Ковальчук, Евдокия Борисовна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Евдокия Ковальчук
Имя при рождении:

Авдотья Борисовна Репина

Псевдонимы:

Дуся

Дата рождения:

1881(1881)

Место рождения:

Сергачский уезд, Нижегородская губерния,
Российская империя

Место смерти:

Новосибирск

Гражданство:

Российская империя Российская империя
РСФСР

Образование:

самообразование

Партия:

РСДРП1917 года)

Основные идеи:

большевизм

Род деятельности:

революционер

Отец:

Борис Андреевич Репин

Супруг:

Фёдор Ковальчук

Евдокия Борисовна Ковальчук, более известная как Дуся Ковальчук (1881—1919),  — участница большевистского подполья в Новониколаевске (1918—1919).



Биография

Родилась в крестьянской семье, проживавшей в Сергачском уезде Нижегородской губернии. Позднее вместе с родителями переехала в Новониколаевск. Отец, Борис Андреевич Репин, работал плотником.

В возрасте 16 лет Евдокия Репина вышла замуж за Фёдора Ковальчука, который был старше её вдвое. По некоторым сведениям, муж-парикмахер имел свой салон на вокзальной площади. Однако имеются данные, свидетельствующие о том, что он работал машинистом паровоза. Муж был сторонником монархии и не разделял революционных взглядов супруги.[1] В этом браке родилось четыре ребёнка (два мальчика и две девочки).

Д. Ковальчук была для своего времени эмансипированной женщиной: самостоятельно освоила чтение и письмо, выписывала политические газеты. Хорошо шила на заказ на имевшейся дома швейной машинке «Зингер». Благодаря мужу младшей сестры Александры приобщилась к нелегальной политической деятельности[2]. С 1910 года семейный дом стал местом встречи подпольщиков.

В феврале 1917 года Ковальчук вступила в РСДРП, позже была избрана в Новониколаевский Совдеп. С декабря 1917 года в городе устанавливается Советская власть, которую 26 мая 1918 года свергает восставший чехословацкий корпус, и установилась власть Временного правительства автономной Сибири. В это время Ковальчук стала одним из руководителей подпольной группы РКП(б).
После расстрела революционеров-большевиков организовала похороны соратников — Ф. И. Горбаня, А. И. Петухова, Ф. П. Серебренникова, Д. М. Полковникова и Ф. С. Шмурыгина, которые вылились в политическую демонстрацию. Собирала для арестованных и детей расстрелянных деньги, сухари, одежду, неоднократно выезжала для связи с ними в другие города. Участвовала в подготовке побегов арестованных, прятала в своем доме связных из других городов Сибири.

В дни декабрьского (1918) и февральского (1919) восстаний в Омске выступала сторонником организации восстаний в городах в противовес точки зрения ряда большевистских организаций Сибири, предлагавших центр восстаний перенести на деревенскую периферию. Способствовала переброске патронов и боеприпасов алтайским красным партизанам.

В сентябре 1919 года с группой подпольщиков арестована контрразведкой, по одним данным чешской[3], по другим — польской[4]. Расстреляна. Место захоронения неизвестно.

Память

Напишите отзыв о статье "Ковальчук, Евдокия Борисовна"

Примечания

  1. [geno.ru/node/2266/ История семьи в архивных документах. Так и жила, мучилась]
  2. [novosibirsk.sputnik-n.ru/arhitektura-novosibirska/podrobnee-o-511388-skver-geroev-revolyucii/ История Сквера Героев Революции]
  3. [novosibirsk.sputnik-n.ru/arhitektura-novosibirska/podrobnee-o-511388-skver-geroev-revolyucii/ Сквер Героев Революции]
  4. [www.metronsk.ru/vopros/515// Кто такая Дуся Ковальчук?]


Отрывок, характеризующий Ковальчук, Евдокия Борисовна

– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.