Ковалевский, Владимир Павлович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Владимир Павлович Ковалевский
Род деятельности:

военный врач

Дата рождения:

1875(1875)

Гражданство:

РСФСР РСФСР

Подданство:

Российская империя Российская империя

Дата смерти:

13 декабря 1918(1918-12-13)

Место смерти:

Петроград

Награды и премии:
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Владимир Павлович Ковалевский (1875 — 13 декабря 1918, Петроград) — статский советник, военный врач, санитарный врач Балтийского флота, расстрелян в декабре 1918 года.





Биография

Окончил Казанский университет. Служил в больнице Николая Чудотворца и Военно-медицинской академии.

В 1904 году, с началом русско-японской войны, отправлен в Порт-Артур в составе миссии Красного креста. Был младшим судовым врачом на госпитальном судне Первой Тихоокеанской эскадры «Монголия»; присутствовал при бое с японским флотом в Жёлтом море.

После войны служил на крейсере «Аврора», канонерской лодке «Сивуч». С 16 марта 1911 — старший врач крейсера «Паллада»; затем служил на линейном корабле «Император Павел I», был санитарным инспектором Балтийского флота. В марте 1917 года вышел в отставку.

Пользуясь своими обширными связями среди моряков, создал вербовочно-осведомительную организацию, в руководство которой входили также английский военно-морской атташе капитан Френсис Аллен Кроми (с которым он был знаком ещё с дореволюционных времён) и полковник Куроченков. Организация занималась сбором шпионских сведений для англичан, переправляла через Петроград в Архангельск и Вологду бывших офицеров, а также готовила возможное вооружённое восстание в Петрограде и Вологде. 21 августа 1918 был арестован и заключён в Дерябинскую тюрьму, в декабре переведён в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. 13 декабря 1918 расстрелян по обвинению в создании военной организации, связанной с английской миссией[1].

Награды

Напишите отзыв о статье "Ковалевский, Владимир Павлович"

Примечания

  1. Шерих Д. Ю. [books.google.ru/books?id=Zfl3AgAAQBAJ&pg=PT228&lpg=PT228&dq=Ковалевский,+Владимир+Павлович+врач&source=bl&ots=Uc1gwz1jnF&sig=9SGNbDoN6JMiriG0NpI5AtFLtYA&hl=ru&sa=X&ei=gAcoVc-XKoyfsAHyg4K4CA&ved=0CD0Q6AEwBw#v=onepage&q=%D0%9A%D0%BE%D0%B2%D0%B0%D0%BB%D0%B5%D0%B2%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9%2C%20%D0%92%D0%BB%D0%B0%D0%B4%D0%B8%D0%BC%D0%B8%D1%80%20%D0%9F%D0%B0%D0%B2%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87%20%D0%B2%D1%80%D0%B0%D1%87&f=false Глава 21] // Город у эшафота : За что и как казнили в Петербурге. — М.; СПб.: Центрполиграф: Русская тройка, 2013. — 319 с. — ISBN 978-5-227-04799-1.

Литература

  • Ратьковский И. С. [history.spbu.ru/userfiles/Bogomazov/03_Ratkovsky.pdf Петроградская ЧК и организация доктора В. П. Ковалевского в 1918 г.] // Новейшая история России. — 2012. — № 1. — С. 100−115.

Ссылки

  • [pkk.memo.ru/page%202/KNIGA/Ko.html Ковалевский Владимир Павлович] (рус.). Дворяне : книга памяти. Заклеймённые властью. Проверено 10 апреля 2015.
  • [ruguard.ru/forum/index.php?topic=578.0;wap2 Список расстрелянных 13 декабря 1918 года в Петрограде] // Петроградская правда. — 1918. — № от 20 декабря.

Отрывок, характеризующий Ковалевский, Владимир Павлович

Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.