | Фамилия | Кто жалован | Примечания |
|---|---|---|---|
| 26 августа 1856 / — | Орловы | Граф Алексей Фёдорович Орлов (1787-1862) | Угас 30 мая 1961 г. |
| 21 мая 1863 / — | Голицыны графы Остерман | Князь Мстислав Валерианович Голицын (1847-1902) | Высочайшим утверждённым мнением Государственного Совета князю Мстиславу Валерияновичу Голицыну, как наследнику майората графа Остермана-Толстого, дозволено принять фамилию и герб графов Остерман и именоваться впредь князем Голицыным графом Остерман. Угас в 1966 году. |
| 12 октября 1864 / — | Шаховские-Глебовы-Стрешневы | Князь Михаил Валентинович Шаховский (1836-1892) | Высочайше утверждённым мнением Государственнгого Совета ротм. Кавалергарсдского п. кн. М.В. Шаховскому дозволено присоединить фамилию и герб его тестя полк. Феодора Петровича Глебова-Стрешнева и именоваться впредь князем Шаховским-Глебовым-Стрешневым, с тем, чтобы соединённая фамилия переходила только к старшему в роде. Род угас с его смертью в 1892 г. ([www.rusgenealog.ru/index.php?id=gen_table&table_id=gen_rk_178]) |
| природные князья / 20 июля 1865 | Имеретинские | Братья князья Константин (1824-1885), Николай (1831-1894) и Александр (1837-1900) Константиновичи Имеретинские и сестра их Нина. | Высочайше утверждённым мнением Государственного Совета предоставлен титул Светлости. Угас 10 ноября 1978 г. (существует в женском поколении). |
| природный князь / 4 января 1867 | Мингрельские | Князь Николай Давидович Дадиан (1847-1903) | Только старшему в роде (прочие членам рода его повелено именоваться князьями Дадиан с титулованием Сиятельство). Угас в марте 1919 г. (в женском колене 13 декабря 1961 г.) |
| природный князь / 4 января 1867 | Дадиан-Мингрельский | Князь Андрей Давидович Дадиан (1850-1910) | Ad personam (прочие членам рода его повелено именоваться князьями Дадиан с титулованием Сиятельство). Угас с его беспотомственной смертью 12 июня 1910 г. |
| 30 августа 1870 / — | Чингисы (III) | Султан-Ахмет-Гирей-хан Чингис (1834-после 1873) | |
| природные князья / 17 марта 1871 | Горчаковы | Князь Александр Михайлович Горчаков (1798-1883) | Род существующий ([www.rusgenealog.ru/index.php?id=gen_table&table_id=gen_rk_18]). |
| 19 мая 1872 / — | Кантакузины графы Сперанские | Князь Михаил Родионович Кантакузин (1848-1894) | Высочайшим указом кн. М.Р. Кантакузину дозволено присоединить фамилию и титул его прадеда графа М.М. Сперанского и именоваться впредь князем Кантакузиным графом Сперанским. Род, существовавший на 1960 г. |
| 16 января 1873 / — | Абамелик-Лазаревы | Князь Семён Давыдович Абамелик (1815-1888) | Высочайше утверждённым мнением Государственного Совета отставному генерал-майору князю С.Д. Абамелику дозволено принять фамилию его покойного тестя д.т.с. Христофора Екимовича Лазарева и именоваться впредь потомственно князем Абамелик-Лазаревым. Род угас 19 сентября 1916 г. |
| природный князь / 10 февраля 1875 | Шервашидзе | Князь Георгий Михайлович Шервашидзе (1846-1918) | Высочайше утверждённым мнением Государственного Совета сохранён ad personam предоставленный на основании Высочайше утверждённого 21 августа 1834 г. положения Комитета Министров титул Светлости (потомству его, брату и братьям отца предоставлен титул Сиятельств). Угас с его смертью 19 ноября 1918 г. |
| 26 сентября 1875 / — | Голицыны-Головкины | Князь Евгений Юрьевич Голицын (1845-1887) | Высочайшим указом дозволено флота лейтенанту князю Евгению Юрьевичу Голицыну, как наследнику майората графов Головкиных, присоединить фамилию д.т.с. графа Юрия Александровича Головкина и именоваться впредь князем Голицыным-Головкиным. Угас с его смертью в 1887 г. |
