Кобейн, Курт

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Кобейн, Курт Дональд»)
Перейти к: навигация, поиск
Курт Кобейн
Полное имя

Курт Дональд Кобейн

Годы активности

1982 — 1994

Профессии

музыкант
автор песен
художник

Инструменты

вокал
гитара
ударные

Жанры

альтернативный рок
гранж

Коллективы

Nirvana
Fecal Matter

Лейблы

Sub Pop
DGC Records
Geffen Records

Курт До́нальд Кобе́йн (англ. Kurt Donald Cobain; 20 февраля 19675 апреля 1994)[1][2] — американский певец, автор песен, музыкант и художник, наиболее известный как вокалист и гитарист рок-группы Nirvana, исполнявшей гранж.





Биография

Детство и юность

Курт Дональд Кобейн родился 20 февраля 1967 года в больнице Grays Harbor в Абердине, штат Вашингтон[3], в семье домохозяйки Венди Элизабет (девичья фамилия Фраденбург)[4] и автомеханика Дональда Лиланда Кобейна. Родословная Кобейна имеет ирландские, английские, шотландские и немецкие корни[5][6][7]. Ирландские предки Кобейна эмигрировали в 1875 году из графства Северной Ирландии Тирон[7] в Корнуолл, Онтарио, Канада, а затем в Вашингтон[8]. У Кобейна есть родная младшая сестра, Кимберли, появившаяся на свет 24 апреля 1970 года [4][6].

Курт рос в музыкальной семье: его дядя по матери, Чак Фраденбург, выступал с группой под названием The Beachcombers, тётка Мэри Эрл играла на гитаре в различных местных ансамблях, двоюродный дед Делберт сделал карьеру тенора и даже снялся в фильме 1930 года «Король джаза» (en:King of Jazz)[9]. Интерес к музыке проявился у него достаточно рано: по словам его родственников, уже в возрасте двух лет он с удовольствием распевал песни The Beatles[9]. В четыре года он написал свою первую песню о поездке в местный парк. В возрасте семи лет получил в подарок от тёти ударную установку[10]. Помимо способностей к музыке, он показал себя и как талантливый маленький художник. В этом его поощряла бабушка, которая была профессиональной художницей.

Когда Курту было девять лет, его родители развелись. Развод родителей сильно повлиял на мальчика: Венди Кобейн вспоминала, что он стал угрюмым и замкнутым[11]. В 1993 году Кобейн рассказывал об этом:

«Я стыдился своих родителей. Я не мог нормально общаться с одноклассниками, потому что мне ужасно хотелось иметь типичную семью: мать, отец. Я хотел этой уверенности, и из-за этого я несколько лет злился на родителей».

— Savage, Jon. "Kurt Cobain: The Lost Interview." Guitar World. 1997

Некоторое время мальчик жил с матерью, однако у него не сложились отношения с её новым приятелем, 22-летним Майком Медаком, и он переехал к отцу в Монтесано. Дональд вскоре женился на Дженни Уэстби, у которой было двое детей, Минди и Джеймс. В январе 1979 года Дженни родила ещё одного ребёнка, Чэда, единокровного брата Курта. Но Курт также не ладил с Дженни, и поэтому ему пришлось уйти от отца — мальчик жил то у Лиланда и Айрис, родителей Дональда, то у родственников со стороны матери.

В 14 лет Курт забросил игру на барабанах и начал учиться играть на гитаре, подаренной ему дядей Чаком на день рождения. Уоррен Мейсон, музыкант группы The Beachcombers, стал его первым учителем[12]. Приблизительно в то же время Курт заинтересовался панком, прочитав статью о группе Sex Pistols в журнале «Creem»[10]. Приобрести их пластинки в Абердине было практически невозможно, поэтому он довольно смутно представлял себе, как должна звучать такая музыка (по его собственному определению — «три аккорда и много крика»), но в душе Курт уже загорелся идеей создать панк-группу. Вскоре он познакомился с участниками абердинского коллектива Melvins, игравшего музыку, совмещающую в себе элементы панка и хард-рока (впоследствии этот стиль был назван «гранжем»). Туда также приходил и Крист Новоселич, вследствие чего они подружились.

