Кобан (полицейский участок)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Кобан (полиция)»)
Перейти к: навигация, поиск

Кобан (яп. 交番 Ко:бан) — участковое отделение полиции в Японии, а также наименьшая организационная единица японской полицейской системы[2]. По состоянию на 2007 год в Японии было около 6000 кобанов[3]. Начиная с 1990-х годов, кобаны начали помечаться опознавательными знаками на латинице — словом «KOBAN», написанным заглавными буквами[4][5].

Название «кобан» происходит от полицейской структуры, предложенной в 1874 году «отцом японской полиции» самураем Кавадзи Тосиёси[6]. В то время кобан представлял собой будку, напоминающую помещение дореволюционного российского будочника, около которой посменно (交替 ко:тай) стояли караульные (立番 татибан)[7]. В 1881 году кобаны были превращены в участковые отделения полиции, рассчитанные на 6 полицейских, и получили новое название — хасюцудзё (яп. 派出所). Старое название, однако, сохранилось и распространилось по стране. В 1994 году хасюцусё были переименованы обратно в кобаны.

В настоящее время кобан обычно представляет собой двухэтажное помещение с парой комнат (однако это число может меняться в широких пределах), рассчитанную на нескольких полицейских, от 1 до 10[8]. Внешний вид кобанов не регламентируется — помещение может быть любого вида, их стараются вписывать в местный ландшафт. В Токио есть кобаны, расписанные под животных, или построенные в национальном стиле — как пагоды. Они располагаются «в шаговой доступности» в городах и служат для разнообразной помощи гражданам: там можно заявить о потере кошелька, спросить дорогу, узнать адрес. Полицейские, сидящие в кобанах, дружелюбны, предупредительны и вежливы, натренированы общаться с детьми и со стариками.

Мелкие полицейские станции, напоминающие японские кобаны, встречаются также кое-где в Китае и Сингапуре, а также в странах, где действует Японское Международное Агентство Сотрудничества (англ.) (JICA), вкладывающее деньги в развитие системы кобанов.





Галерея

Напишите отзыв о статье "Кобан (полицейский участок)"

Примечания

  1. [www.gsi.go.jp/KIDS/map-sign/tizukigou/h05-01-11kouban.htm 交番]. 国土地理院. [www.webcitation.org/6AWrJ9F5D Архивировано из первоисточника 8 сентября 2012].
  2. Trevor Jones, Tim Newburn. Plural policing. — Routledge, 2006. — С. 232–33. — ISBN 0‐415‐35510‐9.
  3. [www.npa.go.jp/safetylife/chiiki20/20070426.pdf 今後の交番機能の強化対策の推進について (План улучшения функционирования кобанов)] (яп.)(недоступная ссылка — история). Национальное полицейское агентство Японии. Проверено 8 апреля 2009. [web.archive.org/20090718101841/www.npa.go.jp/safetylife/chiiki20/20070426.pdf Архивировано из первоисточника 18 июля 2009].
  4. L. Craig Parker. The Japanese police system today. — ME Sharpe, 2001. — С. 38–58. — ISBN 0‐7656‐0762‐X.
  5. [www.keishicho.metro.tokyo.jp/sikumi/kouban/landmark.htm 交番の現況] (яп.). 警視庁. Проверено 9 апреля 2009. [www.webcitation.org/6AWrJc5HX Архивировано из первоисточника 8 сентября 2012].
  6. [www.mn.ru/oped/20111124/307627439.html Японский городовой для России]. Московские новости (24 ноября 2011 года). — Газета № 168 (168). Проверено 9 января 2012. [www.webcitation.org/6AWrKGHGY Архивировано из первоисточника 8 сентября 2012].
  7. [www.keishicho.metro.tokyo.jp/sikumi/kouban/kouban.htm 交番・パトカーの活動] (яп.). 警視庁. Проверено 9 апреля 2009. [www.webcitation.org/6AWrNjrFN Архивировано из первоисточника 8 сентября 2012].
  8. Yoko Toyozaki, Stuart Varnam-Atkin, Sawada Gumi (trans.). 日本風物詩 – Are Japanese Cats Left-handed? — IBC Publishing, 2008. — С. 19–21. — ISBN 4‐89684‐581‐1.

См. также

Ссылки

Отрывок, характеризующий Кобан (полицейский участок)

Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.