Козловский, Александр Николаевич

Александр Николаевич Козловский
Генерал-майор А. Н. Козловский в 1916 г.
Дата рождения	18 августа 1864(1864-08-18)
Место рождения	Санкт-Петербургская губерния
Дата смерти	7 марта 1940(1940-03-07) (75 лет)
Место смерти	Хельсинки
Принадлежность	Российская империя Российская империя РСФСР РСФСР Финляндия Финляндия
Звание	генерал-майор
Награды и премии	2-й ст. 2-й ст. 3-й ст. 1-й ст.

Александр Николаевич Козловский, (18 августа 1864, Санкт-Петербургская губерния — 7 марта 1940, Хельсинки, Финляндия) — генерал-майор русской армии, военспец в РККА, организатор обороны во время Кронштадтского восстания в 1921 году, которого большевистская пропаганда провозгласила в первые же дни главой восставших.

Биография

Окончил Владимирский Киевский кадетский корпус.

• 31 августа 1882 вступил в службу.
• 12 августа 1883 получил чин подпоручика.
• В 1884 году выпускник Михайловского артиллерийского училища.
• 12 августа 1887 присвоен чин поручика.
• Окончил по 1-му разряду Михайловскую артиллерийскую академию.
• В 1890 произведён в штабс-капитаны за отличие (старшинство 07.06.1890).
• В 1894 произведён в капитаны за отличие (старшинство 30.08.1894).
• Переведён в гвардию чином штабс-капитана (старшинство 30.08.1894).
• Капитан гвардии (старшинство 06.12.1896).
• Переименован в подполковники (старшинство 06.12.1896).
• В 1904 приказом произведён за отличие в полковники (старшинство 05.10.1904).
• Окончил Офицерскую артиллерийскую школу.
• Командовал батареей 5 л. 7 м. 20 дивизии.
• С 25 августа 1905 по 2 октября 1912 командир 2-го дивизиона 33-й артиллерийской бригады, .
• В 1912 приказом произведён за отличие в генерал-майоры (старшинство 02.10.1912).
• С 2 октября 1912 командир 11-й Сибирской строевой артиллерийской бригады. Семья при этом оставалась в Киеве, где сыновья учились в Кадетском корпусе. Летом семья воссоединялась в Сибири.

Участвовал в Первой мировой войне.

• 11-я Сибирская строевая артиллерийская бригада стояла на фронте в Польше.
• 13 мая 1916 — вплоть до ... (не ранее 10 июля 1916) исполняющий должность инспектора артиллерии 1-го Туркестанского армейского корпуса.
• В 1916 до 29 апреля 1917 инспектор артиллерии 34-го артиллерийскую корпуса.

После Февральской революции вышел в резерв чинов Петроградского округа. Поступил на службу в контрагентство общества Мурманской железной дороги. Ушёл из него, поступил к товарищу военного министра А. А. Маниковскому на одну из рядовых офицерских должностей, где пробыв около полутора лет, уехал на фронт в г. Смоленск, там служил в Воздушной обороне, в артиллерии гарнизона, оттуда был переведён в 7 армию в Озерки помощником начальника артиллерии. Из 7 армии был назначен комендантом РККА, заболел, получил отпуск, поехал во время отпуска в Москву, где был назначен начальником артиллерии на Южный фронт.

• С 2 декабря 1920 г. начальник артиллерии крепости Кронштадт.

Кронштадтское восстание

В первом же «Обращении совета труда и обороны» от 2 марта восстание в Кронштадте было названо «мятежом бывшего генерала Козловского и корабля Петропавловск». Козловский объявлен «вне закона». «Теперь новый козырь в руках Антанты — бывший генерал Козловский», «новый монархический последыш», «адепт монархизма» писали о нём большевистские газеты 3-го марта. Но уже в ночь на 4-е число засланные к кронштадтцам курсанты комсостава сообщили, что восставшие «подчиняются не Козловскому, а военному моряку Петриченко». В Петрограде арестовано в качестве заложников за генерала Козловского 27 человек его родственников и знакомых, в том числе жена и 4 сына, причём 11-летняя дочь также находилась в тюрьме вместе с матерью. Несмотря на то, что повстанцы немногим арестованным большевикам не причинили зла, после окончания восстания 12 бывших заложников были без предъявления обвинений репрессированы, одна из них, Надежда Михайловна Дорошевская, скончалась в 1921 году в Холмогорском лагере от тифа.