В 1984 году Венди Кобейн вышла замуж за Пэта О’Коннора, докера, страдавшего алкоголизмом, который однажды сломал Венди руку. Курт вернулся в дом своей матери, однако отношения с родными у него складывались неважно. После окончания школы решил не поступать в художественный колледж; мать поставила его перед выбором — либо он идёт на работу, либо уходит из дома. Ему пришлось уйти. Почти всё дальнейшее время Курт жил у своих друзей, каждый день переходя из дома в дом. Часто ему приходилось спать во дворах домов друзей, остальное время проводил в библиотеке, «дожидаясь конца дня»[10]. По словам Курта, некоторое время он жил под мостом реки Уишка, что вдохновило его на написание песни «Something in the Way»[13]. Позже ему всё-таки пришлось устроиться на работу. 18 мая 1986 года Курт был арестован за незаконное проникновение на чужую территорию, а также употребление алкоголя и был посажен в тюрьму на 8 дней[10].

Nirvana

В 1985 году Курт организовал группу, названную Fecal Matter; состояла она из бас-гитариста Дейла Кровера, барабанщика Грега Хокансона и собственно Кобейна — вокалиста и гитариста. Приблизительно через год Fecal Matter распались, так и не выпустив ни одного диска; после этого Курт начал распространять среди знакомых демозапись Fecal Matter — ему хотелось создать новую группу. Одна из кассет досталась Кристу Новоселичу, другу Курта. На некоторое время он, казалось, забыл о ней, но спустя несколько месяцев неожиданно завёл с Кобейном разговор о том, что им стоило бы организовать рок-группу (он прослушал запись, и материал ему понравился). Новообразованная команда (в которой вскоре появился третий участник — ударник Чэд Ченнинг) сменила несколько названий: «Skid Row», «Ted Ed Fred», «Bliss», «Pen Cap Chew», — однако в итоге было выбрано «Nirvana». «Я искал название, которое было бы красивым или приятным», — объяснял Кобейн. В 1988 году вышел первый сингл группы — «Love Buzz/Big Cheese», а уже в следующем году появился в продаже дебютный альбом Nirvana — Bleach.

В 1991 году был издан второй альбом Nirvana — Nevermind, ставший для группы неожиданным прорывом в мейнстрим. Сингл «Smells Like Teen Spirit», ко всеобщему удивлению, стал хитом на MTV (хотя изначально предполагалось, что ведущим синглом с пластинки станет «Lithium»). Внезапный успех Nirvana на международной сцене привлек внимание публики к сиэтлской гранж-сцене и породил волну подражателей. СМИ называли Nirvana «флагманом поколения Х», а самого Кобейна - «голосом поколения». Сам Кобейн испытывал от неожиданно свалившейся на голову популярности дискомфорт: сам он видел себя прежде всего представителем независимой рок-сцены, и его раздражало то, что он стал кумиром широких масс. Следующий альбом группы, In Utero, он намеренно сделал намного более тяжёлым и мрачным, чтобы отпугнуть широкого слушателя и провозгласить возвращение Nirvana к её «независимым» корням (продюсером альбома стал Стив Альбини, лидер нойз-рок-группы Big Black). Тем не менее, альбом, хоть и не стал таким же успешным, как Nevermind, всё же пользовался популярностью у слушателей и достиг высоких мест в чартах.

Несмотря на то, что Nirvana была «аполитичной» группой и не уделяла большого значения социальным вопросам, как это делали многие панк-ансамбли, Кобейн, тем не менее, пользовался своей известностью, чтобы донести до публики свои идеи. Он был активным защитником прав женщин и секс-меньшинств и поддерживал про-чойс (при том, что лично он восхищался материнством и женщинами-матерями), вследствие чего неоднократно получал угрозы в свой адрес от воинствующих про-лайферов[14]. В буклет к сборнику Incesticide были включены слова: «Если кто-либо из вас из-за чего-либо ненавидит гомосексуалов, людей другой расы или женщин, пожалуйста, сделайте для нас одолжение - идите нафиг и оставьте нас в покое! Не приходите на наши концерты и не покупайте наши альбомы».

Семейная жизнь

Курт Кобейн и его будущая жена Кортни Лав познакомились в 1990 году на концерте в портлендском клубе, где оба выступали со своими группами. Кортни, которая, по её словам, видела Nirvana на концерте в 1989 году и уже тогда обратила на Кобейна внимание, немедленно проявила к нему интерес, однако Курт вёл себя уклончиво. Позже он объяснял: «Я хотел побыть холостяком ещё годик, но сознавал, что на самом деле был без ума от Кортни, и держаться от неё в стороне на протяжении стольких месяцев было трудно»[15]. В 1991 году, узнав от Дэйва Грола, что Кобейн испытывает по отношению к ней живой интерес, Кортни вновь начала «преследовать» его. У них завязался роман. В 1992 году Лав обнаружила, что ждёт от Кобейна ребёнка, и 24 февраля 1992 года на гавайском пляже в Вайкики прошла церемония их бракосочетания. На Кортни было платье, некогда принадлежавшее актрисе Фрэнсис Фармер, которой восхищались оба новобрачных, а Курт был одет в пижаму — «потому что ему было лень надевать костюм».

