Козинцев, Григорий Михайлович
Поделись знанием:
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.
Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.
– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.
После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
| Григорий Козинцев | |||||||||||||
 | |||||||||||||
| Имя при рождении: |
Григорий Моисеевич Козинцов[1] | ||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Дата рождения: | |||||||||||||
| Место рождения: | |||||||||||||
| Дата смерти: | |||||||||||||
| Место смерти: | |||||||||||||
| Гражданство: | |||||||||||||
| Профессия: | |||||||||||||
| Карьера: |
1919-1973 | ||||||||||||
| Награды: |
| ||||||||||||
Григо́рий Миха́йлович Ко́зинцев (первоначальная фамилия — Козинцов;[2] (9 (22) марта 1905, Киев[3] — 11 мая 1973, Ленинград) — советский режиссёр кино и театра, сценарист, педагог. Народный артист СССР (1964). Лауреат двух Сталинских (1941, 1948) и Ленинской премий (1965).
Содержание
Биография
Григорий Козинцев родился в семье врача — терапевта и педиатра Моисея Исааковича Козинцова (1859—1930)[4] и его жены Анны Григорьевны Лурье, из киевской раввинской семьи[5][6][7]. Сестра матери — известный врач-гинеколог и учёный-медик Роза Григорьевна Лурье[8][9]. Брат матери — дерматовенеролог Александр Григорьевич Лурье (1868—1954), профессор и заведующий кафедрой кожновенерических болезней Киевского института усовершенствования врачей (1919—1954). Родители поженились в 1896 году в Киеве; в том же году отдельным изданием была опубликована диссертация доктора медицины М. И. Козинцова «Серноспичечное производство в санитарном отношении» (санитарно-статистическое исследование серно-спичечных фабрик Новозыбковского уезда Черниговской губернии, Стародуб: Типография А. И. Козинцова, 1896). Доктор медицины М. И. Козинцов занимался также просветительской и краеведческой публицистикой, в частности был автором книг «Алкоголизм и общественная борьба с ним» (по поводу открытия попечительств о трезвости, Стародуб: Типография А. И. Козинцова, 1896) и «Князь Николай Дмитриевич Долгоруков» (материалы к биографии, Стародуб: Типография А. И. Козинцова, 1903).[10] Ряд медицинских трудов М. И. Козинцова по лечению алкоголизма, клинике сифилитических артропатий и другим вопросам клинической медицины был опубликован в российских и немецких медицинских журналах.[11][12][13]
Ранние детские годы Г. М. Козинцев провёл в Новозыбкове Черниговской губернии, где отец служил окружным санитарным врачом, а также врачом Новозыбковской женской гимназии и где Г. М. Козинцев поступил в первый класс новозыбковского училища.[14][15]
С 1913 года, после переезда из Новозыбкова, учился в Киево-Печерской гимназии, с 1915 года — в 5-й мужской гимназии на Печерске. Отец принимал больных в коммерческой клинике «Квисисана» на Большой Житомирской улице, 19, и в бесплатной амбулатории при хирургической больнице, построенной меценатом Бабушкиным на Тверской, 7. Семья жила в доме № 22, кв. 2 по Мариинско-Благовещенской улице (впоследствии улица Саксаганского). В 1919 году вместе с сестрой Любовью посещал частную школу-студию живописи А. А. Экстер[16]. Вместе с другими учениками школы участвовал в праздничном авангардистском оформлении киевских улиц.
Более всего привлекал его театр; работу в нём он начал с участия в росписи декораций к знаменитому спектаклю Константина Марджанова «Фуэнтe Овехуна» испанского драматурга Лопе де Вега. Работал в театре Соловцова. С помощью Марджанова и вместе с друзьями Сергеем Юткевичем, Михаилом Ваксом и Люсей Каплером он создал кукольный театр, а затем экспериментальный театр «Арлекин», в котором поставил спектакль по сочинённой им самим пьесе, и, наконец, осуществил уличное представление по фольклорной пьесе «Царь Максимиллиан». В начале 1920 года уехал в Петроград, поступил в класс Н. И. Альтмана в Свободных художественных мастерских (бывшая Академии художеств, ныне — Санкт-Петербургский государственный академический институт живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина) и одновременно режиссёром в Студию Театра Комической оперы, руководимого К. А. Марджановым.
