Кобрин, Владимир Михайлович

Владимир Михайлович Кобрин
Дата рождения:	8 марта 1942(1942-03-08)
Место рождения:	Москва
Дата смерти:	7 декабря 1999(1999-12-07) (57 лет)
Место смерти:	Москва
Гражданство:	Россия
Профессия:	сценарист, режиссёр, художник

Владимир Михайлович Кобрин (8 марта 1942 года, Москва — 7 декабря 1999 года, Москва) — советский и российский сценарист, режиссёр, художник.

Биография

Родился 8 марта 1942 года в Москве. Окончив школу, устроился на работу станочником на Московский завод экспериментальной киноаппаратуры. Затем стал механиком на «Центрнаучфильме», где заинтересовался сложной съемочной техникой, изобретал приспособления для специальных съемок, самостоятельно научился снимать через микроскоп.

В 1961 году поступил во ВГИК на кинооператорский факультет, мастерская Бориса Волчека. С 1962 по 1965 годы служил в армии. Окончил ВГИК в 1968 году по специальности «кинооператор». Работал с 1977 года на московской киностудии «Центрнаучфильм».

В 1990 году создал «Kobrin Screen Studio». С 1990 года вел мастерскую режиссуры кино и компьютерной графики во ВГИКе.

Цитаты

• «„Хлебников научного кино“ — так Кобрина называют многие среди тех немногих, кто знает его фильмы. Но первым назвал его Хлебниковым все тот же наш патриарх — профессор ВГИКа, родоначальник учебного кинематографа Б. А. Альтшулер. Поэзия Хлебникова загадочна. Его считали „поэтом поэтов“, гениальным идиотом. Кинематограф Кобрина — тоже загадка. Бесконечная зашифрованность непрерывно меняющихся изображений. Каскад цвета, форм, игра многозначных символов…» — Ольга Горностаева, 1997.

• «Творческое наследие Кобрина — одна из загадок современного кинематографа. На Западе Кобрина называли концептуалистом, основателем русского авангарда в научном кино. Он отнесся холодно и к славе, и к равнодушию соотечественников. Даже его коллег пугали сложный экранный мир и дерзкая, парадоксальная мысль режиссёра. Попытки серьёзных исследований творчества Кобрина замечены уже после его смерти. Он был художником, теоретиком и мастеровым. Ему предстояло разработать, создать эстетику, язык и технологию кино, которое впоследствии назовут „кобринским“. Остается добавить, что сам он более всего ценил теплоту этого мира и человечность — критерий, которому художник в своих работах не изменял никогда. Поражает до сих пор его потрясающая „киношность“ (в лучшем смысле этого слова) — именно художественную традицию кино Владимир Михайлович преподавал своим студентам до последнего».

• «Владимир Михайлович был совершенно не парадоксальным человеком, наоборот — настолько простым, что с любым случайным знакомым „в курилке“ мог обсуждать вечную тему дураков или содержания собственных снов, и эта курилка была на лестничной клетке возле его квартиры на первом этаже обычной старенькой мазанки 4-этажки, и в этой квартире дверь обычно никогда не закрывалась на замок, невзирая на то, что квартира-студия была набита под потолок парадоксально-современным кино-видео-оборудованием, когда мало кто ещё слышал „ругательные“ слова TARGA, DPS PAR и Perception, Video-High8/SVHS/ и MPEG… И эта предельная искренность делала его настолько душевно обнажённым и незащищённым, открытым и близким, и с другой стороны обладающим врождённым детским иммунитетом к пошлости и цинизму современного момента. В быту он был крайне прост и незамысловат, хотя посиделки вокруг самовара с тортиком были удивительно просты и душевны, хотя и при этом и не просты и довольно глубоки с точки зрения обсуждения глубины и тонкости момента».

• «Кобрин, подобно Ж.-Л. Годару, обожает игру со словесными клише и значениями «расчлененных» слов. Чего стоит том с названием «Краткий курс истории НКВД (б)»! Вместо дикторской скороговорки, вынужденно вставленной в его „ранние“ картины, за кадром звучат подлинные диалоги душевнобольных. Обороты, которым позавидовал бы Хармс: «Я родился в Гастрономе N 22», «Мне выпала карта, называемая словом „жизнь“», «Управляющий фиолетового КГБ», — произносятся с проникновенной серьезностью. Как ни бессвязен этот лепет биоплазмы, он мало отличается от обыденного говора улицы. Мечта Эйзенштейна — фильм, созданный по методу того «потока сознания», что принес в культуру Джойс. И Кобрин стремился выразить здесь внутренний мир человека, который чудом выполз из-под колеса советской истории. В фильме „…Абсолютно из ничего…“ раздумьям о природе человека предается Семен Семеныч, мирный провинциальный философ. Он часто смотрит на Луну, встающую над огородами, и даже видит на ней однажды, как в круглом зеркальце, отражение своей благодушной физиономии. Его добродушная улыбка, светящаяся с лунного диска, напоминает улыбку знаменитого Чеширского кота. Музыкальный лейтмотив «Огней большого города» здесь использован Кобриным как гимн наивной и нежной душе «маленького человека». Пронизанный юмором и простодушной поэзией фильм заканчивается необычной для Кобрина умиротворяющей тирадой о том, что «разбитые тарелки приносят счастье больше летающих», «никакая генная теория не способна объяснить вечные тайны любви» и вообще — «братьев по разуму надо искать не в Космосе, а на Земле… пока еще есть время». На вопрос о том, отчего былой мизантроп снял фильм, столь примиряющий с существованием человеческого рода, режиссёр с комическим ужасом воскликнул: „Неужели я старею?..“» — Олег Ковалов, 2000.