Дочь Курта Кобейна и Кортни Лав, Фрэнсис Бин Кобейн, родилась 18 августа 1992 года. Своё имя она получила от Фрэнсис МакКи, вокалистки любимой Кобейном шотландской тви-поп-группы The Vaselines. Незадолго до рождения девочки произошло печально известное интервью Кортни с Линн Хиршберг из Vanity Fair: в нём Кортни обмолвилась, что некоторое время употребляла героин во время беременности, ещё не зная, что у неё будет ребёнок. Хиршберг, однако, представила всё так, будто Лав продолжала употреблять наркотики уже после того, как узнала, что беременна, и выразила свою «озабоченность» происходящим. Кортни заявила, что журналистка извратила её слова, но та настаивала, что располагает записями. Кобейны не сразу поняли, что из-за этой статьи на их репутацию ложится огромное пятно. Вскоре после рождения Фрэнсис им пришлось столкнуться с правоохранительными органами — лос-анджелесский Департамент по делам детства возбудил против них дело о лишении супругов родительских прав, основываясь именно на этой публикации. Судебные разбирательства продолжались несколько месяцев, в результате Кобейнам всё же позволили самостоятельно воспитывать дочь, однако их обязали регулярно проходить тесты на наркотики. Курт был глубоко оскорблён происходящим, считая, что против него и его жены шла настоящая война, и сравнивал себя с Фрэнсис Фармер, которую многие считали жертвой заговора (в 1942 году актрису, за несколько лет до этого посетившую СССР и подозревавшуюся в коммунистических симпатиях, насильственно госпитализировали с маниакально-депрессивным психозом и подвергли лоботомии). На вышедшем в следующем году альбоме In Utero встречается ряд язвительных отсылок к скандалу со статьёй Хиршберг и «охоте на ведьм», развёрнутой прессой против Кортни Лав.

Проблемы со здоровьем

Определённые проблемы со здоровьем преследовали музыканта с раннего возраста. Он всю жизнь страдал от хронического бронхита и болей в желудке невыясненного происхождения (иногда он утверждал, что начал употреблять героин, чтобы притупить боль[16]). В детстве ему поставили диагноз СДВГ (синдром дефицита внимания и гиперактивности), и он был вынужден принимать риталин; позднее ему было диагностировано биполярное аффективное расстройство (маниакально-депрессивный психоз)[17]. Двоюродная сестра Курта, Беверли, врач по профессии, обсуждая с журналистами биографию музыканта и его трагический конец, особо обратила внимание на тот факт, что в семействе Кобейнов были широко распространены алкоголизм и психические заболевания; в частности, два его дяди по отцовской линии покончили с собой (причём один из них избрал тот же способ самоубийства, что и его племянник — выстрелив себе в голову).[17][прим. 1] Курт приобщился к наркотикам в 13 лет, когда он впервые попробовал марихуану; позже он начал экспериментировать с ЛСД и другими галлюциногенами, а также веществами, употребляющимися посредством вдыхания. Героин он впервые попробовал приблизительно в 1986 году, раздобыв его у того же дилера, что раньше снабжал его «перкоданом» (опиоидный анальгетик, отпускающийся по рецепту и принимающийся перорально). Он продолжал употреблять героин в течение следующих нескольких лет, и к началу 1991 года у него развилась полноценная, тяжёлая зависимость. Во время и после турне в поддержку Nevermind проблемы, связанные с наркоманией Кобейна, проявлялись всё более явно: например, на фотосессии в день выступления Nirvana на Saturday Night Live он несколько раз «отключился» прямо перед камерой. В 1992 году, после того, как выяснилось, что его жена Кортни Лав ждала ребёнка, оба супруга отправились на реабилитацию. Во время последовавшего за этим тура Nirvana по Австралии Кобейн выглядел худым, бледным и больным, явно страдая от абстинентного синдрома. После возвращения из поездки домой он вновь вернулся к наркотикам.

