Козлов, Григорий Алексеевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Григорий Алексеевич Козлов
Дата рождения

21 марта 1921(1921-03-21)

Место рождения

деревня Большая Псинка, Курская губерния, РСФСР

Дата смерти

11 октября 2003(2003-10-11) (82 года)

Место смерти

село Ракитинка, Курская область, Российская Федерация

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

артиллерия

Годы службы

1940—1945

Звание

старшина

Часть
  • 81-й гаубичный артиллерийский полк 74-й стрелковой дивизии
  • 109-й стрелковый полк 74-й стрелковой дивизии
  • 593-й артиллерийский полк 295-й стрелковой дивизии
  • 819-й артиллерийский полк 295-й стрелковой дивизии
Сражения/войны

Великая Отечественная война

Награды и премии

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Григорий Алексеевич Козлов (1921—2003) — советский военнослужащий. В Рабоче-крестьянской Красной Армии служил с сентября 1940 года по октябрь 1945 года. Участник Великой Отечественной войны. Полный кавалер ордена Славы. Воинское звание — старшина.





Биография

До призыва на военную службу

Григорий Алексеевич Козлов родился 21 марта 1921 года[1][2][3] в деревне Большая Псинка[4] Обоянского уезда Курской губернии РСФСР (ныне село Ракитинка[1][3] Пристенского района Курской области Российской Федерации) в крестьянской семье. Русский[1]. Окончил 7 классов неполной средней школы в 1936 году[2]. До призыва на военную службу работал токарем Кривцовской машинно-тракторной станции[1][2][3].

На фронтах Великой Отечественной войны

В ряды Рабоче-крестьянской Красной Армии Г. А. Козлов был призван Кривцовским районным военкоматом Курской области в сентябре 1940 года[2]. Срочную службу нёс в Бессарабии в 81-м гаубичном артиллерийском полку 74-й стрелковой дивизии[4][5]. В боях с немецко-фашистскими захватчиками и их румынскими союзниками ефрейтор Г. А. Козлов с первых дней войны на Южном фронте в должности наводчика артиллерийского орудия[1][2][3]. Боевое крещение принял на реке Прут[4]. В течение нескольких дней частям дивизии удавалось сдерживать натиск врага на границе, но в связи со сложным положением на других участках советско-германского фронта им пришлось отступать к Днестру. В июле-августе 1941 года Григорий Алексеевич принимал участие в Тираспольско-Мелитопольской оборонительной операции. В одном из боёв он заменил выбывшего из строя командира орудия. В это же время в его расчёт был включён красноармеец К. Г. Белоус, с которым они вместе прошли немало фронтовых дорог[6].

6 августа 1941 года противник предпринял мощное наступление на левый фланг Южного фронта и, прорвав оборону 9-й армии, создал угрозу выхода в тыл советских войск. В сложившейся ситуации командование фронта приняло решение об отводе своих сил за Южный Буг. Расчёт ефрейтора Г. А. Козлова до последнего прикрывал переправу у села Трихаты и отходил за реку одним из последних. В результате артиллеристы попали в окружение под Николаевом, но смогли вырваться из котла. В дальнейшем Григорий Алексеевич со своими бойцами сражался на Днепре, затем участвовал в Донбасской оборонительной операции. В январе 1942 года 81-й гаубичный артиллерийский полк был переброшен на Брянский фронт, но несколько его расчётов, в том числе и расчёт ефрейтора Г. А. Козлова, были оставлены в распоряжении 109-го стрелкового полка. После поражения войск Юго-Западного фронта в сражении под Харьковом в мае 1942 года соединения Южного фронта начали отходить за Дон, а затем на Северный Кавказ. В августе 1942 года Григорий Алексеевич участвовал в обороне Армавира, а после форсирования немецкими войсками Кубани с боями отступал к Пятигорску. Здесь остатки 109-го стрелкового полка влились в состав 295-й стрелковой дивизии 37-й армии Закавказского фронта. Расчёт сержанта Козлова был зачислен в 593-й артиллерийский полк[7].

