Коваленко, Павел Васильевич (полный кавалер Ордена Славы)
| Павел Васильевич Коваленко | |
| Дата рождения | |
|---|---|
| Место рождения | |
| Принадлежность | |
| Род войск | |
| Годы службы | |
| Звание |
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
| Сражения/войны | |
| Награды и премии |
лишён всех званий и наград в связи с осуждением |
Павел Васильевич Коваленко (1896-?) — старший сержант Рабоче-крестьянской Красной Армии, участник Великой Отечественной войны, полный кавалер ордена Славы, лишён всех званий и наград в связи с осуждением.
Биография
Павел Коваленко родился в 1896 году в селе Старые Боровичи (ныне — Сновский район Черниговской области Украины) в семье крестьянина. Окончил начальную школу, проживал в деревне Горошковка Городнянского района той же области. В июле 1941 года был призван на службу в Рабоче-крестьянскую Красную Армию. Воевал на Южном фронте, в октябре 1941 года попал в плен. В ноябре был отпущен и вернулся в Горошковку, где поступил на службу к оккупационным властям, стал старостой сельской управы. Сдал несколько голов крупного рогатого скота, отобранного у односельчан, направлял на работы к немцам советских граждан. В октябре 1943 года с освобождением Горошковки Коваленко был повторно призван в армию. С января 1944 года — вновь на фронтах Великой Отечественной войны. Участвовал в боях на 1-м и 4-м Украинских фронтах[1].
В начале мая 1944 года во время боя у города Тлумач Ивано-Франковской области Украинской ССР красноармеец Коваленко, пробравшись к краю вражеской обороны, забросал гранатами окопы, обратив противника в бегство, что позволило пехоте занять вражескую оборону без потерь. Приказом по частям 271-й стрелковой дивизии (№ 010/н) от 10 мая 1944 года Коваленко был награждён орденом Славы 3-й степени за номером 43583[1].
26 мая 1944 года под Тлумачом, несмотря на массированный вражеский огонь, Коваленко пробрался к траншеям противника и забросал их гранатами, а затем автоматным огнём уничтожил 8 солдат противника и захватил контрольного пленного. Приказом по войскам 18-й армии (№ 0118/н) от 13 июня 1944 года Коваленко награждён орденом Славы 2-й степени за номером 919[1].
К осени 1944 года сержант Коваленко командовал стрелковым отделением 3-го батальона 865-го стрелкового полка 271-й стрелковой дивизии 1-й гвардейской армии 4-го Украинского фронта. 17 сентября 1944 года в ходе боя за гору Магура к востоку от села Лихоборы Сколевского района Львовской области Коваленко вместе со своим отделением ворвался в траншеи противника и в рукопашной схватке уничтожил 5 венгерских солдат. Получил ранение, но поля боя не покинул. Лишь после тяжёлого ранения в ногу и голову Коваленко в бессознательном состоянии был эвакуирован в тыл. В госпитале ему была ампутирована правая нога. После выписки из госпиталя он был демобилизован по инвалидности. Вернулся в Горошковку, работал в колхозе[1].
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 марта 1945 года за «образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество» старший сержант Павел Коваленко был награждён орденом Славы 1-й степени, став полным кавалером ордена Славы[1].
Этот орден не был вручён Коваленко, так как в 1946 году он был арестован по обвинению в измене Родине. 11 февраля 1947 года военный трибунал Черниговского гарнизона приговорил его к 8 годам исправительно-трудовых лагерей[1].
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 11 марта 1949 года Коваленко был лишён орденов Славы 2-й и 3-й степени. Орден Славы 1-й степени в материалах дела не фигурирует, так как о награждении стало известно уже после суда и Указа о лишении, однако на наградном листе имеется пометка «лишён»[1].
Дальнейшая судьба не установлена.
Напишите отзыв о статье "Коваленко, Павел Васильевич (полный кавалер Ордена Славы)"
Примечания
Отрывок, характеризующий Коваленко, Павел Васильевич (полный кавалер Ордена Славы)
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.
Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
