Аугсбургское княжество-епископство
Поделись знанием:
К:Появились в 923 годуК:Исчезли в 1803 году
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.
В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.
Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
(перенаправлено с «Князь-епископ Аугсбурга»)
| Аугсбургское княжество-епископство | |||||||
| Fürstbistum Augsburg (Hochstift Augsburg) | |||||||
| Княжество-епископство в составе Священной римской империи | |||||||
| |||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| |||||||
 Территория княжества-епископства в 1648 году. | |||||||
| Столица | Аугсбург, Диллинген | ||||||
| Язык(и) | Немецкий | ||||||
| Форма правления | Теократия | ||||||
| Князь-епископ | |||||||
Княжество-епископство Аугсбург (нем. Fürstbistum Augsburg или Hochstift Augsburg) — духовное княжество в составе Священной Римской империи, существовавшее с X века до Германской медиатизации 1803 года. Княжество находилось на территории современной земли Бавария и входило в состав Швабского имперского округа.
История
Начало преобразования Аугсбургской епархии в духовное княжество относится к периоду пятидесятилетнего правления епископа Ульриха I (923—973), находившегося в родстве с Саксонской династией, который постепенно сосредоточил в своих руках не только духовные, но и светские властные полномочия на территории епископства. При нём Аугсбург перенёс ужасающее нашествие венгров, остановленное имперскими войсками в знаменитой битве на реке Лех (10 августа 955 года).
Наследник Ульриха I князь-епископ Генрих I выступил на стороне своего отца, маркграфа Восточной марки Бурхарда, поддержавшего в 974 году мятеж Генриха II Баварского против императора Оттона II. Подавивший мятеж император несколько месяцев продержал епископа Генриха в тюрьме. При князе-епископе Бруно Баварском (ум. 24.04.1029), брате императора Генриха II, княжество-епископство достигло наибольшего развития. Епископ Бруно восстановил несколько разрушенных монастырей, основал храм и колледж Святого Морица.
Территория княжества постепенно расширялась за счёт земельных пожертвований, в том числе со стороны князей-епископов: в частности, Генрих I пожертвовал свои владения в Гайзенхаузене, а Бруно отказал епископству свой удел Штраубинг. Князь-епископ Генрих II (1047—1063) добился от регентов малолетнего императора Генриха IV привилегии чеканки собственной монеты. При нём же началось возведение Аугсбургского собора, который был освящён в 1065 году. В начале Борьбы за инвеституру князь-епископ Аугсбурга Эммерих (Эмбрико) незадолго до своей смерти в 1077 году принял сторону императора Генриха IV. Конфликт с римским папой привёл к тому, что в 1077 году во главе Любекского княжества-епископства оказалось сразу два епископа: Зигфрид II и Вигольт (вошёл в историю как антиепископ). Это противостояние надолго затормозило духовное и государственное развитие епископства.
В 1803 году в результате наполеоновской секуляризации епископ Аугсбурга был лишён светской власти в пользу Баварского курфюршества, а княжество-епископство стало обычной католической епархией.
Князья-епископы
| Начало правления |
Конец правления |
Имя | Династия | Дополнительно |
|---|---|---|---|---|
| 923 | 04.07.973 | Ульрих I фон Диллинген | Диллингены | канонизирован в 993 году |
| 973 | 14.07.982 | Генрих I фон Гейсенхаузен | Бурхардинги | |
| 982 | 25.06.987 | Этихо дер Вельфе | ||
| 987 | 27.07.996 | Лютольд (Людольф) | ||
| 996 | 09.07.1000 | Гебхард | ||
| 1000 | 23.08.1006 | Зигфрид I | ||
