Князь Пожарский (фрегат)
«Князь Пожарский» — броненосный крейсер (рангоутный броненосный батарейный фрегат) русского императорского флота. Первый русский броненосный корабль, вышедший за пределы Балтики[1].
Содержание
Проект
Проект разрабатывался в рамках конкурса проектов железных броненосцев 1863 года, как «батарейное судно большого ранга», в 1864 году был классифицирован как «восьмипушечный батарейный корвет». Большое влияние на разработку оказал строящийся броненосец «Беллерофон». 21 октября 1864 года был подписан контракт на строительство[2].
Строительство
Строился в Санкт Петербурге на верфи «Галерный остров» английским подрядчиком К. Митчеллом под наблюдением корабельного инженера штабс-капитана А. Ф. Соболева[2].
Зачисление в списки кораблей 29 мая 1865 года. Работы по строительству начались 18 ноября 1864 года. Спущен на воду 31 августа 1867 года. Принят в казну в 1869 году[2].
В 1871 году, по замечанию начальника броненосной эскадры адмирала Бутакова Г. И., взамен боевой рубки для защиты от ружейного огня смонтировали броневые листы толщиной 50,8 мм. В 1872 году по распоряжению адмирала А. А. Попова были изменены рангоут и дифферентовка[1].
Служба
Вступил в строй 1873 году под командованием капитана 2-го ранга Басаргина[1].
С 1873 года по 1875 год — средиземноморский и далее трансатлантический поход под командованием Басаргина, ставший первым для российского цельнометаллического корабля. Во время похода в 1873 году от тифа умерло трое матросов, их могилы находятся на городском кладбище в Саутгемптоне, Англия. От неизвестной инфекции в 1974 году погибло ещё трое матросов, они похоронены на кладбище греческого острова Корфу. В это время старшим судовым врачом был Б. А. Кёрбер[3].
По возвращении из похода осенью 1875 года «Князь Пожарский» был поставлен в ремонт с модернизацией: подверглась переделке паровая машина; вместо шести котлов установили восемь новых; была установлена дополнительная подъемная труба; корпус покрыли однорядной (на сквозных болтах) деревянной обшивкой и цинковыми листами; добавлены приспособления для использования шестовых, откидных и буксируемых мин. Высота грот-мачты от палубы до топа — 16,5 м; масса рангоута — 135 тонн. При новом такелаже и рангоуте площадь парусов составляла около 2200 м². Общее количество экипажа возросло до 494 человек (24 офицера и 470 матросов)[1].
Испытания в Балтийском море начались с 10 июля и продлились до 25 ноября 1877 года. На осенних испытаниях корабль достиг скорости в 11,9 узла при давлении пара 1,54 атмосферы, мощности 2 214 л. с. и осадке 6,26 метра (максимальный результат 1872 года — 10,8 узла)[1].
В апреле 1880 года «Князь Пожарский» по приказу отправился из Пирея на Дальний Восток, где вошёл в состав 2-го отряда под командованием контр-адмирала Асланбегова («Князь Пожарский», «Азия», «Крейсер», «Разбойник», «Забияка» и «Абрек») эскадры на Тихом океане вице-адмирала Лесовского[2].
С 12 мая по 6 августа 1890 года выход в море из Кронштадта и обратно под флагом командующего учебной эскадрой контр-адмирала Геркена с младшими кадетами в учебное плавание. Заходы в Бьёрке, Гельсингфорс, и Ревель[4].
Исключён из списков 14 апреля 1911 года.
Командиры
- капитан 1-го ранга Куприянов, Александр Андреевич
- капитан-лейтенант (с 1 января 1873 капитан 2-го ранга) Басаргин, Владимир Григорьевич — 1867—1877
- капитан 1-го ранга Тыртов, Павел Петрович — 1880—1881
- капитан 1-го ранга Макаров, Степан Осипович — 1885
- капитан 1-го ранга Гирс, Владимир Константинович — 1905
- капитан 1-го ранга Сарнавский, Владимир Симонович — 30.01.1906
- капитан 1-го ранга Протопопов, Вениамин Николаевич — 1907
- капитан 1-го ранга (полковник адмиралтейства) Андржиевский, Константин Клитович — 1908
Известные люди, служившие на корабле
- Абаза, Алексей Михайлович
- Авелан, Фёдор Карлович
- Алексеев, Евгений Иванович
- Гумилев, Степан Яковлевич
- Дриженко, Фёдор Кириллович
- Иванов, Пётр Васильевич
- Истомин, Михаил Константинович
- Кёрбер, Бернгард Августович
- Колчак, Александр Васильевич
- Меньшиков, Михаил Осипович
- Чухнин, Григорий Павлович
- Штер, Андрей Петрович
Интересные факты
- Меньшиков Михаил Осипович в ряде изданий опубликовывал очерки заграничного плавания на фрегате «Князь Пожарский», а в 1879 году они были выпущены отдельной книгой названой «По портам Европы».
Напишите отзыв о статье "Князь Пожарский (фрегат)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 [www.mmt.ru/win/ships/knzpog/htm/a003.htm ICS MMT — Cruiser «Knyaz Pozharsky»]
- ↑ 1 2 3 4 Крестьянинов В. Я. [keu-ocr.narod.ru/Cruisers/chap03.html#chap3_2 Броненосные фрегаты «Князь Пожарский» и «Минин»] // Крейсера Российского императорского флота. 1856-1917 годы. — 2009. — 292 с. — 500 экз. — ISBN 978-5-81720-128-4.
- ↑ Кербер, Бернгард Августович // Биографический словарь профессоров и преподавателей Императорского Юрьевского, бывшего Дерптского, университета за сто лет его существования (1802 — 1902) / Под редакцией Левицкого Г. В.. — Юрьев, 1908. — Т. Том II.
- ↑ Зырянов П. Н. Адмирал Колчак, верховный правитель России. — 4-е изд. — М.: Молодая гвардия, 2012. — С. 22. — 637 с. — («Жизнь замечательных людей»). — ISBN 978-5-235-03375-7.
Литература
- Бочаров А. А. Броненосные фрегаты «Минин» и «Пожарский». — СПб.: Альманах, 1999. — 80 с. — («Боевые корабли мира»). — ISBN 978-5-699-49771-3.
Ссылки
- [www.mmt.ru/win/ships/knzpog/amain.htm Крейсер 1-го ранга «Князь Пожарский»]
- [navsource.narod.ru/photos/02/001/index.html Архив фотографий русского и советского ВМФ]
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Князь Пожарский (фрегат)
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.
С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