До конца 1942 года артиллеристы подполковника М. Н. Попова стойко удерживали оборонительные позиции под Нальчиком. С началом контрнаступления советских войск на Северном Кавказе они в рамках Краснодарской операции оказывали артиллерийскую поддержку своей пехоте в боях за Пятигорск, Черкесск и Армавир и обеспечили её выход к немецкой оборонительной линии «Готенкопф» на Таманском полуострове. В марте-апреле 1944 года советские войска пытались прорвать сильно укреплённую и глубоко эшелонированную оборону противника. 593-й артиллерийский полк в этот период находился на самых ответственных участках сражения и в тяжёлых условиях бездорожья, весенней распутицы и ограниченности боезапаса не только наносил большой урон противнику в живой силе и технике, но и активно пополнял свою материальную часть трофейными орудиями, тягачами и автомашинами. Только за апрель 1943 года батареями полка при минимальном расходе боеприпасов было уничтожено 11 пулемётов, 3 миномёта, 27 автомашин и 19 подвод с грузами и 286 солдат и офицеров противника, разрушено 15 укреплённых блиндажей и ДЗОТов, 4 наблюдательных пункта противника[8]. Расчёт старшего сержанта Г. А. Козлова особенно отличился в боях за станицу Славянская и хутор Новотроицкий Краснодарского края. В период с 15 по 22 апреля 1943 года орудием Козлова были уничтожены противотанковая пушка, миномётный расчёт и два наблюдательных пункта противника. В районе платформы № 17 расчёт Григорий Алексеевича разрушил вражеский ДЗОТ, чем нарушил огневую систему врага и дал возможность своей пехоте ворваться на позиции немцев и выбить их из укреплённых блиндажей[9].

В мае-июне 1943 года 593-й артиллерийский полк вёл бои в районе станицы Крымской и хутора Плавненский, где вновь нанёс противнику существенный урон. Затем 295-я стрелковая дивизия была передана в состав 58-й армии и до середины августа 1943 года несла охрану побережья Азовского моря к северу от Темрюка. К началу сентября она была переброшена на Южный фронт, где в составе 2-й гвардейской армии начала подготовку к наступательным операциям в Донбассе и нижнем Поднепровье.

Освобождение Украины и Молдавии

Осенью 1943 года войска Южного (с 20 октября — 4-го Украинского) фронта провели успешные наступательные операции на левобережье Украины. В рамках Донбасской и Мелитопольской операций старший сержант Г. А. Козлов в составе своего полка освобождал Донбасс и Северную Таврию. До конца февраля 1944 года 295-я стрелковая дивизия держала оборону на левом берегу Днепра в районе города Цюрупинска, прямо напротив Херсона. 12 марта в ходе Березнеговато-Снигирёвской операции дивизия полковника А. П. Дорофеева под шквальным огнём противника приступила к форсированию Днепра. Прикрывая переправу своей пехоты, старший сержант Козлов смело выдвинул своё орудие на открытую позицию и точными выстрелами по укреплениям врага уничтожил 3 станковых пулемёта и разрушил блиндаж с засевшими в нём немецкими солдатами, чем обеспечил успех штурмовых батальонов[10]. Овладев Антоновкой и Киндийкой, 1040-й и 1042-й стрелковые полки развили наступление на Херсон и к полудню 13 марта совместно с частями 49-й гвардейской стрелковой дивизии освободили город.

После освобождения Херсона войска 28-й армии продолжили наступление в направлении Николаева. Ожесточённые бои развернулись 19-22 марта за его пригороды Богоявленск и Балабановку. Отражая многочисленные контратаки противника, расчёт старшего сержанта Г. А. Козлова истребил свыше 60 солдат и офицеров вермахта и содействовал своей пехоте в овладении важным опорным пунктом немцев на подступах к Николаеву — селом Богоявленск[10]. 28 марта уже в рамках Одесской операции промышленный и административный центр Николаевской области был освобождён. В ходе дальнейшего наступления на одесском направлении Григорий Алексеевич огнём своего орудия неоднократно подавлял огневые средства противника, прокладывая путь своей пехоте. После освобождения Одессы части 5-й ударной армии, в том числе и 295-я стрелковая дивизия, были переброшены в Молдавию. 23 августа 1944 года, в рамках Ясско-Кишинёвской операции дивизия прорвала оборону врага в районе населённого пункта Спея, и развив стремительное наступление общим направлением на Кишинёв и далее на Котовск, приняла участие в окружении и ликвидации кишинёвской группировки противника. 26 августа в районе южнее молдавского села Мерешены, где держала оборону 6-я батарея 819-го артиллерийского полка, немцы предпринял отчаянную попытку вырваться из кольца. До полка вражеской пехоты и до 7 эскадронов конницы яростно атаковали позиции 1040-го стрелкового полка. Проявив смелость и отвагу, старший сержант Г. А. Козлов выдвинул своё орудие на прямую наводку и в упор начал расстреливать живую силу и технику врага. В ходе ожесточённого боя его расчёт подбил 1 бронемашину, 4 транспортёра, 8 автомашин и истребил до 110 солдат и офицеров вермахта. Своими героическими действиями артиллеристы во многом способствовали отражению натиска неприятеля[1][2][11]. За доблесть и мужество, проявленные в бою, приказом от 7 сентября 1944 года Григорий Алексеевич был награждён орденом Славы 3-й степени (№ 66287)[3].

