Княжна Тараканова (фильм)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Княжна Тараканова
Жанр

драма
исторический фильм

Режиссёр

Кай Ганзен
Андре Мэтр

Автор
сценария

Чеслав Сабинский

В главных
ролях

Николай Веков
Николай Васильев

Оператор

Жорж Мейер
Топпи

Кинокомпания

Братья Пате (московское отделение)

Длительность

18 мин.

Страна

Российская империя Российская империя

Язык

русский

Год

1910

IMDb

ID 0291299

К:Фильмы 1910 годаК:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

«Княжна Тараканова» — российский дореволюционный художественный немой фильм, снятый в 1910 году по одноименной пьесе И. В. Шпажинского.





Сюжет

Княжна Тараканова представляет собой одну из загадочных личностей истории. Мнения историков об её происхождении, равно как и об её трагической кончине, расходятся. Одни признавали за ней действительное право на русский престол как за дочерью тайного брака императрицы Елизаветы Петровны, другие, наоборот, считали её авантюристкой, решившей воспользоваться существовавшими темными слухами о существовании дочери Елизаветы и попытаться овладеть троном России. Время унесло в могилу тех, кто знал истину. Но достоверно то, что, как рассказывает нам картина, в городе Пизе славилась красотой и изяществом молодая женщина, которую все знали под именем «принцессы». Вся местная знать была у ног прекрасной чужеземки; не было недостатка и в предложениях, но Тараканова полюбила одного из своих недавних знакомых — богатыря-великана графа Орлова. А пока длилось увлечение и для княжны незаметно летело время среди свиданий и балов, императрица Екатерина II прислала Орлову указ заманить Тараканову на военное судно под предлог осмотра стоявшей тогда в Пизе русской эскадры, арестовать её и доставить в Россию. План, намеченный государыней, был удачно выполнен Орловым, и в скором времени адмирал Грейд, командовавший эскадрой, уже сдавал гражданским властям двоих пленниц: княжну Тараканову и её компаньонку Франческу-де-Мешеде. Тараканову перевели в Петропавловскую крепость, где после ряда допросов она была окончательно приговорена к пожизненному заключению. Такова была воля Екатерины Второй. Ей, конечно, лучше, чем нам, были известны подробности, но кара, возложенная на Тараканову, оказалась выше сил последней. Для измученной дорогой и волнениями предательского ареста Таракановой слишком резким был переход от роскоши пизанских дворцов к мраку крепостного равелина, соломенному ложу и полушубку вместо одеяла. Княжна начала быстро хиреть, и чахотка со всей силой обрушилась на слабый организм, ослабленный ещё более появившимся на свет ребенком — плодом любви Орлова. Ребенок был отнят у матери. Орлов заходил однажды к княжне в каземат, чтобы просить прощения за свой поступок, но Тараканова не простила ему предательства. Вскоре избавительница-смерть прекратила страдания Таракановой, о чем также имеются две версии, согласно которым: по первой — княжна умерла от чахотки, а второй — была залита в своем каземате во время наводнения. Но прочные стены крепости ревниво берегут свои тайны… И только кисти художников и синематограф пробуют раскрыть и оживить «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой».[1]