В июле 1993 года Кобейн пережил тяжёлую передозировку героином. Кортни Лав обнаружила его лежащим без сознания, и, вместо того, чтобы вызвать «скорую», самолично сделала ему инъекцию налоксона (препарат, блокирующий опиоидные рецепторы и использующийся при отравлении опиосодержащими веществами). Тем же вечером ему предстояло выступление на New Music Seminar в Нью-Йоркe; несмотря на произошедший с ним инцидент, Кобейн изъявил желание присутствовать на шоу и отыграл с группой концерт, не подав на публике виду.

1 марта следующего года, во время европейского тура, у Кобейна был диагностирован бронхит и тяжёлый ларингит. Второго марта он вылетел на лечение в Рим; на следующий день к нему приехала Кортни Лав. Утром четвёртого она проснулась и обнаружила его лежащим без сознания и не подающим признаков жизни. Выяснилось, что у него была передозировка рогипнолом в сочетании с шампанским, которым он запил таблетки. Следующие несколько дней он провёл в больнице, а затем вернулся в Сиэтл. Многие рассматривают «римский инцидент» как его первую попытку самоубийства, хотя сам Кобейн заявил, что это была просто «ошибка».

18 марта Лав вызвала полицию, утверждая, что её муж заперся в комнате с ружьём и грозится покончить с собой. Прибывшие полицейские конфисковали у Кобейна несколько ружей (музыкант увлекался стрельбой) и банку с таблетками неизвестного происхождения. Курт заявил, что не собирался кончать с собой и просто хотел спрятаться от жены, с которой у них произошла ссора. В ответ на вопрос полицейского Лав согласилась со словами мужа, сказав, что на самом деле он не собирался убивать себя, хотя ранее утверждала обратное.

25 марта Лав созвала 10 человек из числа друзей Курта и сотрудников его звукозаписывающей компании, чтобы они убедили его отправиться на лечение от героиновой зависимости. Музыкант вёл себя с ними резко, оскорбляя их, однако в конце дня всё же согласился пройти курс реабилитации. Тридцатого он прибыл в реабилитационную клинику «Эксодус» в Лос-Анджелесе. Сотрудники клиники не знали о его депрессивном состоянии и предшествовавших попытках самоубийства; на вид он также казался спокойным, свободно общался с медицинским персоналом и даже весело играл с Фрэнсис Бин, когда её няня привезла полуторагодовалую девочку на встречу с отцом[18]. Это был последний раз, когда он видел свою дочь: тем же вечером он вышел во двор, якобы покурить, и перелез через двухметровую стену (утром того же дня он пошутил, что это был бы «на редкость дурацкий способ побега»). Он взял такси и поехал в лос-анджелесский аэропорт, а оттуда вылетел в Сиэтл. По соседству с ним в самолёте сидел Дафф Маккаган из Guns N' Roses; несмотря на свою резкую неприязнь по отношению к Guns N' Roses и Акселю Роузу лично, Курт, казалось, был рад видеть его. В последующие несколько дней его несколько раз видели в разных местах Сиэтла; его жена и товарищи по группе в это же время оставались в неведении относительно его местонахождения и безуспешно пытались выйти на его след. Кортни Лав наняла частного детектива, чтобы он помог ей выследить Кобейна.

Смерть

8 апреля 1994 года электрик по имени Гэри Смит (Gary Smith) прибыл в дом Кобейнов, располагавшийся по адресу 171 Lake Washington Blvd East в Сиэтле, в 8 часов 30 минут для установки системы безопасности[19]. Смит несколько раз позвонил в дом, однако двери никто не открыл. Затем он заметил припаркованный в гараже, находившемся рядом с домом, автомобиль Volvo, и решил, что хозяева дома, возможно, в гараже или оранжерее, которая располагалась прямо над гаражом. Смит проверил гараж, затем поднялся по лестнице к оранжерее. Через стеклянную дверь оранжереи Смит заметил тело и предположил, что кто-то спит, однако, присмотревшись, он увидел кровь у левого уха и ружьё, лежащее поперёк тела. Так было обнаружено тело Курта Кобейна. В 8 часов 45 минут Гэри Смит позвонил в полицию и местную радиостанцию. Курт оставил предсмертную записку, написанную красной ручкой.

Протокол осмотра места происшествия был составлен формально, без углублённого анализа деталей. По одной из версий следствия, Кобейн ввёл себе дозу героина, не совместимую с жизнью, и выстрелил себе в голову из ружья. Также криминалисты пришли к заключению, что Курт умер 5 апреля и его мёртвое тело пролежало в доме три дня. Существует предположение и о намеренном убийстве Курта. В список подозреваемых неофициально попала Кортни Лав.