Вместе с 8 тысячами кронштадтцев Козловский ушёл в Финляндию. Именно Козловский обратился 18 марта к финскому коменданту Карельского Военного сектора с просьбой о представлении кронштадтцам статуса интернированных.

Уже после падения Кронштадта сам Козловский, командовавший артиллерией крепости, говорил: «Коммунисты использовали мою фамилию, чтобы представить восстание в Кронштадте в свете белогвардейского заговора только потому, что я был единственный генерал, находившийся в крепости». Козловский был в Кронштадте самым высокопоставленным офицером, большевистской пропаганде было выгодно представить восстание как результат заговора «военспецов» из числа бывших царских офицеров, в итоге именно генерал Козловский оказался козлом отпущения.

Позже в Финляндии он работал учителем физики и естествознания в Териокской школе-интернате, затем в механических мастерских в Выборге, был дорожным рабочим, мастером на механическом заводе, механиком в гараже.

Семидесятипятилетний русский генерал Александр Козловский скончался в Хельсинки за неделю до окончания Зимней войны. Он похоронен на православном кладбище при церкви Св. Николая в районе Хиетаниеми.

Семья

Были репрессированы жена и четыре сына генерала.

Жена — Наталья Константиновна урожденная Шестакова (1873—1958) с общим средним образованием, c августа 1920 преподавала немецкий и французский языки в интернатах и детских домах Петрограда. 3 марта 1921 — арестована с детьми как заложница, 20 апреля приговорена к принудительным работам на 5 лет с содержанием под стражей. В 1923 освобождена из лагеря досрочно после письма М. И. Калинину, выслана в Череповец. В 1930-х — преподавала иностранные языки в учреждениях Ленинграда. В марте 1935 — выслана с сыновьями в поселок Челкар Актюбинской области на 5 лет, позднее переведена на станцию Кара-Чокат Оренбургской железной дороги. В октябре 1936 получила разрешение переехать в Актюбинск; в начале 1940-х — вернулась в Ленинград. Скончалась в 1958.

Сын — Николай Александрович (1899—?). В ноябре 1918 — поступил в Артиллерийскую академию, в 1919 — помощник комиссара Артиллерийской академии. Член РКП(б) с 1920 года. 3 марта 1921 — арестован как заложник, 22 апреля приговорен к одному году принудительных работ. С 8 мая объявил голодовку протеста против приговора, требуя объяснений, за что осужден он и его братья. После освобождения высказывал "свои крайние взгляды". Сообщалось, что один из сыновей генерала Козловского покончил с собой, возможно, речь шла о Николае, судьба которого неизвестна.

Сын — Константин Александрович (1901—1937) — поступил в Политехнический институт в Петрограде, позднее перешел в Морское училище, воевал на фронте против Юденича. 3 марта 1921 — арестован как заложник. Во время следствия объявлял голодовку протеста. 22 апреля приговорен к одному году принудительных работ и отправлен в лагерь. Осенью 1922 — после освобождения из лагеря выслан в Череповец. После освобождения работал гидрологом и старшим научным сотрудником речного отдела Гидрологического института. 23 апреля 1933 — арестован по групповому делу, 25 мая освобождён, дело прекращено за недоказанностью обвинения. В марте 1935 — выслан с матерью и братьями в поселок Челкар Актюбинской области на 5 лет, работал на рытье арыков. В июле 1935 — переведён в Аральск, работы там не нашёл и сбежал в Алма-Ату. 7 августа 1935 — по дороге задержан, возвращён в Аральск и приговорён к 3 годам ИТЛ. Отправлен в Ахпунское отделение Сиблага, на рудники в Темиртау. В ноябре 1936 — находился в Сиблаге, работал нивелировщиком при колонии № 21. Осенью 1937 — арестован в лагере, 28 октября приговорен к ВМН и 5 ноября расстрелян.

