Злоупотребление тианептином

Злоупотребление тианептином — немедицинское использование препарата группы атипичных трициклических антидепрессантов тианептина (коаксила), приводящее к негативным психологическим и физическим последствиям.

Тианептин обладает существенным наркогенным потенциалом, эффективность наркотического опьянения при его применении сравнима с таковым у традиционных наркотиков. Стоит отметить, что этот эффект отмечается в дозах, превышающих терапевтические: при пероральном применении в среднетерапевтических дозировках тианептин, как правило, безвреден. Злоупотребление тианептином относится к новым чрезвычайно злокачественным и терапевтически резистентным формам аддикции молодого возраста и приводит к быстрой инвалидизации.

Первые случаи злоупотребления тианептином были описаны в авторитетных источниках в 1999, а затем в 2003 году. На Западе публикуются данные в основном о единичных случаях злоупотребления тианептином. Однако этот препарат широко используют лица, страдающие наркотической зависимостью, в России и других странах СНГ. Существенную проблему представляет собой также использование тианептина в немедицинских целях грузинскими эмигрантами в Турции.

Постановлением правительства Российской Федерации от 30 июня 2010 года тианептин внесен в список III (список психотропных веществ, оборот которых в РФ ограничен и в отношении которых допускается исключение некоторых мер контроля в соответствии с законодательством и международными договорами РФ).

Особенности применения

Злоупотребление тианептином чаще всего начинается с его применения в качестве замены опиоидов больными, страдающими опиоидной зависимостью (хотя есть риск злоупотребления и у лиц без наркомании и токсикомании в анамнезе). В дальнейшем больные сочетают либо чередуют применение тианептином и применение опиоидов, или же злоупотребление этим препаратом приобретает признаки самостоятельного заболевания. Кроме того, отмечаются отдельные случаи первичного злоупотребления тианептином с последующим формированием зависимости.

Тианептин применяется чаще всего перорально или внутривенно (для внутривенного введения используется раствор из измельченных таблеток); значительно реже раствор вводится не в венозное, а в артериальное русло. Период эпизодического употребления препарата колеблется от 1 недели до 4 месяцев. Во многих случаях больные начинают употреблять тианептин сразу систематически; в этих случаях наблюдается быстрый рост толерантности.

При парентеральном применении даже больших доз тианептина продолжительность его наркотического действия относительно невелика, что обусловливает необходимость его многократного введения в течение дня и в результате — высокий риск тяжёлых соматических осложнений.

Внутривенное применение тианептина начинается, как правило, с использования подкожных вен верхних конечностей (кисти, предплечья, локтевой ямки). Далее, после развития флебита с последующей облитерацией этих вен, повторные попытки внутривенного введения обусловливают попадание препарата в паравазальную (околососудистую) клетчатку, развитие воспалительного процесса (инфильтрата) и последующее нагноение. Дальнейшее введение препарата в вены верхних конечностей становится невозможным, и больные прибегают к введению тианептина в бедренные сосуды в области паховой складки, что также влечёт за собой тяжёлые осложнения. К тяжёлым осложнениям приводит и внутримышечное введение препарата глубоко в мышцы бедра, ягодиц, голени.

Эффекты

Эффекты при немедицинском употреблении тианептина сходны с эффектами при употреблении героина. Препарат обладает быстрым пролонгированным и комбинированным эйфорическим, транквилизирующим действием, подобным опиоидному («опиоидная сонливость»), а также психостимулирующим эффектом, который проявляется повышенным настроением и гиперактивностью.

При внутривенном применении пациенты ощущают «приход» в виде тёплого комка в эпигастральной области, разливающегося по всему телу, расслабления, чувства приятного давления в висках. Нередко отмечается кожный зуд, миоз. Через короткое время наступает вторая фаза — собственно эйфория. «Приход» сопровождается характерным лекарственным привкусом во рту в момент внутривенного введения раствора, чувством жжения по ходу вен во время или после внутривенного введения. Как для перорального, так и для внутривенного введения тианептина характерен внезапный резкий спад эйфории, который сопровождается раздражительностью и подавленностью, спастическими болями в животе, выраженным влечением к повторению интоксикации.

Со временем происходит ослабление и укорочение действия препарата, несмотря на увеличение дозы. За относительно короткий период злоупотребления формируется устойчивая, полиморфная и тяжёлая психологическая и физическая зависимость. Для лиц, страдающих зависимостью от тианептина, характерны специфические расстройства психики (тяжёлая тревога, беспокойство, нервозность); у этих больных практически отсутствуют ремиссии, а также осознанная мотивация к избавлению от наркомании.

Абстинентный синдром

Первые признаки абстиненции возникают через 2—3 недели после начала систематического употребления тианептина. По своим проявлениям она очень сходна с абстиненцией при зависимости от опиоидов. Наблюдаются насморк, анорексия, тошнота, рвота, сухость слизистых полости рта, нарушение стула, бессонница, дневная сонливость, вялость, кошмарные сновидения, слезотечение, озноб, мидриаз, повышенная потливость, астения, тахикардия, экстрасистолия, тяжёлый болевой синдром (головная боль, боль в мышцах, суставах, спине, сердце, животе), повышение артериального давления, головокружение, тремор, ощущение жара, затруднение дыхания, чувство комка в горле, снижение скорости сенсомоторных реакций и концентрации внимания, тревожные и панические расстройства, судорожная готовность и пр. Возможны также обморок, коллапс, судороги, смертельный исход.

