Когда деревья были большими
| Когда деревья были большими | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
95 мин. |
| Страна | |
| Язык | |
| Год | |
| IMDb | |
«Когда деревья были большими» — советский художественный фильм 1961 года, драма режиссёра Льва Кулиджанова; премьера фильма состоялась в 1962 году.
Фильм стал первой драматической ролью Юрия Никулина. Исполнительница главной женской роли — Инна Гулая, для неё роль в этом фильме стала наиболее значительной в её кинокарьере. Для Людмилы Чурсиной роль в этой картине стала её кинодебютом.
В 1962 году фильм участвовал в основном конкурсном показе Каннского кинофестиваля.
Сюжет
Кузьма Кузьмич Иорданов, бывший фронтовик, потерявший во время войны жену, пьёт, не работает, живёт случайными заработками. В милиции, куда он время от времени является по вызову, его стыдят и грозят привлечь за тунеядство, но на него это не действует.
Однажды, желая подзаработать, он вызывается помочь старушке донести до дома стиральную машину, но случайно роняет агрегат в лестничный пролёт, а затем, оступившись, падает и сам, и попадает в больницу. Проведать его приходит та самая старушка. Рассказывая о своей жизни в деревне, она упоминает о девушке Наташе, которая, оставшись в детстве сиротой во время войны, попала в эту деревню. Иорданов решает поехать туда и выдать себя за отца Наташи. Чистая и доверчивая по натуре, девушка сразу поверила Кузьме Кузьмичу. Искренне считая его своим отцом, она прощает его пьянство и безделье, и Иорданов, мучимый совестью, наконец решается сказать ей правду.
История создания фильма
Сценарий фильма, присланный по почте на киностудию имени Горького, был написан режиссёром и кинодраматургом Николаем Николаевичем Фигуровским и изначально имел название «Благоразумная ведьма». Жена Льва Кулиджанова кинодраматург Наталья Фокина показала сценарий Сергею Герасимову, который в то время возглавлял эту киностудию, после чего Фигуровский был вызван в Москву. Название «Когда деревья были большими» было придумано Фигуровским позже, в процессе доработки сценария[1].
Изначально на главную роль в фильме был приглашён Василий Меркурьев, который, прочтя сценарий, дал своё согласие. Однако позже режиссёру фильма Льву Кулиджанову пришлось отказать Меркурьеву, поскольку тому было сложно выезжать в командировки, а снимать натуру, как предлагал Меркурьев, рядом с его дачей под Ленинградом было невозможно по финансовым соображениям[1].
Юрий Никулин до этого снимавшийся только в комедийных ролях, сказал Кулиджанову, что не знает, сможет ли справиться с ролью Иорданова.
Фильм снимался в течение 1961 года, сначала в Москве, затем в Московской области — в деревне Мамонтово Ногинского района[1]. Съёмки начались в Москве с трёх эпизодов, которые потом в фильм не вошли. В них более подробно рассказывалось о московской жизни Кузьмы Кузьмича Иорданова. Пытаясь заработать себе на жизнь, Кузьмич отправляется в лес за ландышами, где его жалит шмель, и с опухшей физиономией он идёт продавать цветы на рынок. Рыночные торговки накидываются на новоявленного конкурента и устраивают драку, которую разгоняют милиционеры, а Кузьмича как зачинщика засаживают на пятнадцать суток. В начале фильма об этом вскользь упоминает майор милиции в беседе с Иордановым[2].
Встреча главных героев, Кузьмы и Наташи, снималась на железнодорожной станции «Белокаменная» Малого кольца Московской железной дороги (в фильме — станция «Селиваново»). Здесь неоднократно снимались и другие художественные фильмы. Роль станционного смотрителя в этом эпизоде сыграл Георгий Шаповалов. Примечательно также, что на фронтоне прибывающего на станцию тепловоза ТЭ2-088 виден барельеф с изображением И. В. Сталина.
При сдаче фильма худсовету в декабре 1961 года против картины резко выступили Георгий Мдивани и Марк Донской. Однако немного позже картину поддержали Сергей Герасимов и тогдашний министр культуры СССР Екатерина Фурцева[3].
Премьера фильма состоялась 26 марта 1962 года.
В ролях
| Актёр | Роль |
|---|---|
| Инна Гулая | Наташа |
| Юрий Никулин | Кузьма Кузьмич Иорданов |
| Леонид Куравлёв | Лёнька |
| Екатерина Мазурова | Анастасия Борисовна |
| Василий Шукшин | председатель колхоза |
| Елена Королёва | Нюрка |
| Людмила Чурсина | Зоя |
| Виктор Павлов | парень на пароме |
| Аркадий Трусов | Григорий Мартынович, председатель сельсовета (в титрах В. Трусов) |
| Данута Столярская | соседка Кузьмы по коммуналке |
| Павел Шальнов | участковый милиционер |
| Надежда Самсонова | буфетчица |
В эпизодах
|
|
Съёмочная группа
- Автор сценария: Николай Фигуровский
- Режиссёр-постановщик: Лев Кулиджанов
- Оператор-постановщик: Валерий Гинзбург
- Художник-постановщик: Пётр Галаджев.
- Композитор: Леонид Афанасьев
- Текст песни: Алексей Фатьянов
- Дирижёр: Григорий Гамбург (Оркестр управления по производству фильмов)
Напишите отзыв о статье "Когда деревья были большими"
Примечания
Литература
- Про деревья и людей // МК-Бульвар : журнал. — М., 2011. — № 12 (719). — С. 66—68. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=1682-6930&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 1682-6930].
Ссылки
- [2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=2&e_movie_id=2802 «Когда деревья были большими»] на сайте «Энциклопедия отечественного кино»
- [black-mile.livejournal.com/156713.html?page=2 Фильм о колхозной деревне]
- [www.kino-teatr.ru/kino/history/3-26/197/ Рецензия на фильм]
| ||||||
| ||||||
Отрывок, характеризующий Когда деревья были большими
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.
От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