На Висле и Одере

В начале сентября 1944 года 295-я стрелковая дивизия в составе 5-й ударной армии была выведена в резерв Ставки Верховного Главнокомандования, а в октябре того же года вошла в состав 1-го Белорусского фронта. В первые дни Висло-Одерской операции она составляла оперативный резерв 5-й ударной армии, поэтому 819-й артиллерийский полк был временно придан 60-й гвардейской стрелковой дивизии. 14 января 1945 года при прорыве вражеской обороны на Магнушевском плацдарме в районе населённого пункта Буды Августовские (Budy Augustowskie) старший сержант Г. А. Козлов, выдвинув орудие на прямую наводку, уничтожил 3 пулемётные точки врага, разрушил ДЗОТ и истребил до 30 немецких солдат. «Умелой и организованной работой своего расчёта» он дал возможность своей пехоте стремительно ворваться в первую линию укреплений неприятеля[1][2][12]. В ходе дальнейшего наступления в глубине вражеской обороны Григорий Алексеевич умело действовал в артиллерийском наступлении, неоднократно отражая контратаки немцев и ликвидируя их узлы сопротивления, чем способствовал выходу гвардейцев генерал-майора В. П. Соколова на рубеж реки Пилицы. За образцовое выполнение боевого задания командования при прорыве глубоко эшелонированной и сильно укреплённой обороны противника на левом берегу реки Вислы приказом от 4 марта 1945 года старший сержант Г. А. Козлов был награждён орденом Славы 2-й степени (№ 15105)[3].