В декабре 1921 года совместно с Леонидом Траубергом, Г. К. Крыжицким и Сергеем Юткевичем написал манифест эксцентрического театра «Эксцентризм», который был провозглашён на организованном ими диспуте. В 1922 году Козинцев и Трауберг организовали Театральную мастерскую «Фабрика эксцентрического актёра», и в том же году поставили в ней эксцентрическую переработку «Женитьбы» Н. В. Гоголя. За два года они поставили ещё 3 спектакля по собственным пьесам, а в 1924 году перенесли свои эксперименты в область эксцентрической комедии в кино, преобразовав театральную мастерскую в Киномастерскую «ФЭКС».
В 1924 начал работать на кинофабрике «Севзапкино», (ныне киностудия «Ленфильм»). Продолжавший театральные опыты первый короткометражный фильм Козинцева и Трауберга по собственному сценарию «Похождения Октябрины» (1924), был попыткой соединить политику (разоблачение нэпмана, помогавшего империалисту) с откровенной буффонадой и, по словам Ю. Н. Тынянова, «необузданным собранием всех трюков, до которых дорвались изголодавшиеся по кино режиссёры». Во второй эксцентрической короткометражке «Мишки против Юденича» (1925) снимались уже не эстрадные и цирковые актёры, пришедшие вместе с режиссёрами из театра (среди них был С. А. Мартинсон), а ученики киномастерской, в том числе С. А. Герасимов, Янина Жеймо, А. А. Костричкин.
Первый полнометражный фильм Козинцева и Трауберга — романтическая мелодрама «Чёртово колесо» (1926) по сценарию А. И. Пиотровского — был уже зрелой работой. Любовь к яркой эксцентрике сочеталась в ней с убедительным показом городского быта. На этом фильме сложился постоянный творческий коллектив «фэксов»; кроме режиссёров в него вошли кинооператор А. Н. Москвин и художник Евгений Еней, работавшие с Козинцевым практически на всех его фильмах.
Следующий фильм фэксов «Шинель» (1926), экранизация «Петербургских повестей» Н. В. Гоголя, стал одним из шедевров советского немого кино. Замечательный сценарий Ю. Н. Тынянова, развивающий его лучшие стороны режиссёрский замысел, экспрессивное изобразительное решение и эксцентрическая, на грани гротеска игра актёров привели к созданию фильма стилистически точно отвечающего «манере Гоголя».
Энергично и организованно работавший коллектив фэксов стремился в каждом фильме вести поиск в новом направлении, и в 1927 году выпустил ещё и современную комедию «Братишка» (1927) по своему сценарию, а сразу вслед за ней историческую мелодраму «С. В. Д.» (1927) по сценарию Ю. Н. Тынянова и Ю. Г. Оксмана, написанному на материале восстания декабристов. Оба фильма пользовались успехом у зрителей, особенно, «С. В. Д.» — В. Б. Шкловский назвал этот фильм «самой нарядной лентой Советского Союза».
С августа 1927 года Козинцев — преподаватель в Ленинградского института сценических искусств, в который влилась киномастерская ФЭКС[17].
С первой звуковой картиной «Одна» (1931) в творчестве Козинцева и Трауберга начался новый период. Козинцев некоторое время работал в театрах, осуществляя постановки «Короля Лира» (1941), «Отелло» (1943) и «Гамлета» (1954).
С 1944 вёл режиссёрскую мастерскую во ВГИКе (с 1960 профессор). Среди его выпускников — Эльдар Рязанов, Станислав Ростоцкий, Вениамин Дорман, Василий В. Катанян.
Его «Дон Кихот» (1957, художник Альберто Санчес, Почётный диплом на Международном кинофестивале в Ванкувере, 1958) стал классическим образцом экранизации. В 1962 Козинцев выпустил книгу «Наш современник Вильям Шекспир», ставшую теоретической подготовкой к двум его выдающимся шекспировским экранизациям: «Гамлет» (1964), (Ленинская премия, 1965; специальная премия Международного кинофестиваля в Венеции, 1964) и «Король Лир» (1970).
В 1965-71 годах Козинцев руководил режиссёрской мастерской при «Ленфильме». Написал историко-теоретические монографии: «Глубокий экран» (1971) и «Пространство трагедии» (опубликована посмертно, в 1973 году).
Умер 11 мая 1973 года; похоронен на Литераторских мостках Волковского кладбища в Ленинграде. Надгробие создано архитектором В. В. Хазановым в 1979 году.
