Кобыз

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Кобыз
Кыл-кобыз

Кобыз на почтовой марке2
Классификация

Струнный инструмент, Хордофон

КобызКобыз

Кобы́з, также кыл-кобыз )— казахский национальный струнный смычковый музыкальный инструмент.





Описание

Кобыз имеет ковшеобразный корпус, короткую, дугообразно изогнутую шейку, большую плоскую головку и состоит из выдолбленного, обтянутого пузырём полушара с прикреплённой к нему наверху ручкой и с выпуском внизу для утверждения подставки. Две струны, навязываемые на кобыз, свиваются из конских волос. Общая длина инструмента 60-73 см.

Играют на кобызе, сжимая его в коленях (как виолончель), коротким смычком. Этот инструмент использовался в древности степными баксы (шаманами-целителями) для различных обрядов.

Кобызы делают из цельного куска дерева. Это один из древнейших способов изготовления музыкальных инструментов в истории человечества, и объясняется он вовсе не технической отсталостью или отсутствием металлических приспособлений. По древним верованиям многих народов только в цельном куске сохранится живая поющая душа дерева, которая будет звучать в инструменте. Открытый корпус, так же, как струны кобыза из пучка 30-60 некрученых конских волос, дают очень густой, богатый обертонами тембр[1].

История

В XX веке было доказано, что кобыз — самый древний в мире смычковый струнный инструмент. Он был создан тюркскими племенами в незапамятные времена. На запад его понесли тюрки-огузы и другие народы, которые меняли его форму и назначение соответственно своим представлениям о музыке, художественно-эстетическим традициям и имеющимся природным материалам. Но казахский кобыз сохранил самые древние черты. Его изогнутая форма сохранила связь с охотничьим или военным луком. Трение двух луков волосяными тетивами друг о друга было, по мнению болгарского учёного Слави Дончева, прообразом игры на смычковых инструментах. При этом лук был моделью как смычка, так и корпуса инструмента.

Кобыз является прародителем многих смычковых инструментов. Его наследники — Фидель, Ребек (от арабского ребаб), пошет, который получил своё название от того, что его могли носить в кармане (от фр. Pochette – карман). Фидель и Ребек, в свою очередь, являются европейскими предками скрипки. Всевозможные их модификации к концу XV века породили виолу, которая также отличалась огромным разнообразием форм и размеров. Как и на ребеке, на ней играли в вертикальном положении, дугообразный смычок держали по-прежнему ладонью вверх, но форма виолы, приближенная к формам гитары, уже напоминала маленький контрабас. Её изображение часто встречается на картинах художников эпохи Возрождения. В скрипке соединились форма виолы, размеры фиделя и ребека и резкий звук пошета. Начиная с XVII века скрипка стала соперничать с виолой. И в конечном итоге в XVIII веке, когда в городах Европы у молодой буржуазии стали популярны концерты в больших залах, скрипка полностью и бесповоротно вытеснила из европейской культуры салонную виолу.

Известные исполнители

  • Легендарным создателем кобыза является тюркский поэт-песенник и композитор IX века Коркыт.
  • Виртуозным исполнителем на кобызе был Жаппас Каламбаев.

Высказывания о кобызе

Евгений Брусиловский:

Внутри кобыза, на задней стенке, они прикрепляли зеркальце, а головку украшали пучком совиных перьев. В темноте юрты зеркальце отсвечивало от огня тагана красноватым цветом, кобыз пел свою древнюю, подвывающую песню, баксы истошным голосом кричал свои заклинания: "Нак! Нак!", и перья совы от его крика начинали шевелиться и трепетать. Такое действо подавляло психику простого, наивного степняка и диктовало ему волю высших сил, которой он должен был слепо подчиняться. В руках же простых музыкантов кобыз пел грустную песню казахского народа, кочующего по огромной степи в поисках Страны счастья — Жер уюк.

Вообще, кобыз по характеру его звучания был как бы пессимистическим инструментом.

Легенда о создании кобыза

По легенде кобыз создал Коркыт ата, великий шаман и сказитель степей.

