Сыпь
Поделись знанием:
Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
(перенаправлено с «Кожная сыпь»)
Сыпь — патологические элементы на коже и слизистых оболочках, отличающиеся от нормальной кожи (слизистой оболочки) цветом, текстурой, внешним видом. Сыпь может состоять из первичных элементов, которые возникают непосредственно на здоровой коже (слизистой оболочке), и из вторичных, появляющихся на месте первичных. Различные сочетания первичных и вторичных элементов обуславливают специфическую картину сыпей при различных заболеваниях[1].
Содержание
Патоморфология
Патологические элементы подразделяют на первичные и вторичные. Первичные элементы — это высыпания, появляющиеся на неизмененной коже, могут быть полостными (имеющие полость, заполненную серозным, кровянистым или гнойным содержимым) и бесполостными. Вторичные элементы — появившиеся в результате изменения первичных элементов кожных высыпаний.
Первичные морфологические элементы сыпи
- Бугорок (лат. tuberculum)[2] — элемент, без полости, залегает глубоко в дерме, размеры от 0,5 до 1 см в диаметре, над элементом окраска и рельеф кожи изменены, оставляет после себя рубец или рубцовую атрофию. Может изменяться до образования язвы.
- Волдырь (лат. urtica)[3] элемент без полости, округлых или неправильных очертаний, розового цвета, иногда с белесоватым оттенком в центре, возникает из за отека сосочкового слоя дермы, существует от нескольких минут до нескольких часов. Сопровождается зудом. Исчезает бесследно.
- Папула, или узелок (лат. papula)[4] бесполостной элемент, с измененной окраской кожи, разрешающийся бесследно. По глубине залегания бывают эпидермальные, дермальные и эпидермодермальные. Узелки могут быть воспалительные и невоспалительные. В зависимости от размера узелки бывают милиарными 1—3 мм в диаметре, лентикулярными 0,5—0,7 см в диаметре и нумулярными 1—3 см в диаметре.
- Пузырёк (лат. vesicula)[5] − элемент, имеющий дно, покрышку и полость, размером до 0,5 см в диаметре, с серозным или серозно-геморрагическим содержимым. Могут быть однокамерные или многокамерные. Пузырьки могут располагаться интраэпидермально (в эпидермисе) или субэпидермально (под эпидермисом). При вскрытии образуются эрозии.
- Пузырь (лат. bulla)[6] — элемент, состоящий из дна, покрышки и полости, более 0,5 см в диаметре, с серозным или геморрагический содержимым. Может располагаться субэпидермально и интраэпидермально. После вскрытия образуются эрозии.
- Пустула или гнойничок (лат. pustula)[7] — элемент с гнойным содержимым. По расположению в коже различают поверхностные и глубокие, фолликулярные и нефолликулярные.
- Поверхностные нефолликулярные пустулы — фликтены — имеют покрышку, дно и полость с мутноватым содержимым, и покраснением вокруг. Они располагаются в эпидермисе и внешне выглядят как пузыри. При регрессе образуются корки, после которых остается временная депигментация или гиперпигментация .
- Глубокие нефолликулярные пустулы — эктимы — формируют язвы с гнойным дном, после себя оставляют рубцы.
- Поверхностные фолликулярные пустулы захватывают 2/3 фолликула, располагаются в эпидермисе или сосочковом слое дермы, имеют конусовидную форму, размер — 1-5 мм, с волосом в центре. На месте их вторичных элементов не остается.
- Глубокие фолликулярные пустулы захватывают весь волосяной фолликул и располагаются в пределах всей дермы. В центре формируется один (фурункул) или несколько (карбункул) некротических стержней. На их месте образуется рубец.
- Пятно (лат. macula)[8] Локальное изменение цвета кожи покрова. Пятна бывают сосудистые -воспалительные или невоспалительные, пигментные и искусственные (татуаж).[9]
- Узел (лат. nodus)[9] — элемент без полости с инфильтрацией, залегает глубоко в дерме или гиподерме и имеет большие размеры (от 2 до 10 см и более в диаметре). Узлы могут быть воспалительные и невоспалительные. На месте узла формируется рубец.
- Розеола (лат. roseola) — пятнышко бледно-розового, красного цвета размером от 1 до 5 мм, неправильной или округлой формы, края четкие или размытые, над уровнем кожи не выступает, исчезает при надавливании и растяжении кожи. Розеола встречается при многих инфекционных заболеваниях, особенно типична для брюшного тифа.
- Геморрагия (лат. haemorrhagia) — кровоизлияние в кожу в результате деструкции сосудов кожи. Имеет вид точек или пятен различной величины и формы, не исчезает при растягивании кожи.
Вторичные морфологические элементы сыпи
- Атрофия кожи (лат. atrophia)
- Вегетация (лат. vegetatio)
- Гиперпигментация (лат. hyperpigmentatio) — изменение окраски участков кожного покрова (обычно потемнение, изменение оттенка), связанное с увеличением количества меланина или накоплением гемосидерина на месте исчезнувших первичных элементов.