Адреса в Петрограде - Ленинграде
- 1919 - 1939 --- Каменноостровский пропект, 27; [18]
- 1939 - 1941, 1944 - 1977 --- улица Малая Посадская, 4а.
Память
- На доме по адресу Малая Посадская улица 4а в 1975 году была установлена мемориальная доска (архитектор В. В. Исаева) с ошибочными датами в тексте: "В этом доме с 1939 по 1977 год жил кинорежиссер , народный артист СССР Григорий Михайлович Козинцев". [19] (В 1941 - 1944 годах он был эвакуирован в Алма-Ату.)
Семья
- Первая жена (1923—1943) — актриса Софья Зиновьевна Магарилл (1900—1943).
- Вторая жена (с 1945 года) — Валентина Георгиевна Козинцева (урождённая Древницкая), дочь воздухоплавателя и парашютиста Юзефа Маврикиевича Швамбаума-Древницкого (1868—1917) и секретарши В. Б. Шкловского Ольги Ивановны Гребнер; первым браком (1937—1945) замужем за Б. В. Барнетом.[14]
- Сын — доктор исторических наук Александр Григорьевич Козинцев (род. 1946), профессор, главный научный сотрудник отдела антропологии Музея антропологии и этнографии РАН имени Петра Великого (Кунсткамеры).
- Сестра — скульптор и график Любовь Михайловна Козинцева. Зять (муж Любови Михайловны и двоюродный брат матери Г. М. Козинцева[20]) — писатель И. Г. Эренбург.
Награды и премии
- Сталинская премия первой степени (1941) — за кинотрилогию о Максиме (1934, 1937, 1938).
- Сталинская премия второй степени (1948) — за фильм «Пирогов» (1947).
- Ленинская премия (1965) — за фильм «Гамлет» (1964).
- народный артист СССР (1964).
- два ордена Ленина
- орден Трудового Красного Знамени (1939) — за фильм «Выборгская сторона» (1938)
- орден Октябрьской революции
- ещё один орден и медали
- МКФ в Москве (1935, Главный приз («Серебряный кубок») за программу к/с «Ленфильм», фильм «Юность Максима»)
- ВКФ (1958, Вторая премия за режиссуру, фильм «Дон Кихот»)
- ВКФ (1958, Третья премия по разделу художественных фильмов, фильм «Дон Кихот»)
- МКФ в Ванкувере (1958, Почетная грамота, фильм «Дон Кихот»)
- премия Британскаой киноакадемии BAFTA (1964, Лучший фильм года, фильм «Гамлет»)
- ВКФ (1964, Спец. премия жюри «За выдающееся воплощение на экране трагедии Шекспира», фильм «Гамлет»)
- КФ шекспировских фильмов в Висбадене (1964, Приз за лучший фильм, фильм «Гамлет»)
- МКФ в Венеции (1964, Спец. премия, фильм «Гамлет»)
- МКФ в Сан-Себастьяне (1964, Приз, фильм «Дон Кихот»)
- МКФ в Сан-Себастьяне (1965, Спец. приз жюри, фильм «Гамлет»)
- МКФ в Сан-Себастьяне (1965, Премия нац. федерации испанских киноклубов, фильм «Гамлет»)
- Союз польских журналистов (1965, Почетный диплом клуба кинокритиков, фильм «Гамлет»)
- «Золотой лавровый венок» Фонда Дэвида Оливера Селзника (1966, «За вклад в международное понимание путём разработки общечеловеческих тем и и демонстрации кинематографического искусства высшего уровня», фильм «Гамлет»)
- МКФ в Лиме (1966, Премия нац. совета киноцензуры «Серебряная лама», фильм «Гамлет»)
- МКФ в Панаме (1966, Приз «Серебряное блюдо», фильм «Гамлет»)
- Премия «Фемина» (Бельгия) (1966, фильм «Гамлет»)
- Премия «Золотой глобус» за лучший фильм на иностранном языке» (1967, Голливудская ассоциация иностранной прессы, США) — за фильм «Гамлет»
- МКФ в Тегеране (1972, Главный приз «Золотая статуэтка крылатого тура», фильм «Король Лир»)
- МКФ в Чикаго (1972, Приз «Серебряный Хьюго», фильм «Король Лир»)
- МКФ в Милане (1973, Золотая медаль, фильм «Король Лир»)
Фильмография
Режиссёрская работа
- 1924 — Похождения Октябрины
- 1925 — Мишки против Юденича
- 1926 — Чёртово колесо
- 1926 — Шинель
- 1927 — Братишка
- 1927 — С. В. Д.