| 21 января 1876 / 27 февраля 1880 | Лопухины-Демидовы | Николай Петрович Демидов (1836-1910) | Указ о передаче титула Лопухиных (после пресечения рода Лопухиных (I)) Высочайше утверждён 20 декабря 1865 г. Дозволено принять фамилию и титул 30 мая 1873 г. с передачей только старшему в роде. Род существующий [uiro.narod.ru/articles/konference2001_10.htm]. |
| природные князья / 10 мая 1876 | Багратионы-Имеретинские | Братья князья Александр (1843-1880) и Дмитрий (1846-1885) Дмитриевичи Багратионы-Имеретинские | Утверждены в титуле Светлости определением Правительствующего Сената на основании Высочайше утверждённого 20 июня 1865 г. мнения Государственного Совета. Угас не ранее 1901 г. |
| 7 июля 1876 / — | Оболенские-Нелединские-Мелецкие | Князь Сергей Александрович Оболенский (1819-1882) | Определением Правительствующего Сената кн. С.А. Оболенский утверждён в княжеском достоинстве с наименованием Оболенский-Нелединский-Мелецкий (присоединить фамилию дяди по матери гв. капитана Гавриила Юрьевича Нелединского-Мелецкого ему было дозволено Высочайше утверждённым 19 октября 1870 г. мнением Государственного Совета с тем, чтобы соединённая фамилия переходила только старшему в роде). Род существующий. |
| 29 июля 1876 / — | Абашидзе-Горленко | Князь Симон Кайхосрович Абашидзе (1837-1891) | Высочайшим повелением от 29 июля 1876 года штабс-ротмистру С.К. Абашидзе дозволено присоединить герб и фамилию его тестя майора Семёна Давыдовича Горленко и именоваться впредь князем Абашидзе-Горленко с тем, чтобы эта фамилия переходила только к старшему в роде. Род угас с его смертью 18 января 1891 г. |
| 30 июня 1878 / — | Одоевские-Масловы | Николай Николаевич Маслов (1849-1919) | Именным Высочайшим указом дозволено штабс-ротмистру (впоследствии (26.02.1905-04.1907) наказной атаман Войска Донского) Н.Н. Маслову, сыну Софии Ивановны Масловой (урожд. княжны Одоевской), присоединить к своей фамилии и гербу герб, титул и фамилию угасшего в мужском поколении 27.02.1869 г. рода князей Одоевских и именоваться впредь князем Одоевским-Масловым с тем, чтобы эта фамилия переходила только к старшему в роде. Род угас с его беспотомственной смертью в 1919 году). |
| 30 января 1880 / — | Барклай-де-Толли-Веймарн | Александр (Александр-Магнус-Фридрих) Петрович Веймарн (1824-1905) | Указ о передаче титула рода Барклай-де-Толли Высочайше утверждён 8 декабря 1859 г. Дозволено принять фамилию и титул 17 мая 1872 г. с передачей только старшему в роде. Майорат отменён 21 ноября 1872 г. Угас в 1964 г. |
| 5 декабря (6 августа) 1880 / тогда же | Юрьевские | Княжна Екатерина Михайловна Долгорукова (1847-1922) | С нисходящим потомством. Род существующий. |
В царствование Александра III
| Дата | Фамилия | Кто жалован | Примечания |
|---|---|---|---|
| природные князья / 13 июня 1881 | Багратионы | Князь Александр Иванович Багратион (1851-1895) | Предоставлен титул Светлости определением Правительствующего Сената на основании Высочайше утверждённого 20 июля 1865 г. мнения Государственного Совета. Угас в 1937 г. (в женском колене в марте 2009 г.). |
| 7 июля 1882 / тогда же | Воронцовы (Светлейшие князья Воронцовы графы Шуваловы) (I) | Граф Павел Андреевич Шувалов (1845-1885) | Угас с его смертью в 1885 г. |
| 11 июля 1885 / — | Юсуповы (Князья Юсуповы графы Сумароковы-Эльстон) | Граф Феликс Феликсович Сумароков-Эльстон (1856-1928) | Указ о передаче титула Юсуповых Высочайше утверждён 11 июля 1885 г. Дозволено принять фамилию и титул 2 декабря 1891 г. с передачей только старшему в роде (отменено в 1914 г.). Угас 27 сентября 1967 г. (в женском поколении – 30 августа 1983 г.) |