После кремации часть праха Кобейна была развеяна над рекой Уишка в его родном Абердине[20], а часть оставила себе Кортни. Неофициальным местом поклонения памяти певца является мемориальная скамейка в парке Виретта (Viretta Park), расположенном недалеко от последнего дома Кобейна в Сиэтле. Оранжерея над гаражом, где было найдено тело Курта, снесена в 1997 году, а сам дом продан.

Сольная карьера

Весной 2012 года, бывший гитарист группы Hole, а также один из близких друзей Кобейна при жизни Эрик Эрландсон (англ.), в одном из интервью утверждал, что незадолго до своей смерти в 1994 году Кобейн работал над сольным альбомом[21]. Существуют ли какие-либо записи, на данный момент неизвестно, но продюсер Nevermind Бутч Виг категорически не согласен с мнением Эрика насчёт существования материальных записей[22].

Музыкальное влияние

Кобейн любил музыку с детства. Одной из самых первых и любимых его групп были The Beatles: его тетушка Мэри говорила, что помнит его распевающим «Hey Jude» в возрасте около двух лет. В своих дневниках он называет Джона Леннона своим кумиром. Влияние The Beatles ощущается в таких песнях Nirvana, как «Polly», «All Apologies» и «About a Girl» (которую он, по собственному признанию, написал после того, как три часа подряд слушал альбом Meet the Beatles!). Став старше, он открыл для себя хард-рок и хэви-метал и начал слушать Led Zeppelin, Black Sabbath, KISS, Aerosmith и AC/DC, а в подростковом возрасте заинтересовался панком, прочтя статью об этом движении в журнале. Первым панк-альбомом, какой он смог достать, стал Sandinista! The Clash, который его поначалу разочаровал, зато Sex Pistols он очень полюбил. Своим самым любимым альбомом всех времён он в своих дневниках назвал Raw Power культовой прото-панковой группы The Stooges; ещё одной важной для него панк-группой стали американцы Wipers, чьё «грязное» гитарное звучание и депрессивное настроение сильно повлияли на Nirvana. Огромное влияние на ранних Nirvana оказали его земляки, основоположники гранжа и сладжа Melvins. Другим важнейшим источником вдохновения для него стала американская независимая сцена, в частности, такие группы, как Sonic Youth и Pixies. Последние произвели решающее влияние на становление его стиля: благодаря им он обратился к написанию более мелодичных и запоминающихся песен, построенных на их фирменной динамике «громко/тихо». Он был поклонником тви-попа и lo-fi-музыки и называл в числе своих любимых исполнителей такие группы, как The Vaselines, Beat Happening, Marine Girls, Young Marble Giants, Shonen Knife и другие[23]. Также в числе его фаворитов были такие исполнители, как Ледбелли, Devo, Дэвид Боуи, MDC, Дэниел Джонстон и другие.

Акустический концерт Nirvana, посмертно-выпущенный в 1994 году под названием MTV Unplugged in New York, возможно, представил намёк на будущее музыкальное направление Кобейна. Запись сравнили с альбомом R.E.M. 1992 года Automatic for the People[24], и в 1993 году Кобейн допустил, что следующий альбом Nirvana будет «довольно духовным, акустическим, как последний альбом R.E.M.»[25].

Друг Кобейна и лид-вокалист R.E.M. Майкл Стайп, в интервью 1994 года журналу Newsweek сказал: «Да, он много говорил о том, в каком направлении будет двигаться. В смысле, я знаю, как бы звучал следующий альбом Nirvana. Он был бы очень тихим и акустическим, с большим количеством струнных инструментов. Это был бы потрясающий альбом, и я чуть разозлился на него за то, что он убил себя. Он и я должны были записать демо альбома. Всё было спланировано. У него был билет на самолёт, машина, которая должна была забрать его. И в последнюю минуту он позвонил и сказал: “Я не могу прилететь”»[26].

Литературное влияние

Своими любимыми авторами Кобейн считал Льва Толстого, Лауру Уайлдер, Джерома Д. Сэлинджера и Лоренса ван дер Поста[27][28].

Книга Патрика Зюскинда «Парфюмер. История одного убийцы» вдохновила Курта создать песню «Scentless Apprentice»[29].