- 1929 — Новый Вавилон
- 1931 — Одна
- 1934 — Юность Максима
- 1937 — Возвращение Максима
- 1938 — Выборгская сторона
- 1941 — Боевой киносборник № 2
- 1942 — Юный Фриц
- 1942 — Однажды ночью из альманаха «Наши девушки»
- 1945—1956 — Простые люди
- 1947 — Пирогов
- 1951—1953 — Белинский
- 1957 — Дон Кихот
- 1964 — Гамлет
- 1970 — Король Лир
Все фильмы до «Выборгской стороны» включительно, а также фильм «Простые люди» — совместно с Л. З. Траубергом.
Поставленные сценарии
- 1924 — Похождения Октябрины
- 1924 — Красная газета
- 1925 — Мишки против Юденича. Совместно с И. Е. Куниной
- 1926 — Братишка
- 1929 — Новый Вавилон
- 1931 — Одна
- 1934 — Юность Максима
- 1937 — Возвращение Максима
- 1938 — Выборгская сторона
- 1941 — Встреча с Максимом
- 1945 — Простые люди
- 1951 — Белинский. Совместно с Ю. П. Германом и Е. П. Серебровской
- 1964 — Гамлет
- 1970 — Король Лир
Все сценарии от «Похождения Октябрины» до «Простые люди» написаны совместно с Л. З. Траубергом. Сценарий «Мишки против Юденича» ещё и совместно с И. Е. Куниной. Сценарий «Белинский» — совместно с Ю. П. Германом и Е. П. Серебровской.[21]
Театральные работы
- 1919 — «Балаганное представление четырёх клоунов» — театр «Арлекин» в Киеве
- 1919 — «Царь Максимилиан» — в Киеве
- 1922 — «Женитьба» — «Фабрика эксцентрического актёра»
- 1923 — «Внешторг на Эйфелевой башне» — «Фабрика эксцентрического актёра» (совместно. с Л. Траубергом)[22].
- 1939 — «Опасный поворот» — в Театре Комедии
- 1941 — «Король Лир» У. Шекспира — в БДТ им. М. Горького в Ленинграде.
- 1944 — «Отелло» У. Шекспира — в Академическом театре драмы имени Пушкина.
- 1954 — «Гамлет» У. Шекспира — в Академическом театре драмы имени Пушкина.
Напишите отзыв о статье "Козинцев, Григорий Михайлович"
Примечания
- ↑ [www.kinozapiski.ru/article/163/ Киномастерская ФЭКС. (По материалам РГА СПб.) — «Киноведческие записки N63»]
- ↑ Во всех публикациях и картинах до начала 1930-х годов — Григорий Козинцов.
- ↑ [www.bulvar.com.ua/arch/2013/20/5193bf3fb958b/ Интервью с Александром Григорьевичем Козинцевым]: Свидетельства о рождении Г. М. Козинцева и его старшей сестры не сохранились и факт их рождения в Киеве окончательно не установлен. Из Киева происходила семья матери, но после женитьбы в 1896 году и до переезда в Киев в 1913 году супруги М. И. и А. Г. Козинцовы с детьми жили в Новозыбкове.
- ↑ [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=63060 Козинцев Моисей Исаакович]
- ↑ [hghltd.yandex.net/yandbtm?url=http%3A%2F%2Fwww.interesniy.kiev.ua%2Fold%2F7137%2F7143%2F7442%2Fkozincev&text=%C3%F0%E8%E3%EE%F0%E8%E9%20%CC%E8%F5%E0%E9%EB%EE%E2%E8%F7%20%CA%EE%E7%E8%ED%F6%E5%E2%20%CC%E8%F5%E0%E8%EB%20%C8%F1%E0%E0%EA%EE%E2%E8%F7 Киевское детство Григория Козинцева]
- ↑ [www.kinozapiski.ru/print/227/ Григорий Козинцев и Золотой век довоенного «Ленфильма»]
- ↑ [www.rustrana.ru/article.php?nid=31982 Адреса еврейской благотворительности Киева]
- ↑ [www.kinozapiski.ru/ru/article/sendvalues/227/ Яков Бутовский «Григорий Козинцев и Золотой век довоенного Ленфильма»]: Г. М. Козинцев жил у своей тёти Р. Г. Лурье до 1939 года, пока не переехал в построенный для ленфильмовцев дом № 4а на Малой Посадской улице.
