Кобб, Томас
| Томас Рид Рутс Кобб | |
 | |
| Дата рождения | |
|---|---|
| Место рождения |
округ Джефферсон, Джорджия |
| Дата смерти |
13 декабря 1862 (39 лет) |
| Место смерти | |
| Принадлежность | |
| Род войск | |
| Годы службы |
1861–1862 (КША) |
| Звание |
|
| Сражения/войны | |
Томас Рид Рутс Кобб (Thomas Reade Rootes Cobb, 10 апреля 1823 — 13 декабря 1862) — американский юрист, писатель, политик и офицер армии Конфедерации. Погиб в сражении при Фредериксберге, где его бригада сумела остановить наступление всей федеральной армии.
Ранние годы
Кобб родился в округе Джефферсон, штат Джорджия, в семье Джона Кобба и Сары Рутс Кобб. Он был младшим братом Хоуэлла Кобба. Он женился на Мэрион Лампкин, которая была дочерью верховного судьи Джорджии, Джозефа Генри Лампкина. Из нескольких его детей выжили трое: Кэллендер (1848—1911), Сара (1846—1915)[2] и Мэрион (1860—1919). Его дочь Люси (1844—1857) умерла в раннем возрасте и впоследствии он основал Институт Луси Кобб в её память.
В 1841 году он окончил Фрнклин-Колледж при Джорджианском университете[3], где был членом общества «Phi Kappa Literary Society». В 1842 году получил лицензию адвоката. С 1849 по 1857 работал при верховном суде Джорджии. Кобб был убежденным сецессионистом и делегатом на совете по сецессии. Он так же стал известен как автор трактата по законам о рабовладении: An Inquiry into the Law of Negro Slavery in the United States of America (1858).
Гражданская война
Во время гражданской войны Кобб служил в Конгрессе Конфедерации и участвовал в разработке Конституции Конфедерации, под которой стоит его подпись. Летом 1861 года он сформировал полк, известный как «Легион Кобба» и 28 августа 1861 года получил звание полковника. Он участвовал в Семидневной битве и в Мерилндской кампании, однако пропустил сражение при Энтитеме, где его замещал подполковник Лютер Гленн. 1 ноября 1862 года Кобб получил звание бригадного генерала (не утверждённое впоследствии Конгрессом). Кобб возглавил джорджианскую бригаду в дивизии генерала Мак-Лоуза:
- 16-й джорджианский полк: полк. Гуди Брайан
- 18-й джорджианский полк: подп. Солон Рафф
- 24й джорджианский полк: полк. Роберт Макмиллан
- Легион Кобба
- Легион Филлипса: подп. Роберт Кук
Основную известность Кобб и его бригада заслужили во время сражения при Фредериксберге. 13 декабря 1862 года трём полкам бригады (18, 24 джорджианским и Легиону Филлпса) было приказано занять передовые позиции у высот Мари[4]. Примерно в 11:00 позиции были атакованы федеральной дивизией генерала Френча. Атака дивизии была отбита с большими потерями, но осколком снаряда был смертельно ранен генерал Кобб (по другой версии — пулей), и командование принял подполковник Макмиллан. У Кобба оказалась повреждена бедренная артерия, и он умер в тот же день.
Генерал Мак-Лоуз впоследствии писал:
|
Кобба похоронили на Окони-Хилл-Сементери в городе Афины, Джорджия.
Работы
- Digest of the Statute Laws of Georgia (1851)[1]
- Inquiry into the Law of Negro Slavery in the United States (1858)
- Historical Sketch of Slavery, from the Earliest Periods (1859)
- The Code of the State of Georgia (1861)
- The Code of the State of Georgia (1873)
- The Colonel (1897)
Напишите отзыв о статье "Кобб, Томас"
Примечания
Литература
- Eicher, John H., and Eicher, David J., Civil War High Commands, Stanford University Press, 2001, ISBN 0-8047-3641-3.
- Tom Watson Brown, "The Military Career of Thomas R. R. Cobb, " Georgia Historical Quarterly 45 (December 1961): 345-62.
- Paul Finkelman, introduction to An Inquiry into the Law of Negro Slavery in the United States of America, by Thomas R. R. Cobb (1858; reprint, Athens: University of Georgia Press, 1999)
- William B. McCash, "Thomas Cobb and the Codification of Georgia Law, " Georgia Historical Quarterly 62 (spring 1978): 9-23.
Ссылки
- [www.georgiaencyclopedia.org/nge/Article.jsp?id=h-2487 Статья в энциклопедии Джорджии]
Отрывок, характеризующий Кобб, Томас
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.
Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
