Кобозев, Пётр Алексеевич

Пётр Алексеевич Кобозев<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Ректор Ленинградского политехнического института имени М. И. Калинина
2 ноября 1928 — 1 сентября 1929
Предшественник:	Александр Александрович Байков
Преемник:	Александр Яковлевич Шумский
Ректор Московского межевого института
1924 — ноябрь 1928
Предшественник:	С. А. Новиков
Председатель Дальневосточного революционного комитета
ноябрь 1922 — октябрь 1923
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	Ян Борисович Гамарник
Председатель Совета министров Дальневосточной республики
4 октября — 14 ноября 1922
Предшественник:	Пётр Михайлович Никифоров
Преемник:	должность упразднена
Председатель Туркестанского краевого комитета РКП(б)
7 октября 1919 — ноябрь 1919
Предшественник:	Карп Елисеевич Сорокин
Преемник:	Сайдулла Турсунходжаев
Председатель ЦИК Туркестанской СФР
июль — сентябрь 1919
Предшественник:	Аристарх Андреевич Казаков
Преемник:	Иван Андреевич Апин
Народный комиссар путей сообщения РСФСР
9 мая — 13 июня 1918
Глава правительства:	Владимир Ильич Ленин
Предшественник:	Алексей Гаврилович Рогов
Преемник:	Владимир Иванович Невский (с 25.7.1918)
Председатель ЦИК Туркестанской СФР
май — 2 июня 1918
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	Иван Осипович Тоболин
Чрезвычайный комиссар СНК РСФСР в Средней Азии и Бакинской губернии
март — апрель 1918
Глава правительства:	Владимир Ильич Ленин
Чрезвычайный комиссар ВЦИК и СНК РСФСР в Оренбургской губернии, Тургайской области и Средней Азии
ноябрь 1917 — февраль 1918
Глава правительства:	Владимир Ильич Ленин
Рождение:	13 (25) августа 1878(1878-08-25) с. Песочня, Спасский уезд, Рязанская губерния, Российская империя
Смерть:	4 января 1941(1941-01-04) (62 года) Москва, СССР
Место погребения:	Новодевичье кладбище, Москва
Партия:	РСДРП(б)
Образование:	Рижский политехнический институт
Учёная степень:	кандидат технических наук
Учёное звание:	профессор
Профессия:	инженер-технолог
Деятельность:	революционер, политик
Военная служба
Принадлежность:	РСФСР РСФСР
Род войск:	армия
Звание:	не установлено
Сражения:	Гражданская война

Пётр Алексе́евич Ко́бозев (13 [25] августа 1878, с. Песочня, Рязанская губерния — 4 января 1941, Москва) — государственный и партийный деятель; член РСДРП с 1898. В 1917 — комиссар Оренбургско-ташкентской железной дороги.

Биография

Родился в крестьянской семье. Учился в духовном училище, затем в Московской духовной семинарии, которую не окончил вследствие участия в семинарском бунте (1895). Работал железной дороге слесарем, помощником машиниста, машинистом. В 1898 г. окончил Московское реальное училище при реформатской церкви и поступил в Московское высшее техническое училище. В 1899 г. был арестован, осуждён к административной высылке в Ригу. В 1900—1904 гг. учился в Рижском политехническом институте, где участвовал в оборудовании электротехнической лаборатории, руководил студенческими практическими занятиями, ассистировал профессорам. Окончив институт по специальности «инженер-технолог» (руководители партии считали его инженером-железнодорожником), работал на Русско-Балтийском вагонном заводе в Риге. Входил в состав Рижского комитета РСДРП и редакции большевистской газеты «Голос солдата», был одним из руководителей военной организации социал-демократической партии Латышского края. На 3-м (Объединительном) съезде Латышской социал-демократической рабочей партии (1906) избран в состав её Центрального комитета.

С началом революции 1905 года был уволен вследствие политической неблагонадёжности, работал на нефтепромыслах Кавказа, где организовывал забастовки и демонстрации. Затем работал в Москве — осуществлял надзор за установкой парового отопления в Политехническом музее, проводил работу среди железнодорожников. Повторно был арестован и выслан в Ригу, где преподавал в частных учебных заведениях. В 1915 году как неблагонадёжный был сослан в Оренбург, где работал на постройке Оренбург-Орской железной дороги. Выступил одним из создателей Оренбургской организации большевиков, был членом комитета. В 1916 году выслан на строительство Мурманской железной дороги; за агитацию военнопленных возвращён в Оренбург. С началом февральской революции 1917 года был амнистирован [3 (16) марта 1917]. В апреле 1917 г. на 1-м Учредительном съезде представителей Ташкент-Оренбургской железной дороги (Оренбург) избран комиссаром дороги.

В мае 1917 года Центральным комитетом РСДРП(б) вызван в Петроград. Был избран в городскую Думу (в состав членов городской управы) по списку большевиков; с согласия ЦК занял пост главного инспектора учебных заведений Министерства путей сообщения Временного правительства. Участвовал в подготовке Октябрьского вооружённого восстания; был делегатом 2-го Всероссийского съезда Советов от большевистской фракции, входил в состав президиума съезда.

В ноябре 1917 — феврале 1918 чрезвычайный комиссар ВЦИК и СНК РСФСР по Средней Азии и Западной Сибири. Возглавил борьбу против выступления атамана Дутова.

В марте — апреле 1918 г. — чрезвычайный комиссар СНК РСФСР в Средней Азии и Бакинской губернии. Способствовал национализации бакинских нефтяных промыслов и транспортировке нефти через Туркестан в центр России.

В мае 1918 г. был избран первым председателем ЦИК Туркестанской СФР и членом Ревввенсовета Туркестанского фронта.