- ↑ [www.kinozapiski.ru/ru/article/sendvalues/225/ Валентина Козинцева «Вспоминая Григория Михайловича…»]: По другим данным, Р. Г. Лурье родилась в 1876 году.
- ↑ [www.novozybkov.ru/news/nikolaj-dmitrievich-dolgorukov/ Факсимиле книги доктора медицины М. И. Козинцова «Князь Николай Дмитриевич Долгоруков» (материалы к биографии)]
- ↑ [books.google.com/books?id=mDxXAAAAYAAJ&pg=PA73&lpg=PA73&dq=kosinzow&source=bl&ots=s_8ULdhFwQ&sig=0VB3eTCgrzwFahcIjfAd9Y0RA1M&hl=en&sa=X&ei=4NiQUse6J6jSsATyp4D4BQ&ved=0CFAQ6AEwCA#v=onepage&q=kosinzow&f=false Strychnin bei Alkoholismus, von M. I. Kosinzow (стрихнин при алкоголизме)]: «Южно-российская медицинская газета» (1896)
- ↑ [books.google.com/books?id=_lESAAAAYAAJ&pg=PA687&lpg=PA687&dq=kosinzow&source=bl&ots=MLyfYFAdeH&sig=Groew9XABFlqhdVkQNbw-g5R4ME&hl=en&sa=X&ei=MtqQUr_YENWisQTFrIDYBg&ved=0CD8Q6AEwBA#v=onepage&q=kosinzow&f=false Kosinzow M. I. Arthropathie bei Tabes dorsalis (артропатия при спинной сухотке, 1886)]
- ↑ [books.google.com/books?id=lb80AQAAMAAJ&pg=PA2929&lpg=PA2929&dq=kosinzow&source=bl&ots=b2MfDjBvNW&sig=Sg4nPKGiRmG-o4GEbWrUyRcVlZc&hl=en&sa=X&ei=MtqQUr_YENWisQTFrIDYBg&ved=0CEMQ6AEwBQ#v=onepage&q=kosinzow&f=false Arthropathie bei Tabes dorsalis]
- ↑ 1 2 [www.bulvar.com.ua/arch/2013/20/5193bf3fb958b/ Интервью с А. Г. Козинцевым]
- ↑ Семья Козинцовых происходила из Стародуба, где одному брату Моисея Исааковича Козинцова принадлежала типография, а другой брат — юрист Юлий Исаакович Козинцев — до переезда в Киев был частным поверенным при Стародубском окружном суде.
- ↑ [www.tonnel.ru/?l=gzl&uid=979 Биографические данные]
- ↑ [www.kino-teatr.ru/kino/director/sov/15028/bio/ Григорий Козинцев — биография — советские режиссёры — Кино-Театр. РУ]
- ↑ [www.nlr.ru/cont/ Весь Ленинград (1922 - 1935), интерактивное оглавление].
- ↑ [www.encspb.ru Энциклопедия Санкт-Петербурга, мемориальная доска Г. М. Козинцеву].
- ↑ [www.e-reading.club/bookreader.php/1032556/Frezinskiy_-_Ya_slyshu_vse_Pochta_Ili_Erenburga_1916_-_1967.html Комментарии Б. Фрезинского к переписке Ильи Эренбурга]
- ↑ Киноведческие записки. — 2003. — № 63. — С. 187—197.
- ↑ Источник: От балагана до Шекспира: Хроника театральной деятельности Г. М. Козинцева. СПб.: Дмитрий Буланин, 2002
Литература
- Григорий Козинцов, Георгий Крыжицкий, Леонид Трауберг, Сергей Юткевич. Эксцентризм. Эксцентрополис (бывший Петроград): Гостипография, 1922.
- Григорий Козинцев. [zmiersk.ru/grigorij-kozincev/prostranstvo-tragedii.html «Пространство трагедии» («Дневник режиссёра»)]. — Искусство. — 1973. — 232 с.
Библиография
- Козинцев Г. М. Собр. соч. в 5 тт. / Гл. редактор С. А. Герасимов; Составители В. Г. Козинцева, Я. Л. Бутовский. Л.: Искусство. 1982—1986.