"Имя Коркыта общеизвестно среди многих тюркских народностей в различной трактовке и в различных вариантах легенды о нем. По казахской же версии Коркыт – легендарный отец музыки, создатель песни на земле. Легенда рассказывает что Коркыт, смолоду не могущий примириться со скоротечностью человеческой жизни, решил бороться против неизбежной смерти. Мучимый своими мыслями и гонимый мечтой о бессмертии, Коркыт уходит от людей, но везде и всюду он видит смерть: в лесу – сгнившее и свалившееся дерево говорит ему о своей смерти и о неизбежном конце для самого Коркыта; в степи – ковыль, выгорая под солнцем, говорит ему о том же; даже мощные горы поведали ему об ожидающем их разрушении, неизменно добавляя, что такой же конец ждет и Коркыта. Видя и слыша все это, Коркыт в своих одиноких терзаниях выдолбил из дерева ширгай – первый кобыз, натянул на него струны и заиграл, изливая свои мучительные мысли и чувства. Он вложил всю свою душу в эти мелодии, и чудесные звуки его струн прозвучали на весь мир, дошли до людей, захватили и пленили их. С тех пор мелодии Коркыта и созданный им кобыз пошли странствовать по земле, а имя Коркыта осталось бессмертным в струнах кобыза и в сердцах людей.

М. Ауэзов. Мысли разных лет. – Алма-Ата, 1961".
История кобызового исполнительства была связана с религиозно-магическими ритуалами баксы – шаманов. Кобыз служил средством общения баксы со своими аруахами (*духи предков) и духами-помощниками (*силы природы и не только). Шаманский инструмент выглядел весьма необычно: головка венчалась перьями филина, была обвешена различными металлическими пластинками в виде роговых завитков, фигур птиц, которые звенели в такт музыке; на дне чаши помещалось зеркало. Все это были не просто украшения, а шаманские знаки – символы. Кобыз был священным инструментом. Простой народ даже боялся прикасаться к этому инструменту, потому что верил, что кобыз, как и хозяева инструмента – баксы, обладают чудесной волшебной силой и способны оказывать воздействие на судьбу человека. Согласно преданиям кобыз и кобызовая музыка могли изгонять злых духов, болезни и смерть.

Наряду с этим кобызовая традиция носит не только ритуальный характер, но и связана с эпическим творчеством жырау (*певцов), которые в кочевой среде занимали одно из видных мест. Жырау находились обычно при ставке ханов, являясь военными и политическими советниками, воспевая героические подвиги ханов, батыров.

Постепенно историческая судьба как кобыза, так и кобызовой традиции стала угасать; устойчивыми носителями кобызовой традиции остались только баксы. Исполнение эпических произведений перешло к акынам-жыршы, их эпическим сказаниям в сопровождении домбры.

В традиционной казахской музыкальной и материальной культуре значительное место занимают народные музыкальные инструменты. Одним из самых распространенных музыкальных инструментов можно считать кобыз, смычковый музыкальный инструмент с двумя волосяными струнами. Он относится к древнейшему виду смычковых инструментов, которые сохранились у народов Сибири, Средней Азии, Поволжья, Закавказья и других. У каждого народа такие смычковые имеют своё название, но они похожи строением, волосяными струнами, настройкой, способами игры. О древности говорит само строение инструментов.

Кобыз выдалбливался из одного цельного куска дерева – можжевельника (арша), клёна, сосны, берёзы. Инструмент состоял как бы из трех частей: головной ("бас" - голова), средней (основание - кеуде) и нижней ("аяк" - ноги). Основание делается в виде открытой чаши, вытянутой книзу. Эта нижняя часть инструмента затягивается кожей (дека). На ней устанавливается подставка (тиек). Струны для кобыза до сих пор изготавливаются из конского хвоста. Смычок имеет дугообразную форму и напоминает лук: к двум концам изогнутой ветки привязывается пучок конского волоса и скрепляется крепкой нитью из верблюжьей шерсти. Исполнитель обхватывает смычок сбоку своей ладонью.

Две струны кобыза, состоящие из 104 конских волосков, издают целую гамму обертонов при соприкосновении смычка. Колорит и густота звучания инструмента во многом зависели от силы прикосновения смычка, а также от высоты звука, при котором обертона звучали то гнусаво, то пискляво, то бархатно-густым сочным тоном. Для кобызовых кюев характерна звукоизобразительность: подражание вою волков, крику лебедя, бегу коня, звуку пущенной стрелы.
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Напишите отзыв о статье "Кобыз"

Примечания

  1. [azh.kz/ru/news/view/13242 газета "АкЖайык", 10.01.2012, "Искусник"]


Отрывок, характеризующий Кобыз

– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.