Между тем 16 января 1945 года 295-я стрелковая дивизия была введена в бой с задачей развить успех 60-й гвардейской стрелковой дивизии. На всём пути дивизии к Одеру 819-й артиллерийский полк оказывал своей пехоте поддержку огнём и колёсами. 31 января передовые части Красной Армии достигли одерского рубежа, и сходу форсировав реку, захватили плацдармы на её левом берегу севернее и южнее Кюстрина. После ожесточённых боёв в феврале 1945 года эти плацдармы были прочно закреплены и перед командованием 5-й ударной и 8-й гвардейской армий была поставлена задача объединить их в один, а также взять Кюстрин — последний оплот немцев на правобережье Одера. Для штурма города-крепости были привлечены 295-я и 416-я стрелковые дивизии 32-го стрелкового корпуса генерала Д. С. Жеребина, усиленные 10 артиллерийскими полками, 50 установками гвардейских миномётов, одним тяжёлым танковым полком, одним инженерно-танковым полком, батальоном ранцевых огнемётов и инженерно-сапёрным штурмовым батальоном. Штурм города начался 7 марта 1945 года. После мощной артиллерийской подготовки стрелковые подразделения выбили противника из полевых укреплений и вышли на окраину Нейштадта. Здесь советским бойцам пришлось столкнуться с хорошо организованной огневой системой врага. Опираясь на старинные фортификационные сооружения и организовав дополнительно в подвалах каменных строений долговременные огневые точки, противник оказывал ожесточённое сопротивление. Артиллерийский огонь с закрытых огневых позиций по огневым средствам немцев оказался неэффективным, и командование корпуса приняло решение выдвинуть крупнокалиберные орудия на прямую наводку. В ночь на 8 марта старший сержант Г. А. Козлов под покровом темноты бесшумно выдвинул своё орудие напротив немецкого трёхамбразурного ДЗОТа, который накануне днём безуспешно пытались разрушить огнём артиллерии, танков и с воздуха. Как только начало светать и стали различимы контуры немецкого укрепления, артиллеристы открыли прицельный огонь. После седьмого прямого попадания в амбразуру ДЗОТ рухнул, и путь советской пехоте был открыт[13]. В ходе уличных боёв в Кюстрине, находясь в боевых порядках стрелковых соединений, Григорий Алексеевич со своими бойцами ещё не раз под шквальным огнём противника выдвигался на открытую позицию и огнём прямой наводкой уничтожал огневые точки немцев, разрушал укрепления, ликвидировал узлы сопротивления и засады фаустников. В течение 8-9 марта его орудием было разрушило ещё 2 ДЗОТа, выведено из строя 7 пулемётов и истреблено свыше 60 солдат и офицеров вермахта. Своими умелыми действиями расчёт старшего сержанта Козлова способствовал овладению стрелковым подразделениям Нойштадтом и их выходу на рубеж реки Варты. 9 марта, прикрывая огнём своей 122-миллиметровой гаубицы переправу пехоты, Григорий Алексеевич был контужен, но остался в строю до полного выполнения боевой задачи[1][2][14]. 12 марта 1945 года последние очаги сопротивления немцев в Кюстрине были подавлены, а 18 марта командир полка подполковник Н. Н. Жохов представил старшего сержанта Г. А. Козлова к ордену Славы 1-й степени[14]. Высокая награда за номером 1199 была присвоена Григорию Алексеевичу указом Президиума Верховного Совета СССР от 31 мая 1945 года[3][15].

На заключительном этапе войны

С объединённого плацдарма на западном берегу реки Одер, получившего название «Кюстринский», 14 апреля 1945 года ударная группировка 1-го Белорусского фронта перешла в решающее наступление на Берлин и 23 апреля завязала бои на юго-восточной окраине германской столицы. Расчёт старшего сержанта Г. А. Козлова в уличных боях в Берлине поддерживал артиллерийским огнём стрелковые соединения своей дивизии, наступавшей в составе 32-го стрелкового корпуса вдоль правого берега реки Шпрее в направлении Силезского вокзала. Прокладывая пехоте путь к центру города, Козлов со своими бойцами только за период с 27 по 30 апреля уничтожил 5 пулемётных точек, 8 расчётов с фаустпатронами и до 85 военнослужащих вермахта, разрушил три подвальных помещения с засевшими в них немецкими солдатами, чем способствовал выполнению боевой задачи[16]. 30 апреля 1945 года Григорий Алексеевич был тяжело ранен[3][16]. День Победы он встретил в госпитале[13].

После войны

После окончания Великой Отечественной войны Г. А. Козлов оставался на военной службе до октября 1945 года[2]. Демобилизовавшись в звании старшины, вернулся в родное село[1][2][3]. До выхода на пенсию работал токарем в местном колхозе[1][17]. Умер Григорий Алексеевич 11 октября 2003 года[2][3].

Награды

медаль «За отвагу» (01.05.1943)[9];
медаль «За оборону Кавказа»;
медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»;
медаль «За взятие Берлина».

Память

Имя Г. А. Козлова увековечено на мемориале «Пушка-гаубица» у здания краеведческого музея в городе Херсоне.

Гаубица Херсонская

В 1975 году на площади 13 Марта в городе Херсоне в ознаменование 30-летия Победы и 31-й годовщины освобождения города от немецко-фашистских захватчиков была установлена 122-миллиметровая гаубица М-30 с заводским номером 16647[19]. Это орудие, прошедшее боевой путь от Нальчика до Берлина и непосредственно участвовавшее в освобождении Херсона[20], в 1970 году на бакинском арсенале случайно обнаружил его бывший наводчик, полный кавалер ордена Славы К. Г. Белоус[6][21]. В составе расчёта этого орудия, кроме Григория Алексеевича и Кирилла Герасимовича, в своё время воевали кавалер орденов Славы II и III степени Н. Г. Бедненко, кавалеры ордена Славы III степени Ф. Д. Ростокин, П. Г. Павленко и И. А. Чернышов. Таким образом, Гаубица Херсонская «награждена», в общей сложности, 11 орденами Славы[21].

