Кожин, Павел Петрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Павел Петрович Кожин
Дата рождения

1924(1924)

Место рождения

дер. Осово-Шолома, Сольвычегодский уезд, Северо-Двинская губерния, РСФСР, СССР

Дата смерти

26 марта 1945(1945-03-26)

Место смерти

Восточная Пруссия, Германская империя

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

пехота

Годы службы

19421945

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Сражения/войны

Великая Отечественная война

Награды и премии
Связи

Онусайтис, Юрий Иосифович,
Кочеров, Виктор Фомич,
Петраков, Иван Ильич,
Моисеев, Александр Петрович,
Васечко, Степан Павлович

Павел Петрович Кожин (19241945) — красноармеец Рабоче-крестьянской Красной Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1945).



Биография

Павел Кожин родился в 1924 году в деревне Осово-Шолома Сольвычегодского уезда Северо-Двинской губернии (ныне Котласского района Архангельской области). Окончил восемь классов школы. В 1942 году Кожин был призван на службу в Рабоче-крестьянскую Красную Армию. С сентября того же года — на фронтах Великой Отечественной войны. В 1943 году был ранен. К июлю 1944 года гвардии красноармеец Павел Кожин был стрелком 2-й стрелковой роты 95-го гвардейского стрелкового полка 31-й гвардейской стрелковой дивизии 11-й гвардейской армии 3-го Белорусского фронта. Отличился во время форсирования Немана[1].

В ночь с 12 на 13 июля 1944 года Кожин, служивший в батальоне капитана Онусайтиса, переправился в составе группы из пяти человек через Неман в районе Алитуса. Уничтожив передовое охранение противника, группа захватила окопы и корректировала огонь артиллерии, одновременно ведя бой с контратакующим противником. Действия группы способствовали успешной переправе всего батальона. За этот бой все бойцы группы — Кочеров, Петраков, Моисеев, Кожин и Васечко — были представлены к званию Героя Советского Союза[1].

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 марта 1945 года за «проявленный героизм в борьбе с немецкими захватчиками при форсировании реки Неман» гвардии красноармеец Павел Кожин был удостоен высокого звания Героя Советского Союза. Орден Ленина и медаль «Золотая Звезда» он получить не успел, так как погиб к югу от Кёнигсберга 26 марта 1945 года. Похоронен в братской могиле в городе Гурьевске Калининградской области[1].

Был также награждён орденом Славы 3-й степени[1].

Напишите отзыв о статье "Кожин, Павел Петрович"

Примечания

  1. 1 2 3 4  [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=3840 Кожин, Павел Петрович]. Сайт «Герои Страны».

Литература

  • Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.
  • Во имя победы. Архангельск, 2005.
  • Золотые Звёзды северян. 2-е изд. Архангельск, 1971.
  • Кузьменко П. Н. Огненный ветер Славы. 2004.

Отрывок, характеризующий Кожин, Павел Петрович

Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.