Князь-Владимирский собор (Санкт-Петербург)
Поделись знанием:
Координаты: 59°57′06″ с. ш. 30°17′43″ в. д. / 59.95167° с. ш. 30.29528° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=59.95167&mlon=30.29528&zoom=18 (O)] (Я)
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.
8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.
Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
| Православный собор | |
Князь-Владимирский собор
Собор Святого благоверного князя Владимира | |
 Вид на собор с северо-запада | |
| Страна | Россия |
| Город | Санкт-Петербург, улица Блохина, дом 26 |
| Конфессия | Православие |
| Епархия | Санкт-Петербургская |
| Орденская принадлежность |  в 1845—1917 годах
|
| Тип здания | Собор |
| Архитектурный стиль | Переходный от барокко к классицизму |
| Автор проекта | А. Ринальди, И. Е. Старов |
| Основатель | Екатерина II |
| Первое упоминание | 1708 год[1] |
| Строительство | 1766—1789 годы |
| Дата упразднения | 1926—1927 годы |
| Приделы | Главный — святого равноапостольного князя Владимира; северный — святителя Николая Чудотворца; южный — Успения Пресвятой Богородицы. |
| Статус |  Объект культурного наследия РФ № 7810361000
|
| Состояние | Отличное |
| Сайт | [vladimirskysobor.ru/ Официальный сайт] |
Князь-Влади́мирский собо́р (официальное название — собор Святого равноапостольного князя Владимира) в Санкт-Петербурге — православный храм, находящийся в квартале, ограниченном проспектом Добролюбова, Храмовым переулком, улицей Блохина и переулком Талалихина (напротив станции метро «Спортивная»)
Храм принадлежит Санкт-Петербургской епархии Русской православной церкви, является центром Петроградского благочиннического округа. Настоятель — протоиерей Владимир Сорокин.
Содержание
История
Первые храмы
Первая деревянная церковь Святого Николая на этом месте была построена в 1708 году. Затем в 1713—1719 годах здесь строилась мазанковая Успенская церковь. Эта церковь имела три придела: центральный Успенский и боковые Никольский и Предтеченский. Службы в Никольском и Предтеченском приделах начались в 1717 году. Успенский придел был освящён 5 апреля 1719 года. По царскому повелению церковь получила статус собора.
В 1740 году рядом с Успенским собором по указу императрицы Анны Иоанновны был заложен одноглавый каменный храм (архитекторы М. Г. Земцов и П. А. Трезини). Здание вывели под своды, но при восшествии на престол Елизаветы Петровны в 1742 году строительство было заморожено.
Строительство каменного собора
В 1765 году архитектором А. Ринальди был разработан новый проект уже пятиглавого собора с трёхъярусной колокольней. Перестройка храма велась в 1766—1773 годах.
В 1772 году разразился пожар, уничтоживший деревянный Успенский собор и повредивший ещё не достроенный каменный.
8 сентября 1772 года освятили Успенский придел. На этом в строительстве собора опять наступил перерыв, и только в 1783 году оно вновь возобновилось под руководством архитектора И. Е. Старова, который внёс изменения в оформление фасадов. 1 октября 1789 года новый собор освятили в честь святого князя Владимира.
Храм — памятник архитектуры в стиле, переходном от барокко к классицизму. Главный объём собора увенчан мощным пятиглавием, интерьер разделен пилонами на три нефа, стены расчленены пилястрами дорического ордера.
1790—1917 годы
В 1823 году устроены хоры и переделан в ампирном стиле иконостас.
С 1845 году собор стал капитульным храмом ордена Святого Владимира.
В 1859—1866 годах боковые Успенский и Никольский приделы перенесены в боковые нефы. Успенский занял место справа, а Никольский — слева от главного алтаря.
В 1872—1873 годах архитектором Н. Ф. Брюлловым построена ограда с двумя часовнями.
В 1882—1886 годах на пожертвования прихожан была по проекту архитектора Н. Н. Ковригина построена часовня святого Александра Невского на углу Большого проспекта Петроградской стороны. Часовня была освящена 2 июня 1886 года.