Документы

  • [podvignaroda.mil.ru/ Общедоступный электронный банк документов «Подвиг Народа в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»]. Номера в базе данных:
[www.podvignaroda.ru/?n=27017668 Орден Красного Знамени].
[www.podvignaroda.ru/?n=1523527456 Орден Отечественной войны 1-й степени].
[www.podvignaroda.ru/?n=31931614 Орден Красной Звезды].
[www.podvignaroda.ru/?n=46487993 Представление к ордену Славы 1-й степени].
[www.podvignaroda.ru/?n=46486442 Указ Президиума Верховного Совета СССР от 31 мая 1945 года].;
[www.podvignaroda.ru/?n=24892102 Орден Славы 2-й степени].
[www.podvignaroda.ru/?n=33308407 Орден Славы 3-й степени].
[www.podvignaroda.ru/?n=19387033 Медаль «За отвагу»].

Напишите отзыв о статье "Козлов, Григорий Алексеевич"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Кавалеры ордена Славы трёх степеней: Краткий биографический словарь, 2000.
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 [encyclopedia.mil.ru/encyclopedia/gentlemens/hero.htm?id=11486682@morfHeroes Энциклопедия Министерства обороны Российской Федерации. Г. А. Козлов].
  3. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10  [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=16057 Козлов, Григорий Алексеевич]. Сайт «Герои Страны».
  4. 1 2 3 Лобода, 1967, с. 155.
  5. Лобода, 1967, с. 41.
  6. 1 2 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=12015 Биография Г. К. Белоуса на сайте «Герои страны»].
  7. Позднее, 15 июля 1943 года, полк был переименован в 819-й артиллерийский.
  8. ЦАМО, ф. 33, оп. 682526, д. 1636.
  9. 1 2 ЦАМО, ф. 33, оп. 686044, д. 1641.
  10. 1 2 3 ЦАМО, ф. 33, оп. 690155, д. 2282.
  11. 1 2 ЦАМО, ф. 33, оп. 690155, д. 1748.
  12. 1 2 ЦАМО, ф. 33, оп. 686196, д. 2870.
  13. 1 2 Лобода, 1967, с. 156.
  14. 1 2 ЦАМО, ф. 33, оп. 686046, д. 170.
  15. 1 2 Указ Президиума Верховного Совета СССР от 31 мая 1945 года.
  16. 1 2 3 ЦАМО, ф. 33, оп. 686196, д. 4008.
  17. [www.kpravda.ru/new/society/011239/ Храбрый солдат, отличный токарь] // Курская правда : областная общественно-политическая газета. — 2014. — № 114.
  18. Карточка награждённого к 40-летию Победы.
  19. [www.mycity.kherson.ua/pamyatniki/memor_vov.html Мой город — Херсон. Памятный знак — 122 мм гаубица № 16647].
  20. Сергей Макаров Гаубица Херсонская // Херсонский вестник : газета. — 2012. — № №10 (1124). — С. 8.
  21. 1 2 [www.xepcoh.info/news/view/18890 «Орденоносная» гаубица].

Литература

  • [www.az-libr.ru/Persons/000/Src/0003/44d8ca0f.shtml Кавалеры ордена Славы трёх степеней: Краткий биографический словарь] / Пред. ред. коллегии Д. С. Сухоруков. — М.: Воениздат, 2000. — 703 с. — ISBN 5-203-01883-9.
  • Лобода В. Ф. Солдатская слава. Кн. 2. — М.: Военное издательство, 1967. — С. 155—156. — 352 с.
  • Солдаты славы не искали / сост.: И. К. Свиридов, И. Е. Середа. — Кишинёв: Картя молдовеняскэ, 1978. — С. 93—95. — 219 с.
  • Кавалеры ордена Славы: документальные очерки / ред.-сост. В. И. Селезнева. — Воронеж: Центрально-Чернозёмное книжное издательство, 1969. — С. 227—229. — 424 с.

Отрывок, характеризующий Козлов, Григорий Алексеевич

Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.


В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.