| 12 февраля 1886 / тогда же | Воронцовы (Светлейшие князья Воронцовы графы Шуваловы) (II) | Граф Михаил Андреевич Шувалов | Угас с его смертью. |
В царствование Николая II
| Дата | Фамилия | Кто жалован | Примечания |
|---|---|---|---|
| природный хан / 1896 | Хивинский | Сеид-Мухаммад-Рахим-Богадур-хан III Хан хивинский (1845-1910) | |
| 29 мая 1897 / тогда же | Меншиковы-Корейши | Иван Николаевич Корейша (1865-1919 (?)), корнет |
Высочайше утверждённым мнением Государственного совета владельцу заповелного имения светлейнего князя Меншикова, И. Н. Корейшу, дозволено принять титул, прозвание и герб учредителя этого заповедного имения и именоваться впредь светлейшим князем Меншиковым-Корейшем. Угас с его смертью в 1919 (?) г. |
| 1895 / — | Вяземские (князья Вяземские графы Левашовы) | Князь Владимир Леонидович Вяземский (1889-1960) | Высочайше утвержденным мнением Государственного совета дозволено к его титулу и фамилии присоединить титул и фамилию его деда генерал-лейтенанта графа Владимира Васильевича Левашова (†26 мая 1898) ([www.history-ryazan.ru/taxonomy_menu/1/237/268?page=1]). Род существующий ([www.r-g-d.org/V/vjzmsky.htm], [vyazemskiy.ucoz.ru/index/potomki_i_rodstvenniki/0-8]). |
| 12 января 1907 / — | Дондуковы-Изъединовы | Лев Иванович Изъединов (1864—1939) | высочайше утверждённым мнением Государственного Совета мужу (с 1889 г.) кнж. Надежды Владимировны Дондуковой-Корсаковой (1867-?) отставному гвардии полк. Л.И. Изъединову дозволено присоединить фамилию, герб и титул князей Дондуковых и потомственно именоваться князем Дондуковым-Изъединовым ([slovo.dn.ua/biografiya.html?dic_tid=4993]). Угас в 1967 г. |
| 16 января 1907 / тогда же | Кирилловские | Виктория Фёдоровна (1876—1936) | С нисходящим потомством. Угас 21 апреля 1992 г. (существует в женском поколении). |
| 15 августа 1915 / — | Палей | Графиня Ольга Валериановна Гогенфельзен (1865-1929) | Угас 18 июля 1918 г. (в женском колене – 15 ноября 1990 г.) |
| 18 мая 1916 / — | Лыщинские-Троекуровы | Владимир Анзельмович Лыщинский (1861—1935) | Гофмейстер В.А. Лыщинский получил Высочайшее соизволение пользоваться титулом угасшего рода князей Троекуровых, от коего происходил по женской линии. После 1939 г. именовались Лещинские. Род существующий [14] |
Лица, возведённые в княжеское Царства Польского достоинство (в порядке пожалования)
В царствование Александра I
| Дата пожалования титула / предиката Светлость | Фамилия | Кто жалован | Примечания |
|---|---|---|---|
| 17/29 апреля 1818 / — | Зайончек (Zajaczek) | Иосиф (Юзеф) Зайончек герба Свинка (1752-1826) | Угас с его беспотомственной смертью 28 июля 1826 г. (и окончательно - со смертью 13.02.1845 г. его жены Александры (урожд. de Penet; 1754-1845)) |
| 8/20 июля 1820 / тогда же | Ловичские (Лович, Ловицкие) (Lowicz) | Графиня Иоанна (Жаннета) Антоновна Грудзинская (1795-1831) | Последний случай возведения в княжеское Царства Польского достоинство. Угас с её беспотомственной смертью 17 ноября 1831 г. |
Род, возведённый в княжеское Великого Княжества Финляндского достоинство (с 1809 года)
| Дата пожалования титула / предиката Светлость | Фамилия | Кто жалован | Примечания |
|---|---|---|---|
| 1832 / — | Меншиковы | Светлейший князь Александр Сергеевич Меншиков (1787-1869) | Единственный род, возведённый в княжеское Великого Княжества Финляндского достоинство. Угас в сентябре 1893 г. |
Список княжеских родов, угасших до 1700 года
Деление списка на княжеские роды, угасшие до 1700 года и существовавшие после этого является довольно условным, и основывается на датировке, предложенной Карновичем в 1886 году[15].
