Козёл отпущения

Козёл отпуще́ния (иначе назывался «Азазель») — в иудаизме особое животное, которое, после символического возложения на него грехов всего народа, отпускали в пустыню. Обряд исполнялся в праздник Йом Киппур (Лев. 16:29,34) во времена Иерусалимского храма (X в. до н. э. — I в. н.). Ритуал описан в Ветхом Завете (Лев. 16).

Козёл отпущения в иудаизме

В праздник Йом-Киппур в Иерусалимский храм приводили жертвенный скот: овна во всесожжение, тельца и двух козлов (Лев. 16). Первосвященник бросал жребий и, по его выбору, первого из козлов закалывали в жертву вместе с тельцом (за грехи священника и народа), их кровью освящали скинию, а туши позже выносили и сжигали вне стана; а на второго козла первосвященник символически возлагал грехи всего еврейского народа и его уводили в пустыню (Лев. 16:20-22). После чего, жрец, и люди сжигавшие «нечистых» тельца и козла, и уводившие второго козла в пустыню, мылись и должны были вымыть одежду (Лев. 16:23-28). Отсюда — «козёл отпущения».

Надо заметить, что в книге Исход (Исх. 29:10) и далее повсеместно в книге Левит есть требование Моисея приносить скот в жертву за грех (искупительная жертва) и во всесожжение (во славу Бога). В зависимости от уровня богатства иудея, за грехи требуется приносить в жертву: тельца (кожа и мясо которого сжигаются вне поселения), козла, овна, козу, горлицу или голубя, муку и зерно.

Трактовка и связь с дьяволом

Отсылание козла в пустыню символизирует очищение от всех грехов и уничтожение последствий всех дурных дел сынов Израиля в результате полного раскаяния и стремления приблизиться ко Всевышнему. Талмуд рассказывает, что в период Первого Храма, когда Божественное присутствие было ощутимо и выражалось в постоянных чудесах, происходивших в Храме, одно из них было связано с козлом, отсылаемым в пустыню. К рогам козла привязывали кусок красной шерсти, и, когда животное выводили из ворот храмового двора, один из коэнов разрывал этот кусок шерсти пополам: одну половину вешал над воротами, а другую — снова привязывал к рогам козла. Если раскаяние народа было искренним и чистосердечным, то в тот момент, когда козла сбрасывали со скалы, кусок красной шерсти, повешенный над воротами, становился белым в соответствии с тем, что сказано в книге пророка Исайи: «Если будут грехи ваши как пурпур, побелеют они как снег, а если будут ярко-красными, станут белыми, подобно шерсти».

Раши отмечает, что закон о козле, отсылаемом в пустыню, наряду с законом о приготовлении пепла для снятия ритуальной нечистоты, который предполагает убой и сжигание ярко-рыжей коровы за пределами территории Храма, всегда служил основой для обвинений в том, что Тора признает существование тёмных сил и даже предполагает принесение им даров. Однако ни ярко-рыжая корова, ни отсылаемый в пустыню козёл не являлись жертвами и никому не посвящались. Сжигание ярко-рыжей коровы служило символом уничтожения греха золотого тельца, лежащего в основе всех грехов, а сбрасывание со скалы козла было призвано напомнить народу о том, какой должна быть участь того, кто совершает преступления против Всевышнего, и указать на силу раскаяния, способную спасти человека и уберечь его от беды.

Видимо именно отсюда возник популярный образ дьявола в виде пылающего быка или козла с туловищем кровавого цвета, будто с него сняли кожу, что соответствует обряду (кожа и мясо быка и первого козла сжигаются вне поселения). Близка образу и история о сжигании в огне Золотого тельца Моисеем (Исх. 32:19-20), незадолго до утверждения им данной традиции о сжигании жертвенного скота.

Козла ассоциировали с прикованным в пустыне демоном Азазелем. По другой версии, Азазелем называли скалу, с которой козла сбрасывали в пропасть.

Козёл отпущения в христианстве

В христианской теологии Козёл отпущения иногда интерпретируется («Насилие и священное», «Козел отпущения» Рене Жирар) как прообраз самопожертвования Иисуса Христа. (1Пет.1:19; Отк.5:6; 7:9 и дал.; 12:11; 17:14; 21:23 и дал.; 22:1. Иоанн Креститель называет Спасителя «Агнцем Божиим» в Иоан. 1:29).

Некоторые христиане видят в этом образе Сатану. Они считают, что все грехи человечества были возложены именно на Козла отпущения, то есть на Сатану, но не потому, что он может принести искупление, что было сделано Христом, а потому, что он должен быть наказан как первоисточник греха. «Агнцем, ягнёнком» называют кроткого верующего человека, Библия называет так весь народ Израиля, ведомый словно на заклание.

Понимание Козла отпущения как прообраза самопожертвования Иисуса Христа коренится в идее, что Бог возложил на Иисуса грехи всего человечества. Он стал искупительным пасхальным агнцем для всего человечества. Поэтому все те, кто верит в Иисуса Христа как Мессию, который пришёл и спас человечество от первородного греха Адама — получают прощение грехов. Для этого лишь надо прийти в молитве к Иисусу, принять его жертву и покаяться в грехах, ибо мы прощены в Иисусе Христе.

См. также: Агнец

См. также: Пасха

Метафора

Идиома «козёл отпущения» используется в качестве метафоры (образного выражения) и обозначает человека, на которого возложили ответственность за действия других, вину за неудачу для того, чтобы скрыть её настоящие причины и настоящего виновника.

Политика и социология

Создание «козлов отпущения» может быть важной частью пропаганды.

Назначение кого-либо «козлами отпущения» может использоваться и как пропагандистский инструмент в борьбе с инакомыслием. Хотя в современном демократическом обществе ущемление прав инакомыслящих противоречит социальным нормам (см. политкорректность), фактически закон не всегда в состоянии полностью защитить их права.

В международных отношениях «козлом отпущения» может быть назначена какая-либо страна.

Культура

«Козел отпущения» — сатирическая песня Владимира Высоцкого.

Литература

• [ec-dejavu.ru/s/Scapegoat.html Дж. Дж. Фрэзер. Козел отпущения] // Джеймс Джордж Фрэзер. Золотая ветвь. М.,1983, с.526-549
• Рене Жирар. Козел отпущения / Пер. с фр. Г. М. Дашевского. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2010.

Отрывок, характеризующий Козёл отпущения

Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.