Ковалёв, Владимир Николаевич

Спортивные награды
Фигурное катание
Олимпийские игры
Серебро	Инсбрук 1976	Мужское одиночное катание
Чемпионаты мира
Серебро	Колорадо-Спрингс 1975	Мужское одиночное катание
Серебро	Гетеборг 1976	Мужское одиночное катание
Золото	Токио 1977	Мужское одиночное катание
Золото	Вена 1979	Мужское одиночное катание
Чемпионаты Европы
Золото	Копенгаген 1975	Мужское одиночное катание
Серебро	Женева 1976	Мужское одиночное катание
Серебро	Хельсинки 1977	Мужское одиночное катание
Серебро	Страсбург 1978	Мужское одиночное катание
Серебро	Загреб 1979	Мужское одиночное катание
Бронза	Гетеборг 1980	Мужское одиночное катание
Государственные награды

Владимир Николаевич Ковалев (род. 2 февраля 1953, Москва, СССР) — советский фигурист, двукратный чемпион мира, серебряный призёр Олимпийских игр, тренер.

Биография

Родился в рабочей семье, отец — экскаваторщик. Начинал кататься на Стадионе юных пионеров. Тренировался у Т. А. Толмачевой. Первые успехи пришли в 1970, когда он стал вторым на турнире «Московские коньки» и пятым на чемпионате СССР. После второго места на турнире «Московские коньки» в декабре 1971 попадает в сборную, неожиданно на чемпионате мира 1972 занимает третье место, удачно исполнив обязательные фигуры и произвольную программу, покорив канадских зрителей.

В апреле 1972 в Минске выигрывает и чемпионат СССР. Однако затем Ковалев нарушил спортивный режим и был отстранен от соревнований на сезон 1972/73. В 1973 перешел тренироваться к С.Четверухину, который резко изменил тренировки и стиль катания, однако к успеху это не привело. Уже на следующий сезон вернулся к Т. А. Толмачевой, помогать тренироваться стала Е. А. Чайковская. Этот тренерский тандем сразу привел к успеху — в январе 1975 Ковалев стал первым советским чемпионом Европы.

С 1977 тренер — Е. А. Чайковская, приведшая Ковалева к двум победам на чемпионатах мира (1977 и 1979), в 1979 в короткой программе — единственный из лидеров исполнивший каскад двойной флип — тройной тулуп. На Олимпиаде-80 после 5-го места в фигурах выбыл из соревнований по болезни (американцы выдвигают версию о скандале на пресс-конференции).

Ковалев очень удачно выступал в обязательных фигурах, создавая преимущество, в произвольных программах был менее стабилен (на обоих выигранных им чемпионатах мира в произвольном катании был 3-м и 4-м). Владел тремя разными тройными прыжками (тулуп, сальхов и риттбергер). Чайковская всегда старалась создать яркие по постановке программы, интересные костюмы.

После завершения карьеры в 1980 стал тренером, не прерывая сотрудничества с Чайковской. Наиболее известен по работе с Кирой Ивановой, с которой у него сложились и личные отношения. Недолгое время тренировал и Марию Бутырскую.

В 1990-е годы уехал из России и работал тренером в Греции. Сейчас живёт и работает в Лос-Анджелесе.

Заслуженный мастер спорта СССР (1975).

Спортивные достижения

Соревнование/Год	1972	1973	1974	1975	1976	1977	1978	1979	1980
Зимние Олимпийские игры	8	-	-	-	2	-	-	-	WDR
Чемпионаты мира	3	-	4	2	2	1	4	1	-
Чемпионаты Европы	6	-	4	1	2	2	2	2	3

См. также

• Фигурное катание на зимних Олимпийских играх 1972 — одиночное катание (мужчины)
• Фигурное катание на зимних Олимпийских играх 1980 — одиночное катание (мужчины)

Отрывок, характеризующий Ковалёв, Владимир Николаевич

– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.