Фильмы и книги

В 1997 году был снят фильм «Курт и Кортни» («Kurt & Courtney»). Это документальный фильм, авторы которого пытались выяснить, была ли смерть Курта Кобейна самоубийством или же его убили. А если убили, то кто. Однако фильм не получился полноценным из-за огромных претензий со стороны Кортни Лав.

В 2003 году в Британии были изданы комиксы о жизни Курта Кобейна. Сюжет состоит как из реальных фактов из его жизни, так и из выдуманных[30].

В 2004 году русский режиссёр Василий Яцкин снял игровой документальный фильм «Благословение или проклятие», в котором он попытался осмыслить духовную сторону жизни и смерти Курта. В фильм вошли интервью родных и близких Курта, его матери, сестры, жены — голливудской звезды Кортни Лав. В фильме проводятся параллели с историей жизни другого одарённого человека — уникальной пианистки Полины Осетинской.

В 2006 году режиссёр Гас Ван Сент снял картину «Последние дни» (англ. Last Days). В фильме рассказывается история последних дней жизни рок-музыканта по имени Блейк. Сюжет «Последних дней» напоминает биографию Курта Кобейна, а в героях можно узнать реальных людей из его окружения. Тем не менее, создатели фильма характеризуют все события картины как вымышленные, хотя и задуманные под впечатлением от последних дней жизни Кобейна. В роли Курта в фильме снялся Майкл Питт. В фильме он исполняет песню собственного сочинения From Death to Birth, аккомпанируя себе на обычной, не переделанной под левую руку, гитаре. В остальном сходство персонажа Питта с прототипом крайне велико.

В 2006 году по Discovery показали фильм «Последние 48 часов Курта Кобейна».

В 2007 году в США вышел документальный фильм «Kurt Cobain About a Son». В него включены ранее не издававшиеся фрагменты аудиозаписей интервью Кобейна, сделанных журналистом Майком Азеррадом, и виды городов, с которыми была связана жизнь Кобейна — Абердина, Сиэтла и Олимпии.

Из книг на русском языке стоит отметить книгу В. Соловьёва-Спасского «Всадники без головы, или Рок-н-ролльный бэнд» с провокационной главой «Бессмертное наследие Курта Кобейна»[31].

Также было написано несколько биографических книг о Курте. Одна из последних — это Heavier Than Heaven Чарльза Кросса[32].

В 2015 году вышел документальный фильм о биографии Курта Кобейна «Kurt Cobain: Montage of Heck» . В нём рассказывается о жизни и карьере Курта Кобейна.

Так же в 2015 году вышел ещё один фильм о Курте Кобейне «Пропитанный отбеливателем» (англ. Soaked in Bleach) от американского режиссёра Бенджамина Статлера (Benjamin Statler), который написал и спродюсировал его совместно с Ричардом Мидлтоном (Richard Middelton) и Донни Эйчаром (Donnie Eichar). Фильм подробно описывает события, приведшие к смерти Курта Кобейна, как видно через призму Тома Гранта (Tom Grant), частного детектива, которого наняла Кортни Лав (Courtney Love), чтобы найти Кобейна, её мужа, незадолго до его смерти в 1994 году. Также исследуется версия, что смерть Кобейна не была самоубийством. Актёры: Тайлер Брайан (Tyler Bryan) — Курт Кобейн, Даниэль Робак (Daniel Roebuck) — Том Грант, Сара Скотт (Sarah Scott) — Кортни Лав и Август Эмерсон (August Emerson) — Дилан Карлсон (Dylan Carlson) — друг Курта.

Оборудование

Гитары
Педали эффектов
  • Boss DS-1
  • Boss DS-2
  • Electro-Harmonix Small Clone
  • Electro-Harmonix Stereo Poly Chorus
  • Electro-Harmonix Echoflanger
  • Sansamp Classic