Чрезвычайно тяжёлой составляющей абстинентного синдрома у лиц, страдающих зависимостью от тианептина, является постинтоксикационная, постабстинентная депрессия, которая сочетается с раздражительностью и агрессивностью и может сопровождаться суицидальными мыслями и тенденциями, резко выраженным влечением именно к тианептину. У пациентов, принимавших тианептин в очень высоких дозах, может наблюдаться делирий.

Длительность абстинентного синдрома составляет от 4 до 14 дней. Отмечалось, что введение антагониста опиоидных рецепторов налтрексона приводит к утяжелению абстинентного синдрома у лиц, страдающих зависимостью от тианептина. Этот факт, а также сходство проявлений интоксикации тианептином и его абстинентного синдрома с таковыми при героиновой зависимости дают основания рассматривать тианептин в качестве агониста опиоидных рецепторов, а зависимость от данного препарата — как разновидность опиоидной зависимости.

Осложнения

У преобладающего большинства лиц, употребляющих тианептин с целью достичь наркотического опьянения, рано или поздно развиваются гнойно-некротические и сосудистые осложнения, нередко становящиеся причиной инвалидизации, а порой и смертельного исхода. Парентеральное введение тианептина гораздо чаще приводит к инвалидизирующим осложнениям у молодых людей, страдающих наркозависимостью, чем употребление других психоактивных веществ. Может развиваться сепсис. Возникают грубые токсические изменения органов зрения: быстрое нарастание сосудистых нарушений с необратимой потерей зрения. Характерны также нарушения функции печени.

Очень часто развиваются также инфекционные гепатиты: гепатит С, гепатит B; иногда выявляется ВИЧ-инфицированность.

Гнойно-некротические и сосудистые осложнения

Наблюдаются при парентеральном применении тианептина в гораздо большем проценте случаев, чем при употреблении традиционных наркотических средств. Возникновение данных осложнений, по-видимому, связано с физико-химическими свойствами препарата: тианептин плохо растворим в воде, и вводимая смесь по сути представляет собой взвесь частиц препарата; токсические дозировки тианептина, вводимые в сосудистое русло, запускают, вероятно, механизм развития гиперкоагуляционного синдрома; значительную роль также играют условия приготовления и введения препарата, далёкие от асептических.

Можно выделить две больших группы осложнений, во многом обусловленных парентеральным введением тианептина и патогенетически связанных друг с другом: гнойно-некротические поражения мягких тканей и осложнения, связанные с первичным поражением сосудистого русла.

Гнойно-некротические осложнения

• Постинъекционные инфильтраты
• Постинъекционные трофические язвы конечностей
• Флегмоны и абсцессы мягких тканей
• Анаэробные гангрены конечностей
• Сепсис

Постинъекционные сосудистые осложнения

• Венозные осложнения
  • Острый тромбофлебит поверхностных вен верхних и нижних конечностей, шеи, лица
  • Тромбоз глубоких вен голеней, острый илеофеморальный тромбоз
  • Синдром Педжета — Шрёттера
• Артериальные осложнения
  • Острый артериальный тромбоз конечностей
  • Ложные артериальные аневризмы
  • Эрозивные кровотечения из магистральных артерий конечностей
  • Гангрена конечности
• Микроциркуляторные расстройства
  • Трофические язвы
  • Дерматонекрозы
  • Локальные гангрены (поражение фаланг, пальцев)

Наличие тяжёлых осложнений обусловливает в ряде случаев необходимость ампутации конечности (на уровне плеча, предплечья либо бедра) или экзартикуляции конечности (в плечевом либо тазобедренном суставе), ещё чаще — ампутации или экзартикуляции пальцев кисти.

Иногда развиваются бактериальный эндокардит, пневмония.

Лечение

Некоторые авторы рекомендуют назначение больным с зависимостью от тианептина антидепрессантов группы селективных ингибиторов обратного захвата серотонина (СИОЗС) на ранних этапах комплексной терапии. Иногда рекомендуется также использование по определённой схеме плазмафереза, антидепрессанта группы СИОЗС флувоксамина, трансцеребрального электрофореза и гепатопротектора силимарина. Стоит отметить, что все эти рекомендации не имеют доказательной базы.

При гнойно-некротических и сосудистых осложнениях применяются противовоспалительная, антибактериальная и антикоагулянтная терапия, хирургическое вмешательство.

Профилактика

Для профилактики злоупотребления тианептином следует избегать назначения его лицам, имеющим в анамнезе злоупотребление и тем более зависимость от опиоидов, алкоголя или других психоактивных веществ, а также склонных к «экспериментированию» с психоактивными веществами для поиска острых ощущений. Если необходимость в использовании тианептина всё же возникает, нужно строго следить за соблюдением терапевтической дозы, избегая её повышения.

См. также

• Дезоморфин

Отрывок, характеризующий Злоупотребление тианептином

– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.


После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.