Кодекс 064

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Кодекс 074»)
Перейти к: навигация, поиск
Библейские рукописи:
ПапирусыУнциалыМинускулыЛекционарии
Унциал 64
ТекстМатфей и Марк
Языкгреческий
Датаc. 550
Сейчас вКиев, Синай, Санкт-Петербург
Размер28 x 21 cm
Типвизантийский тип текста
КатегорияV

Кодекс 064 (Gregory-Aland) — унциальный манускрипт VI века на греческом языке, содержащий текст Евангелия от Матфея 27,7-30 на 2 пергаментных листах (28 x 21 см). Текст на листе расположен в двох колонках, 25 строки в колонке.[1]





Особенности рукописи

Вместе с кодексами 074 и 090 она составляла одну рукопись. Содержит фрагменты Матф 25,15 - Марк 5,20.

Кодекс 074 — 10 листов, содержит Матф 25; 26; 28
Кодекс 090 — 4 листа, содержит Матф 26, 59-70; 27,44-56; Марк 1,34-2,12.[1]

Греческий текст рукописи отражает византийский тип текста. V категория Аланда.

Рукопись поделена и сейчас хранится в трёх библиотеках:

См. также

Напишите отзыв о статье "Кодекс 064"

Примечания

  1. 1 2 3 Kurt Aland, and Barbara Aland, The Text of the New Testament: An Introduction to the Critical Editions and to the Theory and Practice of Modern Textual Criticism, trans. Erroll F. Rhodes, William B. Eerdmans Publishing Company, Grand Rapids, Michigan, 1995, p. 119.

Литература

  • C. R. Gregory, Textkritik des Neuen Testamentes III (Leipzig 1909), pp. 1363–1368.
  • K. Treu, Remarks on some Uncial Fragments of the Greek NT, in Studia evangelica III, T & U 88 (Berlin, 1964), pp. 111–112.

Отрывок, характеризующий Кодекс 064

Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.