Цитаты Владимира Кобрина

• «Для меня кино — альтернатива жизни. Мне кино-то делать интереснее, чем жить. Для меня жизнь.. она.. осязаема, только когда мы делаем кино.» Из интервью.

Фильмография

• 1977 — «Явление радиоактивности»
• 1978 — «Полупроводники»
• 1978 — «Механическая обработка полупроводниковых материалов»
• 1979 — «Полупроводники»
• 1979 — «Технология производства полупроводниковых приборов»
• 1980 — «Физические основы квантовой теории»
• 1981 — «Механика как наука»
• 1982 — «Предмет и задачи биофизики»
• 1983 — «Особенности кинетики биологических процессов»
• 1984 — «Высокомолекулярные соединения»
• 1985 — «Регуляция биологических процессов»
• 1986 — «Термодинамика биологических процессов»
• 1986 — «Молекулярная биофизика»
• 1987 — «Перенос электрона в биологических системах»
• 1987 — «Биофизика ферментативных процессов»
• 1987 — «Транспорт веществ через биологические мембраны»
• 1988 — «Первичные фотобиологические процессы»
• 1988 — «Биопотенциалы»
• 1989 — «Самоорганизация биологических систем»
• 1989 — «Homo Paradoksum»
• 1989 — «Present Continuous»
• 1990 — «Homo Paradoksum-2»
• 1990 — «Последний сон Анатолия Васильевича»
• 1991 — «Homo Paradoksum-3»
• 1991 — «1991=ТУТ»
• 1992 — «Шаги в никуда»
• 1993 — «Групповой портрет в натюрморте»
• 1993 — «Первый апокриф»
• 1994 — «Future Continuous»
• 1994 — «Серое время»
• 1995 — «Третья реальность-1»
• 1996 — «Третья реальность-2»
• 1997 — «Абсолютно из ничего»
• 1997 — «KrotoSkobrismus»
• 1998 — «Сон пляшущих человечков»
• 1999 — «GraviDance»

Награды

• 1989 — Кинофестиваль образовательного кино в Казани (Гран-при, фильм «Биопотенциалы»)
• 1990 — ВКФ неигрового кино в Воронеже (Спец. приз жюри за лучший научно-популярный фильм, Приз жюри критиков «Уникум», фильм «Present Continuous»)
• 1991 — Кинофестиваль в Заречном (Спец. приз жюри, фильм «Последний сон Анатолия Васильевича»)
• 1993 — ОКФ неигрового кино «Россия» в Екатеринбурге (Приз «За творческий поиск в области научно-популярного кино», фильм «Шаги в никуда»)
• 1993 — Премия «Ника» (За лучший научно-популярный фильм, фильм «Групповой портрет в натюрморте»)
• 1998 — ОКФ неигрового кино «Россия» в Екатеринбурге (Спец. приз жюри, фильм «Абсолютно из ничего»)

Память

• 14 января 2000 года в Государственном центральном музее кино состоялся вечер, посвященный памяти режиссёра Владимира Кобрина.
• В апреле 2000 года Фестиваль мировоззренческого кино учредил премию памяти Владимира Кобрина.
• В 2005 году в издательстве «МПК-сервис» вышла книга «Владимир Кобрин», составители — Андрей Герасимов, Михаил Камионский, Алла Романенко. В книгу вошли статьи, письма, интервью, архивные документы, воспоминания друзей и учеников, восстанавливающие творческую историю фильмов Владимира Кобрина.
• В мае 2005 года в Государственном центральном музее кино был проведён вечер памяти Владимира Кобрина. На вечере публике была представлена книга, в которой собраны воспоминания о Кобрине более 30-ти авторов: Норштейна, Ямпольского, Хржановского и многих других. Это издание было награждено дипломом Союза кинематографистов России.
• К 70-летию Владимира Кобрина по заказу государственного телеканала «Культура» был снят документальный телевизионный фильм «Владимир Кобрин. Светящийся след…», вышедший в эфир 6 марта 2012 года.

Ссылки

• [cobrin.divenvrsk.org/ Сайт о Владимире Кобрине]
• [www.youtube.com/user/ljghbdtn Коллекция фильмов Кобрина на youtube]
• [russiancinema.ru/template.php?dept_id=3&e_dept_id=1&e_person_id=438 Владимир Кобрин в Энциклопедии отечественного кино]
• [www.youtube.com/watch?v=ic1cnxQmbnA&feature=player_embedded#! Документальный телевизионный фильм «Владимир Кобрин. Светящийся след…»]
• [www.youtube.com/watch?feature=endscreen&v=qWTBgy_RXFE&NR=1 Юрий Норштейн о Владимире Кобрине]

Отрывок, характеризующий Кобрин, Владимир Михайлович

– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
– Немного овса прикажете? – весело и охотно сказал Миша.
– Иди, иди скорее, – подтвердил старик.
– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.
Буфетчик Фока был самый сердитый человек из всего дома. Наташа над ним любила пробовать свою власть. Он не поверил ей и пошел спросить, правда ли?
– Уж эта барышня! – сказал Фока, притворно хмурясь на Наташу.
Никто в доме не рассылал столько людей и не давал им столько работы, как Наташа. Она не могла равнодушно видеть людей, чтобы не послать их куда нибудь. Она как будто пробовала, не рассердится ли, не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди не любили так исполнять, как Наташиных. «Что бы мне сделать? Куда бы мне пойти?» думала Наташа, медленно идя по коридору.
– Настасья Ивановна, что от меня родится? – спросила она шута, который в своей куцавейке шел навстречу ей.
– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем. Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из за этих звуков воскресал целый ряд воспоминаний. Она сидела за шкапчиком, устремив глаза на полосу света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала. Она находилась в состоянии воспоминания.
Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь также», подумала Наташа. – Соня, что это? – крикнула Наташа, перебирая пальцами на толстой струне.
– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…