Память

  • 5 апреля 2011 года в Абердине (штат Вашингтон) был открыт памятник Курту Кобейну. Памятник представляет собой увеличенную бетонную копию одной из гитар музыканта, над которой «развевается» бронзовая лента со строками из песни группы «On a Plain». На открытии присутствовал первый ударник «Нирваны» Аарон Буркхард и дед Курта Лиланд Кобейн, с которым у Курта были очень тёплые отношения[33][34].
  • В Сиэтле открылся музей Курта Кобейна, где были представлены его рукописи, гитары, фотографии и т. д.
  • 27 июля 2011 года в Абердине (штат Вашингтон) Городской совет хотел назвать мост в честь Кобейна, но власти Абердина отказались от этого из-за того, что он проявлял неприязнь к этому городу и его жителям[35].
  • В сентябре 2013 года дом, в котором вырос Курт Кобейн, был выставлен на продажу. Ранее объект оценили в $67.000, однако мать музыканта Венди О’Коннор назначила за него цену в $500.000. Родственники музыканта заявляют, что готовы рассматривать предложения о партнёрстве, чтобы сделать в доме музей. По их словам, на стенах в комнате Курта до сих пор сохранились написанные через трафарет названия его любимых групп. «Мы решили продать дом, чтобы создать наследие Курта, — рассказала агентству сестра музыканта Ким Кобейн. — Конечно, мы испытываем смешанные чувства, потому что все мы очень любили этот дом, с ним связано много замечательных воспоминаний. Но наша семья давно покинула штат Вашингтон, и мы чувствуем, что пришла пора расстаться с домом». Дом был построен в 1923 году. Кобейны купили его в 1969-м, когда Курту было два года. Он жил в этом доме до позднего подросткового возраста: до девяти лет — с обоими родителями, а после их развода — с матерью[36].
  • В Абердине, штат Вашингтон, учреждён день музыканта Курта Кобейна, сообщает Associated Press. Праздник будет отмечаться в день рождения Кобейна, 20 февраля.

См. также

Источники

  • Азеррад, Майкл. Come as You Are: The Story of Nirvana. Doubleday, 1994. ISBN 0-385-47199-8
  • Бурлингейм, Джефф. Kurt Cobain: Oh Well, Whatever, Nevermind. Enslow, 2006. ISBN 0-7660-2426-1
  • Кросс, Чарльз. Heavier Than Heaven: A Biography of Kurt Cobain. Hyperion, 2001. ISBN 0-7868-8402-9
  • Киттс, Джефф. Guitar World Presents Nirvana and the Grunge Revolution. Hal Leonard, 1998. ISBN 0-7935-9006-X
  • Саммерс, Ким. [www.allmusic.com/artist/p65214/biography Биография Курта Кобейна] на Allmusic

Напишите отзыв о статье "Кобейн, Курт"

Комментарии

  1. В фильме "Пропитанный отбеливателем" (2015 г.) опровергается факт серии самоубийств среди родственников Кобейна, утверждается, что смерти носили естественный характер или были результатом несчастного случая. И утверждается, что миф о серии самоубийств в семье Курта был инспирирован Кортни Лав