А
Б
- Князья Бакриновские
- Князья Барбашины
- Князья Бахтеяровы-Ростовские
- Князья Безносовы
- Князья Белевские
- Князья Бельские (Гедиминовичи)
- Князья Березуйские
- Князья (затем дворяне) Бокеевы
- Князья Боровские
- Князья Бритые-Ростовские
- Князья Брюхатые-Шуйские
- Князья Буйносовы-Ростовские
- Князья Булгаковы
- Князья Бычковы-Ростовские
В
- Князья Верейские
- Князья Витебские
- Князья Вишневецкие
- Князья Волоцкие
- Князья Волынские
- Князья Воронецких
- Князья Воротынские
Г
- Князья Галицкие (1-й ветви)
- Князья Галицкие
- Князья Глазатые-Шуйские
- Князья Глинские
- Князья Голенины-Ростовские
- Князья Голибесовские
- Князья Голубые-Ростовские
- Князья Голыгины
- Князья Горбатые-Шуйские
- Князья Горенские
- Князья Гроздевы-Ростовские
- Князья (затем дворяне) Губастые
- Князья Гундуровы
Д
- Князья (затем дворяне) Даниловы
- Князья Деевы
- Князья Дорогобужские
- Князья Друцкие-Горские
- Князья Друцкие-Озерецкие
- Князья Друцкие-Подбережские
Ж
З
- Князья Заозёрские
- Князья Заславские (Гедиминовичи)
- Князья Заславские (Рюриковичи)
- Князья Збаражские
- Князья Звенигородские-Барашевы
- Князья Звенигородские-Звенцовы
- Князья Звенигородские-Ноздреватые
- Князья Звенигородские-Рюмины
- Князья Звенигородские-Токмаковы
- Князья Звенигородские-Шистовы
- Князья Зубатые
И
- Князья Ижеславские (Заславские; затем — князья Мстиславские)
- Князья Изяславские
К
- Князья Карачевские
- Князья Карголомские
- Князья (затем дворяне) Карповы-Далматовы
- Князья Катыревы-Ростовские
- Князья Кашинские
- Князья Кашины
- Князья Кашины-Оболенские
- Князья Кемские
- Князья Кирдяпины-Шуйские
- Князья (затем дворяне) Кислеевские
- Князья Клубковы-Масальские
- Князья Ковровы
- Князья Козельские
- Князья Конинские
- Князья Корецкие
- Князья Коркодиновы
- Князья Кривоборские
- Князья Кромские
- Князья Кубенские
- Князья Курбские
- Князья Курдятевы
- Князья Курцевичи
Л
- Князья Ласткины-Ростовские
- Князья Литвиновы-Масальские
- Князья Луцкие
- Князья Лыковы
- Князья Льяловские
М
- Князья Мачевские
- Князья Мезецкие
- Князья Микулинские
- Князья Минские
- Князья Можайские
- Князья (затем дворяне) Молодые
- Князья Моложские
- Князья Мстиславские
- Князья Муромские
Н
- Князья Ногтевы-Оболенские
- Князья (затем дворяне) Нетшины
- Князья Небогатые
- Князья Неучкины
- Князья Нижегородские
- Князья Новосильские
- Князья Ногтевы-Суздальские
О
- Князья Оболенские-Золотые
- Князья Оболенские-Нагие
- Князья Оболенские-Овчинины
- Князья Оболенские-Серебряные
- Князья Оболенские-Стригины
- Князья Оболенские-Телепневы
- Князья Оболенские-Черные
- Князья Оболенские-Ярославовы
- Князья Олельковичи киевских
- Князья Осиповские
- Князья Осовицкие
- Князья Острожские
- Князья Охлябинины
П
- Князья Палецкие
- Князья Патрикеевы
- Князья Пенинские
- Князья Пенковы
- Князья Перемышльские
- Князья Перемышльские (Перемышля Калужского)
- Князья Пинские
- Князья (затем дворяне) Полевы
- Князья Полоцкие
- Князья Пороховские
- Князья Порыцких
- Князья Приимковы-Ростовские
- Князья Пронские
- Князья Пужбальские-Ростовские
Р
- Князья (затем дворяне) Рожественские
- Князья Ряполовские
С
- Князья Сандыревские
- Князья Селеховские
- Князья Сисеевы
- Князья Сицкие
- Князья Скопины-Шуйские
- Князья Слуцкие
- Князья Соломерецкие
- Князья Спажские
- Князья Стародубские
- Князья Сугорские (2 ветви)
- Князья Судцкие
Т
- Князья Татевы
- Князья Телятевские
- Князья Темкины-Ростовские
- Князья Тёмносиние
- Князья Тарусские
- Князья Тростенские
- Князья Тулуповы
- Князья Туренины
- Князья Турово-Пинские