Сын — Дмитрий Александрович (1902—1975) — курсант Морского училища, с 1919 — в Политехническом институте, 22 апреля приговорен к одному году принудительных работ и отправлен в лагерь. Осенью 1922 — после освобождения из лагеря выслан в Череповец. Позднее работал гидрологом в учреждении Ленинграда. В марте 1935 — выслан с матерью и братьями в поселок Челкар Актюбинской области на 5 лет, работал на рытье арыков. В июле 1935 — переведен на станцию Кара-Чокат Оренбургской железной дороги. В 1940-х — вернулся в Ленинград, работал гидрологом.

Сын — Павел Александрович (1904—1971) — учился в кадетском корпусе в Киеве, после переезда в Петроград учился во 2-й советской школе. 3 марта 1921 — арестован как заложник за отца, приговорён к одному году принудительных работ. После освобождения окончил институт, работал гидрологом в учреждениях Ленинграда. В марте 1935 — выслан с матерью и братьями в поселок Челкар Актюбинской области на 5 лет, позднее переведён на станцию Кара-Чокат Оренбургской железной дороги. В 1940-х — вернулся в Ленинград. В 1971 — скончался.

Дочь — Елизавета Александровна, домашнее имя Люля (1909—?) в одиннадцать лет уже работала, преподавала французский в том же Детском доме, что и мать. В этом же возрасте провела с матерью в камере "Крестах" более полтора месяцев, с 3 марта по 22 апреля. Её часто перечисляют в числе заложников, фактически таковой она и была, но в официальный "Список следственных материалов по делу "Кронштадтский мятеж" на заложников за генерала Козловского" в 27 человек Люля не входила. В обращении в Президиум следственной комиссии Н. К. Козловская писала о дочери, что она "по мнению даже следователя не арестована, а только по моей просьбе содержится со мной". 22 апреля Люля освобождена, тогда как все братья и мать получили лагерные сроки. Oставшись беспризорной, какое-то время жила в семье известного кадета, "выборжца", крупного санитарного врача З. Г. Френкеля. Особое участие в ней принимала старшая дочь Френкеля Зинаида. Семье Френкелей удалось (каким образом — неизвестно) переправить девочку в Финляндию к отцу. По сообщениям финских источников в Финляндии живёт внук генерала А. Н. Козловского Кай Виитасен (Kai Wiitasen), помощник судьи в г. Хельсинки.

Награды

• 1903 — орден Св. Станислава 2-й степени;
• 1907 — орден Св. Анны 2-й степени;
• 1911 — орден Св. Владимира 3-й степени.
• 5 марта 1915 — орден Св. Анны 1-й степени с мечами.

Адреса

• 1916 — Кушкарская улица дом 58,
• конец 1917 — Суворовская ул. 47, кв. 33.
• 1920—1921 — Надеждинская, дом 50, кв. 23.

Литература

• [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=1138 Козловский, Александр Николаевич] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»

Рекомендованные источники

• Залесский К. А. Кто был кто в Первой мировой войне. М., 2003.
• Елисеев Ф. И. Лабинцы. Побег из Советской России. М. 2006
• Кронштадтская трагедия 1921 года. Документы. М. 1999, т. 2
• Список старшим войсковым начальникам, начальникам штабов: округов, корпусов и дивизий и командирам отдельных строевых частей. С.-Петербург. Военная Типография. 1913.
• Список генералам по старшинству. Составлен по 15.04.1914. Петроград, 1914
• Список генералам по старшинству. Составлен по 10.07.1916. Петроград, 1916

Отрывок, характеризующий Козловский, Александр Николаевич

Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.


Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.
Она проснулась поздно. Та искренность, которая бывает при пробуждении, показала ей ясно то, что более всего в болезни отца занимало ее. Она проснулась, прислушалась к тому, что было за дверью, и, услыхав его кряхтенье, со вздохом сказала себе, что было все то же.
– Да чему же быть? Чего же я хотела? Я хочу его смерти! – вскрикнула она с отвращением к себе самой.
Она оделась, умылась, прочла молитвы и вышла на крыльцо. К крыльцу поданы были без лошадей экипажи, в которые укладывали вещи.
Утро было теплое и серое. Княжна Марья остановилась на крыльце, не переставая ужасаться перед своей душевной мерзостью и стараясь привести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.
Доктор сошел с лестницы и подошел к ней.
– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.
Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него. Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускать глаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что то, по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но она старалась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные им слона.