Коган, Дональд
| Дональд Когган Frederick Donald Coggan, Baron Coggan | |
| Архиепископ Кентерберийский | |
| Интронизация | 1974 |
|---|---|
| Конец правления | 1980 |
| Предшественник | Артур Майкл Рамсей |
| Преемник | Роберт Александр Кеннеди Ранси |
| Родился | 9 октября 1909 Хайгейт, Лондон, Англия |
| Умер | 17 мая 2000 (90 лет) Винчестер, Хэмпшир |
| Похоронен | Кентерберийский собор |
Дональд Когган, барон Когган (англ. Frederick Donald Coggan, Baron Coggan; 9 октября 1909, графство Суссекс — 17 мая 2000) — 101-й Архиепископ Кентерберийский, митрополит провинции Кентербери, примас всей Англии и глава всех англикан (1974—1980).
Родился в семье священника Георга Чарльза Когана на юге графства Суссекс.
Известно, что когда Дональд Коган в сентябре 1977 года посетил СССР, он получил от святейшего патриарха Пимена орден Святого Владимира I степени.
На посту архиепископа Кентерберийского приобрел известность своей решительной поддержкой рукоположения женщин (чего не было в Церкви Англии до 1994 года), предложив его на Ламбетской конференции о мире англиканских епископов в 1970 году. Сравнительно короткий срок его пребывания на посту главы всех англикан был отмечен его смелостью, аккуратностью и пунктуальностью. Он был плодовитым писателем, а также талантливым оратором и проповедником, часто выступая вместе с женой, Жаной Брейтуэйт.
Был известен своим гостеприимством. Ему приписывают выражение, что «искусство гостеприимства — это когда гости чувствуют себя как дома».
После смерти его тело было кремировано, а прах похоронен в Кентерберийском соборе.
Напишите отзыв о статье "Коган, Дональд"
Отрывок, характеризующий Коган, Дональд
В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
