Кобольды
Ко́бо́льды[1] — домовые и духи-хранители подземных богатств в мифологии Северной Европы. Добродушные, однако могли устроить в доме хаос и беспорядок в ответ на пренебрежение. В германской мифологии кобольды — особый вид эльфов или альвов, сродни гномам (двергам).
Кобольдами называются преимущественно духи домашнего очага, приблизительно соответствующие русским домовым; иногда это же название применяется и к горным духам. Кобольдам приписываются подшучивания над людьми, они постоянно возятся и шумят. Описываются они в виде карликов, обычно безобразных; их цвет от огня в очаге — ярко-красный. Название кобольд означает «владыку помещения» (Kobe, откуда нововерхненемецкое Kofen — помещение, комната, хижина); таким образом, кобольды тождественны англосаксонским cofgodas (домашние божки).
Содержание
Другие виды кобольдов
Рудокопы также называли «кобольдами» духов, населяющих шахты. Считалось, что подземные кобольды приносят несчастье, могут вызвать порчу руды и появление в ней примесей (название химического элемента кобальта происходит от слова «кобольд»).
В трагедии «Фауст» Гёте кобольд упоминается как синоним гномов — элементалей стихии Земли, и переведен на русский как «домовой» и «инкуб»[2]. Тем не менее средневековые оккультисты отличали «коварных кобольдов» от гномов[3]
Моряки Северного и Балтийского морей верили в морскую разновидность кобольдов, обитающую на кораблях — клабаутерманов.
В современной популярной культуре кобольда чаще всего изображают в виде подземного жителя с серой кожей. Часто одаривают копытами, ногами, похожими на козлиные, но без шерсти, вытянутым лицом. Встречаются индивидуумы, обладающие маленькими рожками и клыками. Часто являются врагами гномов. Иногда кобольдам приписывают боязнь солнца.
Кобольды упоминаются в романе В. Гюго «Отверженные». Часть 4. Книга 2. Глава 3. «Видение папаши Мабефа»:
…Когда Мабеф выпрямился, уже никого не было, девушка исчезла…
— В самом деле, это очень похоже на то, что рассказывает Рюбодьер о кобольдах. Не был ли это кобольд?…
Так же кобольд по имени Хинцельман упоминается в романе Нила Геймана «Американские боги», как кровожадное существо, оберегающее все селение или город, которому каждый год в начале зимы приносили в жертву ребёнка. Также по версии книги кобольд был божеством, которое получалось в результате убийства ребёнка, никогда не видевшего света и питавшегося только хорошей пищей.
Связь с кобальтом
При обжиге содержащих мышьяк минералов кобальта выделяется летучие ядовитые . Руда, содержащая эти минералы, получила у горняков имя горного духа кобольда. Древние норвежцы приписывали отравления плавильщиков при переплавке серебра проделкам этого злого духа. Вероятно, имя злого духа восходит к греческому «кобалос» — дым. Этим же словом греки называли лживых людей.
В 1735 году шведский минералог Георг Бранд сумел выделить из этого минерала неизвестный ранее металл, который и назвал кобальтом. Он выяснил также, что соединения именно этого элемента окрашивают стекло в синий цвет — этим свойством пользовались ещё в древних Ассирии и Вавилоне.
Также
- В германской мифологии: дух-хранитель подземных ископаемых, стремится не допускать людей к подземным богатствам — устраивает завалы, камнепады и пр.
- В Средневековье их определяли как самых маленьких из подгорного народа — не больше двухлетнего ребёнка. Кобольды не добывают ничего, они лишь вредят людям — могут обрушить шахту, запутать шахтёров, перерезать верёвки.
См. также
Напишите отзыв о статье "Кобольды"
Примечания
- ↑ [gramota.ru/slovari/dic/?word=%EA%EE%E1%EE%EB%FC%E4&all=x Словари на ресурсе Грамота.ру] (рус.). Проверено 29 марта 2014.
- ↑ Гёте. Сцена 3. Кабинет Фауста // Фауст / пер. Н.Холодковского, 1878. — См. также примечание Холодковского: «Фауст заклинает здесь четыре стихии: огонь, воздух, воду и землю. Саламандра в этом заклятии олицетворяет стихию огня, так как, по легенде, это пресмыкающееся не горит в огне; Сильфида олицетворяет духов воздуха, Ундина — духов воды и Домовой — духов земли.» «Incubus (лат.) — название домового, домашнего духа, хранящего клады.»
- ↑ Поль Седир. Царство астрала // [astrum-obscurum.org/Thaumathurgy/Techniques/Clairvoyance/P.Sedir_Les_Miroirs_Magiques.pdf Магические зеркала] = Les Miroirs magiques : 1894, 3-е изд. 1907 : [пер. с фр.] / Пер. А. В. Трояновского, 1907. — Вязьма : Издание В. Н. Запрягаева, типография Р. Писаревской, 1907. — 117 с. — «В подземных пещерах слышатся хрустальные молоты гномов и коварных кобольдов. В глубине невидимых кузниц пигмеи заключают чистые души в блестящие могилы из драгоценных камней», — «пигмеи» у Парацельса — синоним гномов.</span>
</ol>
Литература
- Кобольды // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
|
Это заготовка статьи по мифологии. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Кобольды
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