У
Ф
- Князья Фоминские
Х
- Князья Хворостинины
- Князья Холмские
- Князья Хохолковы-Ростовские
Ч
- Князья Чернятинские
Ш
- Князья Шамины
- Князья Шастуновы
- Князья Шемякины
- Князья Шуйские
- Князья (затем дворяне) Шукаловские
- Князья Шуморовские
Щ
- Князья Щенятевы (княжеский род, происходящий в седьмом колене от Гедимина)[16]
- Князья Щепины-Оболенские
Ю
- Князья Юхотские
Я
- Князья Яновы-Ростовские
См. также
- Список родов принцев России
- Список татарских княжеских родов России
- Список княжеских родов Грузии
- Список княжеских родов Польши
- Список дворянских родов России, утративших княжеский титул
- Список герцогских родов России
- Список графских родов Российской империи
- Список родов маркизов Российской империи
- Список баронских родов России
- Абхазская аристократия
- Адыгская аристократия
- Осетинская аристократия
- Татарская аристократия
Напишите отзыв о статье "Список княжеских родов России"
Литература
- [ia341243.us.archive.org/1/items/spiskititulovan00gerogoog/spiskititulovan00gerogoog.pdf Список титулованным родам и лицам Российской империи]. Издание Департамента Герольдии Правительствующего Сената. 1892.
- Любимов С. В. Титулованные роды Российской империи: Опыт подробного перечисления всех титулованных российских дворянских фамилий, с указанием происхождения каждой фамилии, а также времени получения титула и утверждения в нём. — М.: ФАИР-ПРЕСС, 2004. — 368 с. — 3000 экз. — ISBN 5-8183-0777-8.
- Веселовский С. Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. — М.: Наука, 1969. — 584 с. — 4500 экз.
Ссылки
- [geroldia.ru/?lang=rus&id=22 Список княжеских родов на сайте Герольдии Великой княгини Марии Владимировны]
Примечания
- ↑ Основой списка послужило официальное издание 1892 г. Департамента Герольдии Правительствующего Сената ([ia341243.us.archive.org/1/items/spiskititulovan00gerogoog/spiskititulovan00gerogoog.pdf Список титулованным родам и лицам Российской империи]), дополненное по данным [geroldia.ru/?lang=rus&id=22 Список княжеских родов на сайте Герольдии Великой княгини Марии Владимировны], которые требуют дополнительной проверки.
- ↑ Князья Багратион-Мухранские-Грузинские (с титулование Царское Высочество), князья Брасовы, князь Друцкой-Соколинский-Добровольский, князья Пагава (вторая ветвь мегрельского рода, получившая признание в княжеском достоинстве), князья Ильинские, князья Красинские, князья Лопухины, светлейшая княгиня Романовская (Голицына), светлейшая княгиня Романовская (де Гоштоньи), светлейшая княгиня Романовская-Кнуст, светлейшая княгиня Романовская-Куракина, светлейшая княгиня Романовская (Мак-Дугалл), светлейшая княгиня Романовская-Павловская, светлейшая княгиня Романовская-Стрельнинская, светлейшие князья Романовские-Брасовы, светлейшие князья Романовские-Ильинские, светлейшие князья Романовские-Искандер, светлейшие князья Романовские-Красинские, светлейшие князья Романовские-Кутузовы, княгиня Стрельнинская, князья Тумановы-Левашевы (2 рода), князья Чкотуа (из рода Чхония (Чкония)).
- ↑ Князь Иосиф Карлович Вреде (р.1800), второй сын К.-Ф. фон Вреде вступил в российское подданство (Долгоруков П. В. Российская родословная книга. — СПб.: Тип. Э. Веймара, 1856. — Т. 3. — С. 16.).
- ↑ Вплоть до 1917 г. вассалами России (с сохранением владетельных прав) оставались два рода, носивших титулы эмиров (перс. امیر) и ханов, примерно соответствующих титулу князь:
- Династия Мангыт, правители Бухарского эмирата в 1756—1920 гг., носившие с 1785 г. титул эмиров (амир ул-муминин); вассалы России с 1868 года.
