Коде-Кильш, Клаудиа

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Клаудиа Коде-Кильш
Гражданство Германия Германия
Место проживания Монте-Карло, Монако
Дата рождения 11 декабря 1963(1963-12-11) (60 лет)
Место рождения Саарбрюккен, ФРГ
Рост 187 см
Вес 68 кг
Начало карьеры 1980
Завершение карьеры 1994
Рабочая рука правша
Призовые, долл. 2 035 385
Одиночный разряд
Матчей в/п 408-244
Титулов 8
Наивысшая позиция 4 (2 сентября 1985)
Турниры серии Большого шлема
Австралия 1/2 (1985, 1987, 1988)
Франция 1/2 (1985)
Уимблдон 1/4 (1987)
США 1/4 (1985, 1987)
Парный разряд
Матчей в/п 398-154
Титулов 26
Наивысшая позиция 3 (17 августа 1987)
Турниры серии Большого шлема
Австралия финал (1982, 1984, 1985)
Франция финал (1984, 1985, 1988)
Уимблдон победа (1987)
США победа (1985)
Международные медали
Олимпийские игры
Бронза Сеул 1988 парный разряд
Завершила выступления

Клаудиа Коде-Кильш (нем. Claudia Kohde-Kilsch; род. 11 декабря 1963 в Саарбрюккене, ФРГ, имя при рождении Клаудиа Коде) — бывшая германская профессиональная теннисистка. Победительница Открытого чемпионата США (1985) и Уимблдонского турнира (1987) в женском парном разряде; бронзовый призёр Сеульской Олимпиады 1988 года в женском парном разряде; обладатель (1987) и двукратный финалист (1982, 1983) Кубка Федерации в составе сборной ФРГ.





Спортивная карьера

Клаудиа Коде-Кильш начала играть в теннис в 5 лет; в профессионалы перешла 1 января 1980 года. В том же году выиграла свой первый профессиональный турнир (в австрийском Китцбюэле в паре с Евой Пфафф). В 1981 году она выигрывает три турнира в одиночном разряде: в Торонто, Гштааде и Кицбюэле, где побеждает теннисисток, посеянных под первым и вторым номерами, а на турнире в Окленде в первом туре побеждает победительницу двух предыдущих лет Мартину Навратилову.

В 1982 году в паре с Пфафф Коде-Кильш выходит в свой первый финал турнира Большого шлема в Австралии; там они проигрывают безоговорочным фавориткам, Мартине Навратиловой и Пэм Шрайвер. С этого же года Коде-Кильш выступает за сборную ФРГ в Кубке Федерации и в первый же год доходит с ней до финала, где немки уступают сборной США. Аналогичного успеха команда добивается и год спустя, в финале проиграв сборной Чехословакии. К 1984 году она прочно занимает место среди сильнейших теннисисток мира, регулярно побеждая соперниц из первой десятки мирового рейтинга. С середины этого года она начинает выступать в паре с Хеленой Суковой, и за четыре последующих года «башни-близнецы», как их прозвали за рост, выигрывают 14 турниров в парном разряде, в том числе два турнира Большого шлема.

В 1985 году Коде-Кильш достигает своего пика в одиночном разряде, пробившись в полуфиналы Открытого чемпионата США и Открытого чемпионата Австралии (в обоих турнирах уступила Крис Эверт) и поднявшись до четвёртого места в рейтинге. Она также выигрывает Открытый чемпионат США в паре с Суковой. Всего за этот год Коде-Кильш и Сукова играют в финале 11 турниров в парном разряде, в том числе также в чемпионатах Франции и Австралии, и выигрывают четыре из них. Они впервые вместе попадают в финал итогового турнира WTA (Коде-Кильш играла там также в 1983 году в паре с Пфафф) и уступают Навратиловой и Шрайвер; это их первый из четырёх подряд финалов года.

В 1987 году Коде-Кильш выигрывает свой второй турнир Большого шлема, на этот раз Уимблдонский турнир, и снова в паре с Суковой. Она выигрывает ещё три турнира в парном разряде с Суковой и один с Яной Новотной, а в июле вместе со Штеффи Граф завоёвывает для ФРГ Кубок Федерации. И в полуфинале, и в финале она уступает своим соперницам (Суковой и Шрайвер) в одиночных встречах, но выигрывает в парах. Матч западногерманской пары Граф/Коде-Кильш и американской пары Шрайвер/Эверт получился особенно напряжённым: немки проигрывали по ходу 1-6, 0-4, но сумели переломить ход игры и победить в трёх сетах, завоевав кубок. В августе того же года Коде-Кильш занимает высшую в своей карьере третью строчку в рейтинге теннисисток, выступающих в парном разряде. В начале года они с Суковой также выиграли парный чемпионат WTA.