Вскоре был отозван в Москву и назначен наркомом путей сообщения РСФСР. Уже 13 мая провёл коллегию Наркомата по вопросам военных перевозок; 15 мая утвердил положение «Об Экспериментальном институте путей сообщения»; 23 мая выступал с приветственной речью на 1-м железнодорожном съезде; 7 июня утвердил схему организации перевозок по дорогам Московского окружного отделения.

С 13 июня по 23 июля 1918 г. — член Реввоенсовета Восточного фронта. Участвовал в создании регулярных частей Красной Армии, в руководстве операциями против чехословацкого корпуса и внутренней контрреволюции.

С 6 сентября 1918 по 27 апреля 1919 г. — член Реввоенсовета Республики. В декабре 1918 г. руководил постройкой ледяного моста через Волгу под Сызранью. Участвовал в работе VII Чрезвычайного съезда Советов Туркестана (март 1919).

С февраля 1919 член Особой временной комиссии ЦК РКП(б) и СНК РСФСР по делам Туркестана (Турккомиссия). В июле—сентябре 1919 г. — председатель ЦИК Туркестанской СФР, а также член Туркестанского краевого комитета РКП(б); в октябре-ноябре 1919 г. — председатель Туркестанского краевого комитета РКП(б). За период работы в Туркестанской СФР уделял внимание культурному развитию края: способствовал организации начальных школ, школ ликвидации неграмотности (особенно на узбекском языке), изданию газет, сохранению Драматического театра, созданию Музея искусств, организации (февраль—май 1918) Туркестанского народного университета — предшественника нынешнего Национального университета Узбекистана. В 1919 году некоторое время читал курс энергетики на техническом факультете Народного университета.

С ноября 1919 по октябрь 1922 г. — член коллегии Народного комиссариата рабоче-крестьянской инспекции РСФСР.

С 4 октября по 14 ноября 1922 г. — председатель Совета министров Дальневосточной республики; от имени Советского правительства подписал мирный договор Дальневосточной республики с Японией. В ноябре 1922 — октябре 1923 член Дальбюро ЦК РКП(б), председатель Дальневосточного ревкома.

С 1923 года по состоянию здоровья перешёл на научно-преподавательскую работу. Был профессором и ректором Московского Межевого института. В ноябре 1928 года был назначен ректором Ленинградского политехнического института; проводил учебную реформу, направленную на укрепление связи втузов с производством путём внедрения непрерывной производственной практики на первых курсах трёх факультетов (механического, электромеханического и индустриализации сельского хозяйства). В первой половине 1929 г. непрерывная производственная практика на первых двух курсах была признана нецелесообразной. 1 сентября 1929 года был уволен с должности ректора. Вернулся в Межевой институт (впоследствии — Московский институт инженеров геодезии, аэрофотосъёмки и картографии), где организовал кафедру аэросъёмки. С 1938 г. — кандидат технических наук; читал курсы проективной геометрии, гидравлики, контурно-комбинированной съёмки, лентосъёмочных работ, наземной и высотной стереосъёмки.

Был членом научно-технического комитета НКПС, руководителем НИИ локомотивостроения, участвовал в разработке проблемы освоения нефелино-апатитовых руд и проекта строительства канала Волга-Москва, давал заключение по проекту строительства Днепрогэс.

Похоронен на Новодевичьем кладбище Москвы.

Избранные труды

• Кобозев П. А. Фотограмметрия : Конспектив. курс проектив. геометрии / Моск. ин-т инженеров геодезии, аэрофотосъемки и картографии. — М.: Б. и., 1940. — Ч. 1 : Теория коллинеации. — 52 с.

Награды и признание

• звание «Почётный красноармеец № 2» Волочаевского полка 5-й армии.

Память

Памятник П. А. Кобозеву поставлен в Оренбурге.

Имя П. А. Кобозева носят улицы в Оренбурге, Баку, Самаре, Ульяновске, Донецке, Екатеринбурге и Владивостоке.

В литературе

Является героем одного из эпизодов книги Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир».

Литература

• Хасанов К. Х. Петр Алексеевич Кобозев (1878—1941). — Ташкент: Узбекистан, 1979. — 111 с. — 5000 экз.
• Чистов Б. Н., Жохов М. А. Посланец партии: Очерк воен.-полит. деятельности П. А. Кобозева на Вост. фронте (1918—1919 гг.). — М.: Воениздат, 1980. — 158 с. — 30000 экз.

Ссылки

• [www.knowbysight.info/KKK/03232.asp Кобозев Пётр Алексеевич] (рус.). Справочник по истории Коммунистической партии и Советского Союза 1898—1991. Проверено 2 февраля 2015.
• [www.hrono.ru/biograf/bio_k/kobozevpa.php Кобозев Пётр Алексеевич] (рус.). Хронос. Проверено 2 февраля 2015.
• [www.spbstu.ru/history/rectors/kobozev.html Ректор института Петр Алексеевич Кобозев] (рус.). СПбГПУ. Проверено 2 февраля 2015.
• [www.ministri-rzd.ru/chast-iv-narodnye-komissary-putej-soobshheniya-rsfsr-i-sssr/4-3-kobozev-petr-alekseevich/ Кобозев Петр Алексеевич] (рус.). Министры и наркомы путей сообщения. Проверено 3 февраля 2015.

Отрывок, характеризующий Кобозев, Пётр Алексеевич

Долгоруков всё настаивал на своем мнении, что французы отступили и только для того, чтобы обмануть нас, разложили огни.
– Что же это доказывает? – говорил он в то время, как Ростов подъехал к ним. – Они могли отступить и оставить пикеты.
– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.


В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.