| 1006 | 23.04.1029 | Бруно Баварский | Людольфинги | сын герцога Баварии Генриха II Строптивого |
| 1029 | 26.05.1047 | Эберхард I (Эппо) | ||
| 1047 | 03.09.1063 | Генрих II | ||
| 1063 | 30.07.1077 | Эммерих фон Лайнинген | ||
| 1077 | 04.12.1096 | Зигфрид II | ||
| 1077 | 11.05.1088 | антиепископ Вигольт | ||
| 1096 | 18.03.1133 | Герман фон Фохбург | ||
| 08.09.1133 | 1152 | Вальтер I фон Диллинген | Диллингены | |
| 1152 | 24.10.1167 | Конрад фон Хиршек | ||
| 1167 | 24.01.1184 | Хартвиг I фон Лирхайм | ||
| 28.01.1184 | 01.06.1202 | Удальшалк | ||
| 1202 | 30.04.1208 | Хартвиг II фон Хирхайм | ||
| 1208 | 23.08.1227 | Зигфрид III фон Рехберг | ||
| 1227 | 1248/1249 | Зибото фон Зеефельд | ||
| 13.03.1250 | 04.07.1286 | Гартман фон Диллинген | Диллингены |
- Зигфрид IV фон Альгертсхаузен (19.07.1286 — 26.06.1288);
- Вольфхард фон Рот (18.08.1288 — 13.01.1302);
- Дегенхард фон Хелленштайн (1303 — 26.11.1307);
- Фридрих I Шпет фон Файминген (1309 — 14.03.1331);
- Ульрих II фон Шёненгг (1331 — 25.07.1337);
- Генрих III фон Шёненгг (1337—1347);
- Маркуард I фон Рандек (30.05.1348 — 23.08.1365) — назначен патриархом Аквилеи;
- Вальтер II фон Хохшлиц (19.11.1365 — 04.10.1369);
- Иоганн I фон Шадланд (16.06.1371 — 1372) — доминиканец;
- Буркхард фон Эллербах (12.12.1373 — 09.03.1404);
- Эберхард II фон Кирхберг (30.05.1404 — 12.08.1413);
- Фридрих фон Графенек (24.09.1413 — 24.09.1414) — назначен епископом Бранденбурга;
- Ансельм фон Неннинген (24.09.1414 — 1423);
- Генрих фон Эренфельс (1423);
- Петер фон Шаумберг (27.02.1424 — 12.04.1469);
- Иоганн II фон Верденберг (15.05.1469 — 23.02.1486);
- Фридрих II фон Цоллерн (21.06.1486 — 08.03.1505);
- Генрих IV фон Лихтенау (07.05.1505 — 12.04.1517);
- Кристоф фон Штадион (20.04.1517 — 15.04.1543);
| Начало правления |
Конец правления |
Имя | Династия | Допллнительно |
|---|---|---|---|---|
| 01.06.1543 | 02.04.1573 | Отто Труксесс фон Вальдбург | Вальдбурги | |
| 31.07.1573 | 05.06.1575 | Иоганн Эгольф фон Кнёринген | Кнёрингены | |
| 23.09.1575 | 28.01.1591 | Маркуард II фон Берг | ||
| 10.05.1591 | 06.10.1598 | Иоганн Оттон фон Гемминген | Геммингены | |
| 29.11.1598 | 25.06.1646 | Генрих V фон Кнёринген | Кнёрингены | |
| 25.06.1646 | 25.06.1665 | Сигизмунд Франц Австрийский | Габсбурги | сын эрцгерцога Австрийского Леопольда V |
| 18.08.1665 | 01.04.1690 | Иоганн Кристоф фон Фрейберг | Фрейберги | |
| 01.04.1690 | 24.01.1737 | Александр Сигизмунд Нойбургский | Виттельсбахи | сын курфюрста Филиппа Вильгельма |
| 24.01.1737 | 12.06.1740 | Иоганн Франц Шенк фон Штауффенберг | Штауффенберги | |
| 18.08.1740 | 20.08.1768 | Иосиф Игнац Филипп Гессен-Дармштадтский | Гессены | сын принца Филиппа Гессен-Дармштадтского |
| 20.08.1768 | 1803 | Клеменс Венцеслав Саксонский | Веттины | сын курфюрста Фридриха Августа II |
Источники
- Ernst Friedrich Mooyer: Verzeichnisse der deutschen Bischöfe seit dem Jahre 800 nach Chr. Geb. Minden 1854, [books.google.de/books?id=PcQAAAAAcAAJ&pg=PA56 S. 3-4].
- [books.google.de/books?id=bKcCAAAAcAAJ&pg=PA181&dq=Eberhard+I.+Bischof+von+Augsburg+1029&lr=&as_brr=3 Johann Georg Sauter: Kirchengeschichte Schwabens bis zur Zeit der Hohenstaufen. C.H. Beck, 1864]
- [www.augsburger-gedenktage.de/Bischof/Augsburger-bischoefe.htm Liste Augsburger Bischöfe]
| |||||||||||||||||||||
Напишите отзыв о статье "Аугсбургское княжество-епископство"
Отрывок, характеризующий Аугсбургское княжество-епископство
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.
В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.
Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