- Династия Кунграт, правители Хивинского ханства в 1804—1920 гг., носившие титул ханов Хорезма; вассалы России с 1873 года.
- ↑ Основой для разделения списка грузинских князей послужило аналогичное разделение, приведенное в списке грузинских княжеских и дворянских родов, приложенном к Георгиевскому трактату 1783 года, в котором картлийские и кахетинские князья указываются раздельно(см.[ia341243.us.archive.org/1/items/spiskititulovan00gerogoog/spiskititulovan00gerogoog.pdf Список титулованным родам и лицам Российской империи]), а также в официальном издании 1889 г. Министерства внутренних дел Российской империи «Список княжеских и графских фамилий, за которыми были признаны или утверждены титулы, пожалованные им иностранными государями или принадлежащие им по происхождению от древних титулованных или владетельных родов, а также тех, коим дозволено было присоединить к своим фамилиям титулы и фамилии их родственников», где особо выделены гурийские и имеретинские роды, утверждённые в княжеском достоинстве 6 декабря 1850 г. (Стр. 26-33). При этом следует учитывать, что с точки зрения российского законодательства разные ветви даже одного рода, но признанные в Российской Империи в княжеском достоинстве в разное время, считались формально разными родами, что зафиксировано, например, в Списке 1892 года. Также следует учитывать, что в русских официальных документах фамилии многих грузинских родов зачастую давались в русифицированной форме, поэтому в списке приводятся и грузинские варианты фамилий.
- ↑ По данным С.В. Думина (со ссылкой на К.Л.Туманова) абхазские княжеские (атуадские) роды Инал-Ипа (Иналыпа, Иналишвили),Маршания (Маршан, Амаршан), Чхотуа (Чкотуа) и Эмухвари (Эмхаа, Эмхуа) были формально утверждены в княжеском достоинстве Российской Империи в 1902, 1903, 1901 и 1910 гг. соответственно, тогда как ещё два абхазских княжеских рода (Дзяпш-Ипа (Зепишвили) и Чаабалырхва) такого признания не получили (Дворянские роды Российской Империи. – Т. 4) и, соответственно, в список не включены.
- ↑ Основой для выделения этих родов послужил составленный в 1866-1867 гг. специальной комиссией список княжеских родов Мегрелии, официально опубликованный в 1890 г., и включающий следующие мегрельские княжеские фамилии: Анчабадзе, Апакидзе, Асатиани, Ахвледиани, Гардапхадзе, Геловани, Дадешкилиани, Дадиани, Дгебуадзе, Джаиани, Кочакидзе, Микадзе, Мхеидзе, Пагава, Чиковани, Чичуа и Шелия (Дворянские роды Российской Империи. – Т. 4). Из этих родов Геловани и Дадешкилиани относятся точнее к числу сванских.
- ↑ Абхазовы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ [www.rulex.ru/01021094.htm Бегильдеевы]
- ↑ После пресечения этого рода, его фамилия(без княжеского титула) была передана 4 августа 1807 г. в одну из ветвей рода графов Воронцовых, принявших титул графов Воронцовых-Дашковых.
- ↑ Восстановлены в княжеском достоинстве в 1899 г.) [www.rulex.ru/01080196.htm Звенигородские].
- ↑ Рикман В. Ю. фон Правовое пложение Царских и Владетельных домов Грузии в Российской Империи // Геральдические ведомости. — 1995. — № 1(9). — С. 2.
- ↑ В некоторых источниках указывается, что разрешение именоваться с потомством князем Гагариным-Стурдза было получено в 1848 г. отцом Г.Е. Гагарина Евгением Григорьевичем (1811 — 1886 (1882?)), потомство которого существует и ныне [www.rusgenealog.ru/index.php?id=gen_table&table_id=gen_rk_258].
- ↑ Дворянские роды Российской империи. Т 2. Санкт-Петербург, 1995. Стр. 185.
- ↑ Деление списка на роды, угасшие до 1700 г. и существовавшие после этого является довольно условным, и основывается на датировке, предложенной Карновичем в 1886 г. (Карнович Е.П. Родовые прозвания и титулы в России и слияние иноземцев с русскими. – СПб., 1886. - С.171).
- ↑ Рудаков В. Е. Щенятевы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
| ||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Список княжеских родов России
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.
От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…
Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.
Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.
Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.
О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.
22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.
– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.
Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.
С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.
Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
