Козловский, Мацей

Мацей Козловский польск. Maciej Kozłowski
Посол Польши в США
1993-1994 годы
Предшественник:	К. Дзевановский
Преемник:	Е. Кожминьский
Посол Польши в Израиле
1999-2003 годы
Предшественник:	В. Адамецкий
Преемник:	Я.В. Пекарский
Рождение:	12 января 1943(1943-01-12) (81 год) Любожица
Образование:	Ягеллонский университет
Учёная степень:	доктор наук
Профессия:	историк журналист
Деятельность:	дипломат диссидент

Мацей Козловский (польск. Maciej Kozłowski) (родился 12 января 1943 года, Любожица, Генерал-Губернаторство) — польский историк, журналист, диссидент и дипломат. Посол Польши в Вашингтоне и Тель-Авиве. Подозревался в сотрудничестве с коммунистическими органами госбезопасности.

Биография

Родственник бывшего премьер-министра Польши Леона Козловского.

В 1966 году закончил учёбу на философско-историческом факультете Ягеллонского университета по специальности «средиземноморская археология». В 1966—1968 году обучался на постдипломных курсах журналистики в Варшавском университете.

В 1968 году переехал в Норвегию. Работал на угольной шахте на Шпицбергене. Начал сотрудничать с изданием «Kultura» Ежи Гедройца, которое потом продолжил в Париже. В качестве корреспондента «Культуры», несколько раз был в командировках в Чехословакии. Участвовал в доставке нелегальной литературы эмигрантских издательств в Польшу через Татры. 27 мая 1969 года был арестован чехословацкой госбезопасностью и передан польским властям. Проходил по «делу проводников». 24 февраля 1970 года был приговорён к 4.5 годам заключения. Освобождён после амнистии в сентябре 1971 года.

В 1970-ых годах зарабатывал на жизнь переводами с английского языка, сотрудничал с рядом журналов. В 1975—1980 годах член редакции еженедельника издания «Wieści». Проводил занятия на факультете английской филологии Ягеллонского университета. В 1980-81 годах главный редактор «Краковских ведомостей», полуофициального органа малопольского отделения «Солидарности». С сентября 1982 года начал работать в «Tygodnik Powszechny».

В 1980-ых годах давал лекции по новейшей истории Польши, истории Польши нового времени и истории Центральной Европы в Ягеллонском и Люблинском католическом университетах, а также в зарубежных учебных заведениях. Был членом совета Фонда независимых издательств. В 1986—1988 годах по стипендии программы Фулбрайта пребывал в Соединённых Штатах. В 1988 году защитил докторат на факультете истории Ягеллонского университета. В 1989 году был членом Гражданского комитета при Лехе Валенсе. В феврале 1989 года был в числе основателей еженедельника «Czas Solidarności».

В 1990 году перешёл на дипломатическую работу. Назначен на пост полномочного министра-советника в посольстве Польши в округе Колумбия. В 1993—1994 поверенный в делах Польской Республики в Соединённых Штатах Америки. Затем работал в штаб-квартире МИДа. Был директором департамента Африки и Ближнего Востока МИД Польши. С 1998 года государственный подсекретарь (заместитель министра). В 1999—2003 годах посол Польши в Израиле. С 2003 года заместитель директора департамента Африки и Ближнего Востока МИД Польши.

Был членом Европейско-Антлантического товарищества, занимавшегося работой над расширением НАТО. Входил в состав Фонда по диалогу между народами.

Обвинения в сотрудничестве с коммунистической госбезопасностью

По данным Института национальной памяти, в 1965—1969 годах Мацей Козловский был сначала кандидатом, а затем секретным сотрудником Службы Безопасности в Кракове под псевдонимом «Витольд».

6 декабря 2012 года окружной суд в Варшаве осудил Козловского за нарушение правил люстрации, признал его виновным в сотрудничестве с коммунистическим режимом, и приговорил к 3 годам запрета на исполнение общественных функций.

11 июня 2013 года апелляционный суд Варшавы утвердил решение окружного суда.

13 февраля 2014 года Высший суд по кассационному надзору оправдал Козловского от обвинения в нарушении правил люстрации.

Суммарно, начиная от подачи обвинения в сотрудничестве с коммунистическими властями прокурором Богуславом Ниженьским в 1998 году, дело Мацея Козловского длилось 16 лет.

Публикации

• 1983: Duchy polskie
• 1985: Krajobrazy przed bitwą (Премия Союза польских журналистов)
• 1988: Almanach piękności
• 1990: Między Sanem a Zbruczem (Премия еженедельника Polityka)
• 2003: Poland — The Story
• 2005: Sprawa premiera Leona Kozłowskiego. Zdrajca czy ofiara
• 2006: Trudne pytania w dialogu polsko-żydowskim

Ссылки

• Opozycja w PRL. Słownik biograficzny 1956—1989. Tom 1, wyd. Ośrodek Karta, Warszawa 2000 (biogram autorstwa Krzysztofa Burnetki)
• [www.iskry.com.pl/index.php?id_autora=134&search_code=a Nota biograficzna Macieja Kozłowskiego w Wydawnictwie Iskry]
• [www.iik.pl/autorzy.php/741 Strona Macieja Kozłowskiego w Internetowym Imperium Książki]
• [orka.sejm.gov.pl/Biuletyn.nsf/0/7C8E2A7E30FCB457C1256B730036641E Posiedzenie Komisji Spraw Zagranicznych Sejmu RP, 2 marca 1999]

Отрывок, характеризующий Козловский, Мацей

Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.