Кобан (монета)

Кобан (яп. 小判) — японская овальная золотая монета в период Эдо, равная одной десятой части обана.

Изначально золотой кобан эры Кэйтё содержал один рё (англ.) золотом, поэтому номинал кобана выражался как 1 рё. Однако кобан последующих чеканок содержал иное количество золота (обычно меньшее), в результате чего рё как единица веса (~15 г) и рё как номинал, равный одному кобану, более не были синонимами.

Внешняя торговля

Экономика Японии до середины XIX века зависела в значительной мере от риса. Стандартной единицей измерения риса был коку, который примерно был равен количеству риса, достаточного для питания одного человека в течение года. Крестьяне платили налоги рисом, и аналогичным образом вассалы ежегодно поставляли в казну определённое число коку риса. Однако португальцы, которые прибыли в Японию в 1550-е годы, предпочитали рису золото, поэтому кобан, который в то время был равен 3 коку риса, стал основной монетой во внешней торговле Японии.

Некоторые даймё начали чеканку своих собственных кобанов, однако стоимость их была более низкой ввиду добавления к золоту других металлов. Кобан, выпускавшийся центральным правительством в Эдо, также от реформы к реформе постоянно терял в весе и качестве, за редкими исключениями. Кроме того, после каждой реформы в обороте появлялось значительное количество фальшивых кобанов, весом несколько ниже, чем у официального. Ко времени прибытия в Японию коммодора М. Перри в 1853 году торговцы предпочитали старые фальшивые кобаны вновь отчеканенным официальным, поскольку масса и содержание золота в последних были ниже.

После реставрации Мэйдзи в 1868 году в Японии была введена новая денежная система по образцу европейской, а прежние монеты (обан, кобан, итибубан и др.) были выведены из оборота.

Культурная роль

Японская пословица «нэко ни кобан» (яп. 猫に小判 буквально «червонец для кошки») является эквивалентом библейского «метать жемчуг (бисер) перед свиньями». Эта пословица обыграна в имидже одного из покемонов, Мяута.

Изменение массы кобана

Отрывок, характеризующий Кобан (монета)

Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб офицера, всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырех снятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой артиллерист, вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший свое равномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзади коновязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новый плетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.
Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…