Ковальский, Иван Мартынович

Ковальский Иван Мартынович
Род деятельности:	революционер
Место рождения:	село Соболевка Подольской губернии

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Иван Мартынович Ковальский (1850 — 2 (14) августа 1878) — российский революционер-народник. Сын священника. Родился в 1850 г. в с. Соболевке (Гайсинского уезда, Подольской губернии).

Биография

Воспитывался четыре года в дворянском училище в Черноострове, в Подольской гимназии и в Подольской духовной семинарии. В 1869 г. поступил в Новороссийский университет, из которого исключен через полгода за невзнос платы. Поступил корректором в редакцию «Николаевского Вестника»; сотрудничал в «Одесском Вестнике», «Новороссийских Ведомостях» и в «Отечественных Записках».

Участник «хождения в народ». Вел пропаганду среди сектантов. Арестован 30 сентября 1874 г. на станции Доброе за неимение вида на жительство. С октября 1874 г. содержался в Николаеве в военно-морской тюрьме; в апреле 1875 г. взят на поруки, после чего скрылся. Привлечен к дознанию по делу о пропаганде в империи (193) за имение рукописей противоправительственного содержания и вследствие политической неблагонадежности. По высочайшему повелению 19 февраля 1876 г. дело о нём разрешено в административном порядке с вменением в наказание предварительного содержания под стражей и с учреждением особого надзора полиции.

Кружок Ковальского

В конце 1876 г. Ковальский нелегально переехал в Одессу, где жил под фамилией Бончковского. Организовал революционный кружок, в который входили В. С. Иллич-Свитыч, Н. А. Виташевский, В. Д. Кленов, сестры Елена и Вера Виттен, Л. М. Мержанова, А. В. Афанасьева и др. Кружок собирался на квартире сестер Виттен на Садовой улице, 13 (дом Каплуновского). Здесь была организована типография, хранилась нелегальная литература, тиражи прокламаций. Разочаровавшись в «чистой» пропаганде, Ковальский ратовал за «пропаганду делом» — вооруженное сопротивления властям, раздачу народу оружия для подготовки восстания.

Арест, суд и казнь

В результате доноса квартирного хозяина деятельность кружка Ковальского стала известна властям. Вечером 30 января 1878 г., в квартиру на Садовой пришли жандармы. В это время происходило собрание кружка. Ковальский и его товарищи оказали сопротивление при аресте, используя револьвер и кинжал. При задержании было ранено несколько жандармов и полицейских, дворник и двое из сопротивлявшихся (Виташевский и Свитыч).

Были арестованы все члены кружка, находившиеся в квартире на момент ареста: Ковальский, Виташевский, Иллич-Свитыч, Кленов, Афанасьева, Вера Виттен, Мержанова и А. А. Алексеев. Елена Виттен отсутствовала и смогла избежать ареста. Позже арестовали Э. И. Студзинского, который не принадлежал к кружку Ковальского, но был обвинен в попытке организовать его побег из тюрьмы.

Воспользовавшись тем, что из-за русско-турецкой войны Одесса была объявлена на военном положении, арестованных предали не гражданскому, а военно-окружному суду, применив при этом законы военного времени, карающие смертной казнью за нападение на караул (при этом жандармов, производивших арест, приравняли к караулу). Процесс получил широкий общественный резонанс. Из Петербурга прибыли защитники — известные адвокаты Г. В. Бардовский (защищал Ковальского и Свитыча) и Д. М. Стасов (защищал Виташевского и Кленова).

Дело слушалось в суде с 20 по 24 июля 1878 г. Ковальский, обвиненный в принадлежности к русской социально-революционной партии, в организации противозаконного кружка, в составлении антиправительственных воззваний, в проживании под чужим именем и в вооруженном сопротивлении, был приговорен к смертной казни, Иллич-Свитыч был приговорен к 8 годам каторги, Виташевский, Кленов и Студзинский — к 4 годам, Афанасьева и Вера Виттен — к ссылке в Сибирь, Мержанова — к трем неделям ареста. А. А. Алексеев проходил как свидетель.

Во время оглашения приговора была организована массовая демонстрация участников революционных кружков, радикальной молодежи, рабочих. На Гулевой улице напротив суда собралась толпа из нескольких тысяч человек. После известия о смертном приговоре Ковальскому произошло столкновение между манифестантами и войсками. Обе стороны применяли огнестрельное оружие, при этом два манифестанта были убиты, со стороны солдат были раненные. Ночью начались аресты, и в течение нескольких недель было арестовано множество одесских радикалов — Д. А. Лизогуб, Г. А. Попко, С. Ф. Чубаров и др.

Ковальский был расстрелян 2 августа 1878 г. в Одессе на Скаковом поле.

Его расстрел подтолкнул революционеров к ответным действиям: Степняк-Кравчинский, исполняя теракт-возмездие, заколол кинжалом-стилетом шефа жандармов Николая Мезенцова.

Ковальский имел близкие отношения с революционеркой Агафьей Ищенко, её даже считали его невестой.

Источники

• Деятели революционного движения в России: Биобиблиографический словарь: От предшественников декабристов до падения царизма: [В 5 т.]. — М.: Изд-во Всесоюзного общества политических каторжан и ссыльно-поселенцев, 1927—1934.

Отрывок, характеризующий Ковальский, Иван Мартынович

– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.


Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voila Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.
– Вот, по крайней мере, мы вами теперь вполне воспользуемся, милый князь, – говорила маленькая княгиня, разумеется по французски, князю Василью, – это не так, как на наших вечерах у Annette, где вы всегда убежите; помните cette chere Annette? [милую Аннет?]