Критика

«Княжна Тараканова», именем которой названа очередная русская картина фирмы, предполагаемая дочь Елизаветы и гр. А. Разумовского от морганатического брака, родилась в конце 1745 г. была привезена в Петербург, где, после убеждений Екатерины II, удалилась в Ивановский монастырь в Москве, где постриглась под именем Досифеи и умерла в 1810 г. В последней четверти 18-го века появилась на европейском горизонте блестящая женщина. До 1777 года она побывала в Берлине, Генте и др. местах, выдавая себя то за девицу Франк, то за Шейль, то за Тремуйль, а в этом году появилась в Лондоне, затем в Париже, где выдавала себя за Али-Эмете, принцессу Волдомирскую с Кавказа. В конце 1773 года начал распространяться слух, что она дочь покойной императрицы Елизаветы, отправленная ею в Сибирь 6 или 7 лет девочкою, откуда сострадательными людьми перевезенная в Персию, где при дворе шаха получила воспитание, а впоследствии переехала в Европу. В начале 1775 года Тараканова-самозванка появилась в Италии. Императрица Екатерина поручила каким бы то ни было путём захватить опасную авантюристку. Граф Орлов прикинулся влюбленным в неё, вызвался помочь ей достигнуть престола, заманил её хитростью в Ливорно на русский корабль и доставил её в мае в Петропавловскую крепость. В ноябре в Александровском равелине она родила сына от А. Орлова, 4 декабря 1775 года скончалась от чахотки. С именем Таракановой-Самозванки, или, как она себя называла, княжны Таракановой, связана масса легенд, по одной из которых она потонула в каземате во время наводнения 10 сентября 1777 г. Правда, еще и до сих пор существует мнение, что та, которую принимали за самозванку, была настоящей княжной Таракановой. Во всяком случае, это была далеко не заурядная личность, и поэтому вполне понятен тот интерес, какой возбудит, без сомнения, появление кинематографической иллюстрации этого исторического эпизода. Переходя к исполнению ленты, укажем на то, что она разыграна лучшими московскими артистами, причем каждый из них дал настоящий исторический тип, начиная с г-жи Александровой в роли Екатерины II и кончая остальными артистами в роли «блестящей стаи славных», окружавших императрицу. Наибольшее внимание в картине останавливает на себе изображение г-жой Микулиной самой княжны. Очевидно, прототипом для её изображения послужила артистке известная картина Третьяковской галереи, точную копию с которой представляет последняя сцена ленты в версии смерти от наводнения. О постановке, декорациях и костюмах мы и не говорим, они в деталях соответствуют эпохе.[2]
Где же историзм? Смотрите пьесу «Княжна Тараканова», несколько раз в продолжение её показывается кабинет императрицы Екатерины II, и, право, нарочитая подделка её обстановки под старину прямо бросается в глаза <…> в «Княжне Таракановой» гонцы отвешивают такие уморительные поклоны императрице, что невольно хочется рассмеяться.[3]
Перед нами проходит целый ряд исторических лиц с удивительной правдой. Ничего не упущено в смысле сохранения характера эпохи, быта, костюмов до мелочей. Эта картина — крупное событие на кинематографическом рынке, и мы глубоко уверены в её безумном успехе.[4]
Допускается к демонстрированию при условии исключения аншлагов с письмами и рескриптами и последней сцены появления императрицы Екатерины II.[5]
Нельзя не упомянуть о музыке в «Княжне Таракановой». Не берусь утверждать, чтобы в этом случае главное настроение создавала музыка: исполнение говорило за себя. Отрывки и целые арии из сочинений наших русских композиторов незаметно переходили в народные песни, и притом так мягко, сцена за сценой, что получалось что-то чарующее…[6]

Напишите отзыв о статье "Княжна Тараканова (фильм)"

Примечания

  1. «Кине-Журнал», 1910, № 18/19, с.17
  2. «Сине-Фоно», 1910, № 2, с.9
  3. И. Саввин — Кинематограф на службе у истории и историка литературы//«Вестник воспитания», 1914, № 8, с. 192, 195
  4. «Кине-журнал», 1910, № 18/19, с.10
  5. Список кинематографических картин, которые могут быть допущены к публичному демонстрированию, 1911
  6. «Кине-журнал», 1911, № 2, с.89

Ссылки

  • Художественный фильм [www.youtube.com/watch?v=lsm9vB4YQDM «Княжна Тараканова»] на сайте youtube.
  • [2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=2&e_movie_id=2794 «Княжна Тараканова»] на сайте «Энциклопедия отечественного кино»

Отрывок, характеризующий Княжна Тараканова (фильм)

Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.