В 1988 году Коде-Кильш пропустила Уимблдонский турнир из-за операции и вернулась на корт только к Открытому чемпионату США. За этот год они с Суковой выходят в финал в семи турнирах, но не выигрывают ни одного. Единственную победу в парном разряде Коде-Кильш одерживает под занавес сезона с соотечественницей Сильвией Ханикой на турнире V категории в Аделаиде. Она также побеждает в одном турнире в одиночном разряде, а на олимпийском турнире в Сеуле, первом после долгого перерыва, завоёвывает «бронзу» в паре с Граф: в полуфинале их остановила чешская пара Новотна—Сукова, а матч за третье место не игрался и бронзовые медали вручались обеим парам, оступившимся в полуфинале.

Расставшись в 1988 году с Суковой, Коде-Кильш в дальнейшем меняет несколько партнёрш, среди которых Ханика, Мэри-Джо Фернандес, Наталья Зверева и Анке Хубер, но ни с кем из них уже не добивается таких успехов. Свой последний турнир в одиночном разряде она выигрывает в 1990 году (в Кицбюэле), последний турнир в парах — в феврале 1992 года (Matrix Essential Evert Cup, со Стефани Ре), в конце 1992 года получает травму бедра и весь 1993 год не выступает. Свой последний турнир WTA она проводит в апреле 1994 года. В 1996 году она вновь вышла на корт в паре со своей младшей сестрой Катрин и даже выиграла турнир под эгидой Международной федерации тенниса (ITF) в Португалии, но возвращение оказалось кратковременным.[1]

Участие в финалах турниров Большого шлема (8)

Победы в женском парном разряде (2)

Год Турнир Покрытие Партнёр Соперницы в финале Счёт в финале
1985 Открытый чемпионат США Хард Хелена Сукова Мартина Навратилова
Пэм Шрайвер
6–7(5), 6–2, 6–3
1987 Уимблдонский турнир Трава Хелена Сукова Бетси Нагельсен
Элизабет Сэйерс-Смайли
7–5, 7–5

Поражения в женском парном разряде (6)

Год Турнир Покрытие Партнёр Соперницы в финале Счёт в финале
1982 Открытый чемпионат Австралии Трава Ева Пфафф Мартина Навратилова
Пэм Шрайвер
6–4, 6–2
1984 Открытый чемпионат Франции Грунт Хана Мандликова Мартина Навратилова
Пэм Шрайвер
5–7, 6–3, 6–2
1984 Открытый чемпионат Австралии (2) Трава Хелена Сукова Мартина Навратилова
Пэм Шрайвер
6–3, 6–4
1985 Открытый чемпионат Франции (2) Грунт Хелена Сукова Мартина Навратилова
Пэм Шрайвер
4–6, 6–2, 6–2
1985 Открытый чемпионат Австралии (3) Трава Хелена Сукова Мартина Навратилова
Пэм Шрайвер
6–3, 6–4
1988 Открытый чемпионат Франции (3) Грунт Хелена Сукова Мартина Навратилова
Пэм Шрайвер
6–2, 7–5

Титулы в одиночном разряде (8)

Легенда
Уровень IV & V (2)
VS (4)
Год Турнир Покрытие Соперница в финале Счёт в финале
12 янв 1981 Торонто, Канада Хард (I) Нина Бём 4–6, 6–2, 7–5
12 июл 1981 Гштад, Швейцария Грунт Изабель Виллигер 6–1, 4–6, 6–2
19 июл 1981 Открытый чемпионат Австрии, Кицбюэль Грунт Сильвия Ханика 7–5, 7–6
21 мар 1982 Остин, США Ковёр (I) Хелена Сукова 7–6, 0–6, 6–3
20 мая 1984 Открытый чемпионат Германии, Западный Берлин Грунт Кэтлин Хорват 7–6, 6–1
4 авг 1985 Virginia Slims of Los Angeles, США Хард Пэм Шрайвер 6–2, 6–4
12 июн 1988 Dow Chemical Classic, Бирмингем, Великобритания Трава Пэм Шрайвер 6–2, 6–1
16 сен 1990 Открытый чемпионат Австрии (2) Грунт Рэйчел Маккуиллан 7–6, 6–4

Напишите отзыв о статье "Коде-Кильш, Клаудиа"

Примечания

  1. [www.itftennis.com/procircuit/tournaments/women%27s-tournament/info.aspx?tournamentid=1020002719 $10,000 Faro 1996 results], itftennis.com

Ссылки

  • [www.claudia-kohde-kilsch.de/ Личный сайт] (нем.)
  • [www.wtatennis.com/players/player/ Профиль на сайте WTA]  (англ.)
  • [www.fedcup.com/en/players/player.aspx?id= Профиль на сайте Кубка Федерации] (англ.)

Отрывок, характеризующий Коде-Кильш, Клаудиа

– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.