- Козинцев Г. М. Чёрное, лихое время… Из рабочих тетрадей / Подготовка текста, вст. заметка и примеч. В. Г. Козинцевой. М.: Артист. Режиссёр. Театр, 1994.
- Переписка Г. М. Козинцева. 1922—1973. / Сост. и примеч. В. Г. Козинцевой и Я. Л. Бутовского М.: Артист. Режиссёр. Театр. 1998.
- От балагана до Шекспира: Хроника театральной деятельности Г. М. Козинцева / Сост. и комментарии В. Г. Козинцевой и Я. Л. Бутовского. СПб.: Дмитрий Буланин, 2002.
- Владимир Недоброво. ФЭКС: Григорий Козинцов, Леонид Трауберг. Вступительная статья Виктора Шкловского. М.: Кинопечать, 1928.
- Тынянов Ю. Н. О фэксах // СЭ. 1929. № 14. С. 10. Перепеч.: Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977. С. 346—348.
- Добин Е. С. Козинцев и Трауберг. Л.-М.: Искусство, 1963.
- Добин Е. С. Гамлет — фильм Козинцева. Л.-М.: Искусство, 1967.
- Ваш Григорий Козинцев: Воспоминания. М.: Артист. Режиссёр. Театр. 1996. Сост., редактура, примеч. и дополн. В. Г. Козинцевой и Я. Л. Бутовского.
- Караганов А. В. Григорий Козинцев: от «Царя Максимилиана» до «Короля Лира». М.: Материк. 2003.
- Бутовский, Я. Л. [www.kinozapiski.ru/article/227 Григорий Козинцев и Золотой век довоенного «Ленфильма»] // Киноведческие записки. — 2005. — Вып. 70.
- Сапаров, М.А. [www.proza.ru/2012/07/19/898 Рыцарь культуры. Несколько слов к 100-летию Г.М.Козинцева] // Фёст. — 2005. — № 2.
- диссертация на соискания ученой степени кандидата искусствоведения, автор Жук Ольга Александровна www.dissercat.com/content/traditsii-russkoi-khudozhestvennoi-kultury-v-tvorchestve-g-m-kozintseva
Ссылки
- [www.kinomag.ru/author-auz1080.html Биография, фильмография режиссёра Григорий Козинцев]
- Григорий Козинцев. [zmiersk.ru/grigorij-kozincev/prostranstvo-tragedii.html «Пространство трагедии» («Дневник режиссёра»)]. — Искусство. — 1973. — 232 с.
- [www.rtr.spb.ru/Radio_ru/First_Person/upload/12-5-2014/V_V_O_20-10_12-05-2014.mp3 Мирсаид Сапаров. Сорок тысяч Гамлетов… Радиопередача «Радио России». 12.05.2014]
| ||||||
Отрывок, характеризующий Козинцев, Григорий Михайлович
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.
Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.
– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.
После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
Категории:
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся 22 марта
- Родившиеся в 1905 году
- Родившиеся в Киеве
- Умершие 11 мая
- Умершие в 1973 году
- Умершие в Санкт-Петербурге
- Кинорежиссёры по алфавиту
- Кинорежиссёры СССР
- Кинорежиссёры России
- Кинорежиссёры XX века
- Театральные режиссёры по алфавиту
- Театральные режиссёры СССР
- Театральные режиссёры России
- Театральные режиссёры XX века
- Сценаристы по алфавиту
- Сценаристы СССР
- Сценаристы России
- Сценаристы XX века
- Педагоги по алфавиту
- Педагоги СССР
- Педагоги России
- Педагоги XX века
- Народные артисты СССР
- Заслуженные деятели искусств РСФСР
- Лауреаты Ленинской премии
- Лауреаты Сталинской премии
- Кавалеры ордена Ленина
- Кавалеры ордена Октябрьской Революции
- Кавалеры ордена Трудового Красного Знамени
- Награждённые медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Фильмы Григория Козинцева
- Режиссёры немого кино
- Театральные режиссёры русского авангарда
- Кинорежиссёры русского авангарда
- Преподаватели Санкт-Петербургской академии театрального искусства
- Преподаватели ВГИК
- Персоналии:Киевский русский драматический театр имени Леси Украинки
- Персоналии:Театр Комедии
- Персоналии:Ленфильм
- Персоналии:Александринский театр
- Лауреаты премии BAFTA
- Члены Союза кинематографистов СССР
- Похороненные на Литераторских мостках
- Комарово (Санкт-Петербург)