- Дисхромии кожи (лат. dyschromia cutis)[10]
- Депигментация (лат. depigmentatio) — временное или постоянное стойкое обесцвечивание участков кожи после исчезновения некоторых первичных высыпаний, возникающая вследствие понижения уровня меланина.
- Лихенификация (лат. lichenificatio) - это очаг усиленного рисунка кожи, которая утолщена, сухая, пигментирована или имеет розоватый оттенок. Видны ромбовидные узелки, окруженные глубокими линейными бороздами. Иногда очаг покрыт ссадинами, геморрагическими мелкими корочками, образующимися во время расчесов. Лихнефикация возникает при хронических дерматозах, сопровождающихся сильным зудом, чаще при экземе и нейродермите. Излюбленная локализация — шея, подколенные и локтевые сгибы, паховые складки.[11]
- Рубец (лат. cicatrix)[12]
- Ссадина или экскориация (лат. excoriatio)[13] это поверхностный дефект кожи, возникающий вследствие царапин, расчесов, других травм. Имеют большую склонность к инфицированию.[11]
- Струп образуется при высыхании содержимого пузырьков, гнойничков, а также серозного, гнойного или кровянистого отделяемого эрозий и язв. Цвет его различный и зависит от характера сформировавшего их экссудата.[11]
- Трещины (лат. fissura) и надрывы (лат. rhagades)[14] возникают вследствие нарушения целостности кожи из-за потери её эластичности. Обусловлены воспалением или перерастяжением кожи. Трещины обычно имеют линейную форму. Расположены они в пределах как рогового слоя, так и всего эпидермиса и поверхностных слоев дермы. Поверхностные трещины после своего заживления не оставляют следов, а после глубоких трещин остаются линейные рубцы.[11]
- Чешуйки (лат. squama)[15] представляют собой разрыхленные, потерявшие между собой связь, склеенные роговые пластинки. По форме и величине они могут быть отрубевидные, когда кожа как бы присыпана мукой, и пластинчатые. Цвет чешуек разнообразный — белый, серый, бурый, жёлтый.[11]
- Эрозия (лат. erosio)[13]
- Язва (лат. ulcus)[16]
Диагностика
Диагностика проводится комплексно. Собирается анамнез, выясняется, были ли подобные эпизоды ранее, страдал ли кто-либо из родственников подобными заболеваниями, чем, по мнению больного, вызвана сыпь.
Важную роль играют субъективные жалобы больного, наличие зуда, болей, дискомфорта, их интенсивность и периодичность. Для адекватной оценки сыпи кожа больного осматривается в прямом и проходящем свете.[17]
Принципы терапии
 |
Этот раздел статьи ещё не написан. Согласно замыслу одного из участников Википедии, на этом месте должен располагаться специальный раздел.
Вы можете помочь проекту, написав этот раздел. |
Прогноз
Прогноз для жизни и трудоспособности условно благоприятный, несмотря на субъективный дискомфорт, объективно имеется минимальная угроза жизни, в некоторых случаях в случае выраженности процесса трудоспособность снижена. В тех случаях когда синдром сыпи при заболевании не является ведущим, прогноз определяется наличием и выраженностью прочих клинических синдромов.
См. также
Аллергическая сыпь, или крапивница
Напишите отзыв о статье "Сыпь"
Примечания
- ↑ Скрипкин Ю. К. Кожные и венерические болезни. Руководство для врачей. стр. 123—127
- ↑ Там же стр. 137—138
- ↑ Там же. стр. 131—132
- ↑ Там же. стр. 135—137
- ↑ Там же. стр. 132—133
- ↑ Там же. стр. 133—134
- ↑ Там же. стр. 134—135
- ↑ Там же. стр. 128—131
- ↑ 1 2 Там же. стр. 138—139
- ↑ Там же. стр. 139
- ↑ 1 2 3 4 5 Ф. А. Зверькова. Болезни кожи детей раннего возраста. — СпБ: Сотис, 1994. — С. 17. — 235 с.
- ↑ Скрипкин Ю. К. Кожные и венерические болезни. Руководство для врачей. стр. 144
- ↑ 1 2 Там же. стр. 142
- ↑ Там же. стр. 141
- ↑ Там же. стр. 139—140
- ↑ Там же. стр. 143—144
- ↑ Там же. стр. 146—156
Литература
- Сыпи // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Кожные и венерические болезни. Руководство для врачей / Скрипкин Ю. К. — М.: Медицина, 2002 год. — Т. 1. — 576 с. — ISBN 5-225-02856-x.
- Владимиров В. В., Зудин Б. И. Кожные и венерические болезни. Атлас. — М.: Медицина, 1980 год. — 288 с. — 30 000 экз.
Отрывок, характеризующий Сыпь
Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