После 1917 года
С июля 1922 по август 1923 года собор был обновленческим, затем до 14 июня 1927 года принадлежал группе «Живая церковь», будучи возглавляемым протопресвитером Владимиром Красницким.
С 8 ноября 1926 года по 21 ноября 1927 года собор был временно закрыт; затем передан в пользование общине Патриаршей Церкви.
С 1938 по 1941 год — кафедральный собор, резиденция митрополита Ленинградского Алексия (Симанского).
В 1940—2001 годах здесь находилась икона Казанской Божией Матери (ныне возвращена в Казанский собор).
В 1989 году была выбита юбилейная медаль в честь 200-летия собора.
В 2015 году состоялась реставрация крыши, куполов и фасадов собора, приуроченная к 1000-летию со дня кончины святого равноапостольного великого князя Владимира. Она была проведена по программе Комитета по государственному контролю, использованию и охране памятников истории и культуры Санкт-Петербурга за счёт средств городского бюджета[2]. В ходе работ впервые с постройки собора была проведена реставрация крестов собора, изготовленных в 1766 году по проекту архитектора Антонио Ринальди[3]. На 2016 год запланированы работы по реставрации фасадов внутренней части колокольни, крылец и ограды сада[4].
Настоятели
| Настоятели[5] | |
|---|---|
| Даты | Настоятель |
| … — … | … |
| 1717—1721 | священник Иоанн Максимов |
| 1722 — … | протоиерей Симеон Ярмерковский |
| 1725—1730 | священник Михаил Иванов |
| 1730—1739 | священник Петр Федотов |
| 1740—1745 | протоиерей Тимофей Семенов |
| 1745—1778 | протоиерей Иаков Борисов |
| 1779—1786 | протоиерей Емеллиан Пименович Черенцовский |
| 1787 | священник Матфий Иванов |
| 1787 — 1 (12) марта 1793 | священник Тимофей Автономов (…—1793) |
| 1793—1796 | священник Василий Третьяков |
| 1796 — 20 апреля (2 мая) 1824 | протоиерей Михаил Борисович Каменский (…—1824) |
| 1824 — 2 (15) декабря 1856 | протоиерей Николай Макаров (…—1856) |
| 1857—1858 | протоиерей Константин Тимофеевич Никольский (1824—1910) |
| 1858—1859 | священник Николай Черновский |
| 1859—1862 | священник Александр Петрович Соколов |
| 1862—1868 | протоиерей Владимир Петрович Полянский (1810—1869) |
| 1868—1869 | иерей Павел Николаевский |
| 1869 — 4 (16) марта 1886 | протоиерей Алексий Антонович Светлов (1829—1886) |
| 3 (15) апреля 1886 — 1887 | протоиерей Евфимий Петрович Голинский (1827—1906) |
| 1887—1911 | протоиерей Василий Иванович Полетаев |
| 1911—1912 | протоиерей Никанор Михайлович Темномеров (1862—1912) |
| 1912—1919 | протоиерей Леонид Константинович Богоявленский (1872—1937) |
| август 1919 — май 1922 | протоиерей Михаил Фёдорович Союзов |
| 1922—1926 | протопресвитер Владимир Дмитриевич Красницкий (обновленец) |
| ноябрь 1927 — арестован 9 августа 1930 | протоиерей Павел Иоаннович Виноградов (1874 — расстрелян 1938)[6] |
| 1930 — арестован 17 февраля 1932 | протоиерей Александр Васильевич Медведский (1890—1973) |
| 1 марта 1932 — 14 ноября 1936 | протоиерей Лев Александрович Муллер (1887—1952) |
| ноябрь 1936 — 4 марта 1937 | архиепископ Николай (Ярушевич) (1891/1892—1961) |
| март — арестован 27 августа 1937 | епископ Тихон (Рождественский) (1881—1937) |
