Коган, Борис Борисович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Борис Борисович Коган
Борух Беркович Коган
Научная сфера:

медицина

Известен как:

Автор монографии "Бронхиальная астма", М., 1950; 2-е изд., 1959.

Награды и премии:

Борис Борисович (Борух Беркович) Коган (1896, Житомир — 13 ноября 1967, Москва) — российский революционер, партийный деятель и учёный-медик, терапевт. Доктор медицинских наук, профессор (1939). Заслуженный деятель науки РСФСР (1960).

В 1916 поступил на медицинский факультет Московского университета.

С 1917 член РСДРП(б). Участник Октябрьской революции и Гражданской войны. В 1917—1920 председатель Житомирского комитета РСДРП (б), председатель подпольного Житомирского ревкома, секретарь Волынского губкома РКП(б). Делегат IX съезда РКП(б) (1920), VII Всероссийского съезда Советов.

В 1923 окончил медфак 1-го МГУ, работал там же ординатором в клинике социальных и профессиональных болезней и ассистентом.

С 1931 г. на кафедре госпитальной терапии 1-го Московского медицинского института: консультант, ассистент (1931—1935), доцент (1935—1939), профессор и зав. кафедрой (1939—1965).

Был консультантом Лечсануправления Кремля. 12 ноября 1952 арестован по «делу врачей». В 1953 освобожден и реабилитирован.

С 1965 персональный пенсионер.

Заслуженный деятель науки РСФСР (1960). Награждён орденом Трудового Красного Знамени.

Автор монографии «Бронхиальная астма», М., 1950; 2-е изд., 1959.

Умер 14 ноября 1967 года, похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.

Брат — доктор медицинских наук М. Б. Коган.



Источники

  • Ежегодник БСЭ, 1968.
  • К 70-летию профессора Бориса Борисовича Когана //Тер. арх.- 1966.-Т. 38, № 2.-С. 3-4;
  • К 70-летию Бориса Борисовича Когана // Клиническая медицина — 1966.-Т. 44, № 4.-С. 3-4;
  • Памяти Бориса Борисовича Когана // Там же.- 1968.-Т. 46, № 4.-С. 154—155;
  • Памяти Бориса Борисовича Когана // Тер. арх.- 1968.-Т. 40, № 4.-С. 124—125.

Напишите отзыв о статье "Коган, Борис Борисович"

Отрывок, характеризующий Коган, Борис Борисович

– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.