Коваленский, Сергей Григорьевич
Сергей Григорьевич Коваленский<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> </td></tr>
| |||
| |||
|---|---|---|---|
| 6 марта 1905 — 29 июня 1905 | |||
| Предшественник: | А. А. Лопухин | ||
| Преемник: | Н. П. Гарин | ||
| Образование: | Императорское училище правоведения | ||
| Награды: |
Орден Святого Станислава 2-й и 1-й степени, Орден Святого Владимира 3-й степени, Орден Святой Анны 2-й степени | ||
Серге́й Григо́рьевич Ковале́нский (1862 — 17 сентября 1909) — российский государственный деятель, сенатор, тайный советник, директор Департамента полиции в 1905 году.
Содержание
Биография
Происходил из дворянского рода, окончил Императорское училище правоведения в мае 1879 года в чине коллежского секретаря и был определен кандидатом на судебные должности при прокуроре Санкт-Петербургского окружного суда. Далее служил в окружных судах и судебных палатах ряда губерний юга России, Сибири, Закавказья и Туркестана, входил в состав особой комиссии Сената «для разработки предположений об улучшении судебной части в губерниях и областях Сибири».
С мая 1896 года исполнял должность помощника начальника Главного тюремного управления, с 5 октября того же года состоял в «Особой комиссии для составления законодательных предположений об устройстве тюремной части в министерстве юстиции».
В 1902 году произведён в чин действительного статского советника.
В марте 1905 года назначен директором Департамента полиции. Однако не сумел справиться с нараставшей в стране революцией, и уже 29 июня император Николай II отстранил Коваленского от должности директора Департамента, произвёл его в чин тайного советника и назначил членом Сената.
Самоубийство
17 сентября 1909 года сенатор С. Г. Коваленский застрелился у себя дома на Сергиевской улице в Санкт-Петербурге[1].
Брат сенатора так объяснил причину его самоубийства[1]: «Мой несчастный брат умер не от болезни, которой у него не было, а от несчастья, служебного несчастья. Он был оклеветан, переведён из деятельного отделения Сената в недеятельное; дальнейшему служебному движению была поставлена точка; он растерялся, не нашёлся, долго томился, скрывал свой адрес и всё скитался по Европе, выбирая уединённое место, где бы мог покончить с собою». Далее он уточняет[1], что причиной самоубийства послужил «приказ 31-го декабря, которым мой брат и ещё один сенатор, В., переводились в отделение, куда назначаются престарелые сенаторы, и оно собирается всего несколько раз в год, почти не имея дела».
Известно также[2], что непосредственно перед своим самоубийством С. Г. Коваленский отправил В. Л. Бурцеву целый список различных революционеров, приходивших в соприкосновение с департаментом полиции. В частности, разоблачение Бурцевым члена центрального комитета «Бунда» было сделано благодаря документам, полученным от сенатора Коваленского.
Семья
Был женат дважды. Первый брак был расторгнут в конце 1900 года. Вторая жена (13 мая 1905 года) — Мария Андреевна Верещагина, сестра библиофила Василия Верещагина; дочь отставного штабс-ротмистера А. В. Верещагина от брака его с О. И. Гулькевич-Глебовской. Получила воспитание в доме отчима М. И. Черткова, за которого её мать вышла замуж после развода с первым мужем. Овдовев, Мария Андреевна жила в Петербурге и занималась коллекционированием. Собирала мебель, английскую и французскую гравюру 18 века.
Напишите отзыв о статье "Коваленский, Сергей Григорьевич"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Цит. по: [dugward.ru/library/rozanov/rozanov_bez_podpory_vechnoy.html Розанов В. В. Без подпоры вечной (По поводу объяснений смерти сенатора Коваленского)]. // Русское Слово. 1909. 7 окт. № 229.
- ↑ [starosti.ru/archive.php?y=1909&m=10&d=14 Бурцев и Коваленский]. // «Голос Москвы», 14 (01) октября 1909 года.
Литература
- Энциклопедия секретных служб России / Автор-составитель А.И.Колпакиди. — М.: АСТ, Астрель, Транзиткнига, 2004. — С. 111. — 800 с. — ISBN 5-17018975-3.
- Журнал «Уральская жизнь» 1909 г. № 49, стр.2
| ||||||
Отрывок, характеризующий Коваленский, Сергей Григорьевич
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.
– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