| ноябрь 1937 — 4 марта 1938 | протоиерей Лев Александрович Муллер (1887—1952) |
| март 1938 — 19 мая 1939 | протоиерей Павел Петрович Тарасов (1899—1971) |
| май 1939 — 17 февраля 1941 | протоиерей Владимир Александрович Румянцев (1877—1947) |
| февраль 1941 — 3 февраля 1942 | протоиерей Михаил Владимирович Славнитский (1888—1985) |
| февраль — 1 июля 1942 | протоиерей Николай Иванович Ломакин (…—1965) |
| июль 1942 — 12 января 1944 | протоиерей Павел Петрович Тарасов (1899—1971) |
| январь 1944—1945 | протоиерей Филофей Петрович Поляков (…—1958) |
| 1945 — 24 апреля 1947 | протоиерей Владимир Александрович Румянцев (1877—1947) |
| 1947—1948 | епископ Симеон (Бычков) (1882—1952) |
| 30 июня 1949 — 23 февраля 1953 | протоиерей Александр Васильевич Медведский (1890—1973) |
| … — … | … |
| август 1967 — 26 ноября 1969 | протоиерей Евгений Владимирович Амбарцумов (1917—1969) |
| … — … | … |
| 16 сентября 1997[7] — настоящее время | протоиерей Владимир Устинович Сорокин (род. 1939) |
Галерея
- Князь-Владимирский собор в Рождество 2016 года.JPG
Колокольня в Рождество 2016 года
- Петровский стадион.jpg
Вид со стороны Петровского стадиона
- St. Vladimir's cathedral04.JPG
Вход в собор
- St. Vladimir's cathedral05.JPG
- St. Vladimir's cathedral07.JPG
Ворота
Напишите отзыв о статье "Князь-Владимирский собор (Санкт-Петербург)"
Примечания
- ↑ Первая церковь
- ↑ [kgiop.gov.spb.ru/press-centr/news/12128/ На купола Князь-Владимирского собора после реставрации вернулись кресты]
- ↑ [www.vladimirskysobor.ru/novosti/arhiv-novostej/osvjascheny-kresty-knjaz-vladimirskogo-sobora?&catoffset=0&date_from=2015-01-01&offset=20 Освящены кресты Князь-Владимирского собора]
- ↑ [gov.spb.ru/gov/otrasl/c_govcontrol/news/82034/ В 2016 году продолжится реставрация Князь-Владимирского собора]
- ↑ Черепенина Н. Ю., Шкаровский М. В. Справочник по истории православных монастырей и соборов г. Санкт-Петербурга 1917—1945 гг. (по документам ЦГА СПб.). — СПб.: ДЕАН+АДИА-М, 1996. — С. 54—55. — ISBN 5-88976-009-2.
- ↑ [visz.nlr.ru/searchword.php?qs=%F1%F2%E0%F0%EE-%EC%EE%F1%E8%ED%EE Возвращенные имена]
- ↑ [spbda.ru/academy/r-49.html Сорокин Владимир, протоиерей, профессор]. Сайт Санкт-Петербургской Православной Духовной Академии. Проверено 25 сентября 2010. [www.webcitation.org/65UgR420V Архивировано из первоисточника 16 февраля 2012].
Литература
- Галкин А., Берташ А., Шкаровский М. Князь-Владимирский собор. Краткий исторический очерк. — СПб., 2005.
Ссылки
- [www.vladimirskysobor.ru/ Официальный сайт Князь-Владимирского собора]
- [encspb.ru/object/000700050036 Энциклопедия Санкт-Петербурга, В. В. Антонов]
- [rutube.ru/tracks/4442210.html?v=1c14294b3e3942a9d8029c0e478a34dd Короткометражный фильм "Спасибо старцу за мольбу" с участием настоятеля Князь-Владимирского Собора протоиерея Владимира Сорокина]
- [kypikartiny.gb7.ru/ Этюд Князь-Владимирского собора]
Отрывок, характеризующий Князь-Владимирский собор (Санкт-Петербург)
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.
8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.
Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