Примечания

  1. [findadeath.com/Deceased/c/Kurt%20Cobain/DC.JPG Kurt Cobain's death certificate]. findadeath.com. Проверено 6 апреля 2012. [www.webcitation.org/68f0aDju7 Архивировано из первоисточника 24 июня 2012].
  2. [news.bbc.co.uk/onthisday/hi/dates/stories/april/8/newsid_3522000/3522702.stm 1994: Rock musician Kurt Cobain 'shoots himself']. BBC. Проверено 6 апреля 2012. [www.webcitation.org/68f0aempE Архивировано из первоисточника 24 июня 2012].
  3. Кросс, Чарльз — Cobain Unseen
  4. 1 2 Halperin Ian. Who Killed Kurt Cobain?. — London: Carol Pub. Group, 1999. — ISBN 0-80652-074-4.
  5. Азеррад, с. 13
  6. 1 2 [www.wargs.com/other/cobain.html Ancestry of Frances Bean Cobain]
  7. 1 2 Кросс, с. 7
  8. [www.belfasttelegraph.co.uk/news/local-national/nirvana-legend-kurt-cobains-roots-traced-to-co-tyrone-14737909.html Nirvana legend Kurt Cobain's roots traced to Co Tyrone]
  9. 1 2 Charles R. Cross. Heavier Than Heaven. — Hyperion, 2001.
  10. 1 2 3 4 Тру Эверетт. «Nirvana»:Правдивая история. — Санкт-Петербург: Амфора, 2009. — 640 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-367-01151-7.
  11. Michael Azerrad. Come As You Are: The Story of Nirvana, c.17
  12. [www.missus.ru/articles/16-04-2011/kurt_kobejn/6055 «Если бы не моя семья». Курт Кобейн, брошенный и талантливый. Жизнь замечательных людей. Моя семья. Статьи MISSUS.RU]
  13. Michael Azerrad. Come as You Are: The Story of Nirvana. — Three Rivers Press, 1993. — P. 37. — 336 p. — ISBN 978-0385471992.
  14. Чарлз Кросс. Heavier than Heaven: A Biography of Kurt Cobain, c. 253.
  15. Michael Azerrad. Come As You Are: The Story of Nirvana, стр. 172-173
  16. Майкл Азеррад. Come As You Are: The Story of Nirvana, стр. 256.
  17. 1 2 [web.archive.org/web/20070202043704/www.ahealthyme.com/topic/cobainqa Even In His Youth: Interview with Beverly Cobain]
  18. Кросс, 2001. Гл. 24.
  19. [seattletimes.nwsource.com/html/musicnightlife/2008993909_zmus06dispatchcobain.html Seattle Tiems. Retrieved June 16, 2008], Rolling Stone
  20. [www.findagrave.com/cgi-bin/fg.cgi?page=gr&GRid=1488 Kurt Cobain (1967–1994) – Find A Grave Memorial]. Findagrave.com. Проверено 14 августа 2010. [www.webcitation.org/6BTGwSKaS Архивировано из первоисточника 17 октября 2012].
  21. [www.nme.com/news/nirvana/63252 Eric Erlandson says Kurt Cobain recorded full solo album before he died - NME.com]
  22. [www.nme.com/news/nirvana/63487 Butch Vig: 'Kurt Cobain's solo album was just in his head' - NME.com]
  23. Kurt Cobain. Journals
  24. [www.allmusic.com/album/mtv-unplugged-in-new-york-mw0000118886 MTV Unplugged in New York – Nirvana]
  25. Фрике, Дэвид. "Kurt Cobain: The Rolling Stone Interview". Rolling Stone. 27 января, 1994
  26. [www.thedailybeast.com/newsweek/1994/09/25/everybody-hurts-sometime.html Everybody Hurts Sometime]
  27. [www.peoples.ru/art/music/hard-pank/cobain/ Курт Кобейн (Kurt Cobain) — все о знаменитости]
  28. [www.all-guitar.ru/znamenitye-gitaristi/314-kurt-kobeyn.html Курт Кобейн — Гитара]
  29. [www.vmireinteresnogo.com/article/kurt-cobain-and-nirvana Курт Кобейн и Нирвана]
  30. [nirvanaone.ru/history/Godspeed_The_Kurt_Cobain_Graphic/godspeed.htm NIRVANA & Kurt Cobain |Godspeed: The Kurt Cobain Graphic]
  31. Соловьев-Спасский В. Всадники без головы или рок-н-ролльный бэнд. — Санкт-Петербург: Скифия, 2003. — 456 с. — 4000 экз. — ISBN 5-98288-002-7.
  32. Charles R. Cross. Heavier Than Heaven. — Hyperion, 2001. — 400 p. — ISBN 0-7868-6505-9.
  33. [www.vz.ru/news/2011/4/6/481556.html Памятник Курту Кобейну открыли в штате Вашингтон]. Взгляд (6 апреля 2011). Проверено 6 апреля 2011. [www.webcitation.org/61Dk4RtCQ Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
  34. [www.ctvnews.ca/kurt-cobain-guitar-sculpture-dedicated-in-wash-1.628195 Kurt Cobain guitar sculpture dedicated in Wash.]
  35. [lenta.ru/news/2011/07/29/bridge/ Власти Абердина отказались назвать мост в честь Курта Кобейна]. Лента (27 июля 2011). [www.webcitation.org/65D6g7PSC Архивировано из первоисточника 5 февраля 2012].
  36. [archive.is/20130925140357/realty.lenta.ru/news/2013/09/25/nirvana/ Дом детства Курта Кобейна выставят на продажу]

Литература

  • Charles R. Cross. Heavier Than Heaven. — Hyperion, 2001. — 400 p. — ISBN 0-7868-6505-9.
  • Соловьев-Спасский В. Всадники без головы или рок-н-ролльный бэнд. — Санкт-Петербург: Скифия, 2003. — 456 с. — 4000 экз. — ISBN 5-98288-002-7.
  • Тру Эверетт. «Nirvana»:Правдивая история. — Санкт-Петербург: Амфора, 2009. — 640 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-367-01151-7.
  • Michael Azerrad. Come as You Are: The Story of Nirvana. — Three Rivers Press, 1993. — 336 с. — ISBN 978-0385471992.
  • М. Агапетов, Д. Фадеева, Е. Галина. Жизнь и Смерть Курта Кобэйна. — Русское слово, 1996. — 288 с. — ISBN 5900312410.

Ссылки

  • Kurt Cobain в каталоге ссылок Open Directory Project (dmoz). (англ.)

Отрывок, характеризующий Кобейн, Курт

– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.